Лучиано позвонил через неделю, когда Дульсина была в бассейне. Она уже теряла интерес к плаванию, как теряла надежду. Девушка выскочила из воды и, даже не обтеревшись полотенцем, побежала в дом. Селия, которая подошла к телефону и позвала Дульсину, получила выговор от новой горничной.

— Надо было сказать, что сеньорита занята, — ворчала Леопольдина. — Сеньор мог бы перезвонить и попозже, у этих господ нет срочных дел.

А Дульсине с укоризной было указано на лужу, которая натекла на полу за время разговора. Дульсина фыркнула и тотчас забыла о замечании служанки. Ей было не до того.

Через день они встретились на концерте фольклорного ансамбля. Дульсина сначала порывалась надеть колье с изумрудом, но, поразмыслив, инстинктивно почувствовала, что оно будет некстати. Она не ошиблась. Лучиано как бы невзначай оглядел ее наряд и одними глазами одобрил. Он даже задержал взор на воротничке тончайшего кружева, так удачно облегавшем ее девичью шею. Они сидели рядом, иногда обмениваясь взглядами, и Дульсина ждала, что он возьмет ее за руку. Нет, не взял. Она надеялась, что после концерта он пригласит ее поужинать. Нет, не пригласил. Он посадил ее в свою машину, спросил адрес и повез домой.

— Вам понравился концерт, Дульсина?

— Очень. Знаете, я особенно люблю песни. Эти ребята из Гвадалахары были чудесны. Какие голоса!

— Да, даже древностью повеяло, временами майя или ацтеков, когда они царили в наших краях. Наверно, нечто подобное звучало во время их ритуалов. 

— Не говорите так, Лучиано. У них были ритуалы с человеческими жертвами.

— Думаете, сейчас нет подобных ритуалов? На них тоже звучит самая прекрасная музыка, танцуют лучшие танцы. А жертву приговаривают к мукам, которые древним индейцам и не снились. И все это в угоду самому могучему богу на свете, имя которому золотой телец.


— Лучиано, вы святотатствуете, а я считала вас христианином.

— Я и есть христианин. Но разве вы не знаете, что христианский мир кишит людьми, которые поклоняются многим богам, не только милосердным, но и жестоким, беспощадным? И эти люди не забывают ходить в церковь, причащаются, исповедуются... Уж не думаете ли вы, Дульсина, что и я таков? — засмеялся он, увидев ее испуганные глаза.— Но когда занимаешься сделками с недвижимостью, то иногда видишь, как из-за холодных камней, увенчанных крышей, люди подчас готовы глотку друг другу перегрызть, брат брату, сын отцу, внук деду. Извините, Дульсина, эта музыка возбуждает глубокие чувства, хочется верить в прекрасное, святое. И становится особенно грустно, что мир несовершенен. Мы, кажется, подъехали к вашему дому?

— Да, к холодным камням, увенчанным крышей.

— Камни холодны, но их согревают души обитателей. Надеюсь, когда-нибудь вы позволите мне посетить ваш дом и встретиться с доном Леонардо. Я очень давно не имел чести его видеть.

— Мы можем зайти сейчас, отец еще не спит. Он будет рад увидеть сына... — Дульсина запнулась, вспомнив о рассказе Фернандесов, — старых друзей.

— Спасибо, но уже поздно.

Лучиано помог ей выйти из машины и, целуя руку, сказал:

— Всего доброго, Дульсина. Я провел с вами чудесный вечер.

Кандида ждала возвращения Дульсины и с нетерпением поспешила за ней в комнату. Увидев огорченное лицо сестры, Кандида подумала, что либо дело идет к концу, либо Дульсина не получила сразу того, на что рассчитывала. Если так, то все не страшно. «Дульсина хочет всего сразу, а надо уметь ждать. Да, ждать», — печально подумала Кандида.

— Он даже не заикнулся о новой встрече, попрощался и только. — Дульсина готова была расплакаться. — Все у него «когда-нибудь», «как-нибудь», и ничего определенного. А я не могу жить ожиданием неизвестно чего.

— Но ведь я могу, — в голосе Кандиды прозвучал вызов.

— Ну и дура, — в сердцах крикнула Дульсина.

— Успокойся, сестренка, — начала Кандида, — ты же сама говорила, что он много лет избегал женщин. И ты хочешь, чтобы он сразу преобразился? Мне кажется, ты ему понравилась, но...

— И разонравилась, — оборвала ее Дульсина. — Ни намека о встрече!

— Погоди, он приглядывается к тебе, потому и не спешит. А намек, наверно, был, только ты его упустила. Я ведь тебя знаю.

— Да-да, — припомнила Дульсина. — Он сказал, что хотел бы встретиться с отцом. Он же его раньше знал. — Лицо Дульсины оживилось.

— Вот видишь, — обрадовалась Кандида. — А у Алехандро и мысли не было познакомиться с нашим отцом. Лучиано относится к тебе серьезно, и то, что он не спешит, доказывает, что он не играет с тобой.

— Что с того, что твой... — Дульсина чуть не брякнула «коротышка», — твой доктор прекрасно знал отца? — она не удержалась от ехидства. Но увидев, как потемнело лицо Кандиды, поспешила смягчить свою грубость. — Раз он не посчитался с уговорами нашего отца и так быстро уехал, значит, были очень веские причины. У него что-то стряслось, и ему, наверное, сейчас ни до кого. Успокойся, Кандида, все уляжется, и он напишет.

Сестры расстались, получив друг от друга новую порцию надежды.


ГЛАВА 5


Прошло еще три месяца. Несмотря на регулярность встреч и чрезвычайную близость и доверительность их отношений, Паулетта всерьез не задумывалась над будущим. Про себя она называла отношения с Роке дружбой, хотя тот явно ухаживал за ней так, как ухаживают за невестой. Цветы, подарки, визиты в дом Монтеро, до той поры закрытого для разведенных визитеров, стали явно недвусмысленными.

Однако постепенно Паулетта привязалась к Роке. Он ей нравился — всегда был добрым, отзывчивым, внимательным. Однажды он даже преподнес ей прекрасное колье. Паулетта очень смутилась тогда — ведь такой подарок говорил об особых чувствах Роке Мендисанбаля.


В тот день они условились встретиться на званом вечере у пожилой сеньоры Вильярреаль, бабушки Паулетты. Было нестерпимо скучно ходить среди чопорных пожилых сеньоров и сеньор, которые в один голос ругали современную молодежь, современную моду, правительство и вообще всю нынешнюю жизнь.

Проведя в их обществе достаточно времени, Роке и Паулетта, рискуя показаться невежливыми, оставили старичков и вышли в сад. Было приятно посидеть на скамейке и отдохнуть от утомительной и пустой светской беседы. После непродолжительного молчания Роке начал:

— Паулетта, я давно хотел сказать тебе... — он повернулся к девушке и посмотрел ей прямо в глаза: — я люблю тебя...

Паулетта вздрогнула. Она совсем не ожидала такого признания, хотя и предчувствовала, что оно рано или поздно состоится.

— Моя жизнь сложилась непросто... — продолжал Роке, — но я никогда никого так не любил.

— А как же твоя жена? Сын? — осторожно спросила Паулетта, глядя в сторону.

— Поверь мне, это была ошибка. Я сейчас тяжело переживаю то, что произошло. Но тогда я был слишком молод, неопытен...

Паулетта молчала. Она не знала, что ответить Роке на его признание.

— Ответь мне что-нибудь, хотя бы одно слово...

— Понимаешь... — с трудом подбирая слова, начала Паулетта. — Я... Ты мне очень симпатичен, но у меня тоже была непростая жизнь. Я не могу тебе всего рассказать, но поверь... нам не следует больше встречаться...

— Как не следует? — не поверил своим ушам Роке. — Но я же люблю тебя! Не будь такой жестокой, Паулетта. Не отвечай хотя бы сейчас, пусть пройдет время, ты подумаешь, и, может быть, тогда...

— Поверь, Роке, мне очень тяжело говорить тебе это, но мы не можем быть вместе. — Паулетта встала и уже собиралась уйти, но почувствовала, что что-то удерживает ее рядом с этим таким симпатичным и таким несчастным сейчас человеком.

Он медленно взял ее дрожащую руку и стал покрывать ее поцелуями. Паулетта была готова разрыдаться, слезы уже застилали ей глаза. Она думала о Роке, о Педро Луисе...

— Прости, Роке, — Паулетта высвободила руку. — Мне очень трудно сейчас, но я не могу тебе ничего ответить. Если ты действительно любишь меня, ты должен подождать. Возможно, тебе придется ждать долго, может быть, всю жизнь...

Паулетта повернулась и быстрым шагом направилась к дому. Роке остался один на скамейке, не понимая, почему Паулетта так странно ответила ему. Но он решил ждать ее столько, сколько потребуется, хотя бы целую жизнь.

— Итак, господа, дело можно считать решенным. Мне очень жаль, но вы, сеньор Мендисанбаль, можете претендовать лишь на половину того имущества, которым располагали до вступления в брак. — Судья вытер пот со лба. — Повторяю, мне очень жаль.

— Но моя жена была обеспеченной женщиной. Более того, она значительно богаче меня. Я уверен, что она продавала всю свою недвижимость, земли, поместья вполне сознательно, рассчитывая именно на такое решение суда.

— Извините, но ваш бракоразводный процесс тянется уже четыре года, и суду не удалось найти факты, которые свидетельствовали бы в пользу того, что сеньора Хортензия Мендисанбаль действовала со злым умыслом, — ответил судья.

— Их и не может быть, — заявила Хортензия. — Мне нужны были деньги, и я и понятия не имела о рыночных ценах на недвижимость. Меня обвели вокруг пальца ловкие агенты. А теперь он, — она указала на бывшего мужа, — хочет отнять у меня последние крохи!

— Это ложь! — сжав зубы, сказал Роке.

— Сеньор Мендисанбаль, вы находитесь в зале суда, — напомнил ему судья.

Год назад суд вынес точно такое же решение. Роке подал апелляцию, но суд вынес точно такой же вердикт.

— Я, волею закона Соединенных Штатов Мексики, — читал судья, — полагаю правильным поделить состояние, принадлежащее сеньору Роке Мендисанбалю, между ним и его бывшей супругой Хортензией Мендисанбаль...

Хортензия не могла сдержать своих чувств. Она расплылась в широкой улыбке. Та игра, которую она затеяла перед бракоразводным процессом, была выиграна. Теперь, после того как она за гроши выкупит свое имущество, проданное когда-то покойному Карлосу Монтеро, она станет владелицей огромного состояния, едва ли не самой богатой женщиной Мексики.