— А-а, это ты, малявка. Чего надо?

— Слышал интересную новость?- торжествующе спросила она.

— Какую еще новость? — пробурчал Чус.

— Ну конечно, ты не слышал, весь день дома сидишь, — личико Розы светилось от превосходства. — А я вот пойду на карнавал в Чапультепек.

— Ну? — изумился Чус. — Ты?

— Я!— крикнула Роза и повернулась, как будто вспомнила о каких-то важных делах. — Ну ладно, я пошла! Меня ждет крестная. Пока.

— Пока. — Чус еще долго смотрел вслед убегавшей Розе, а затем повернулся и побрел домой. Его настроение было испорчено вконец. Мало того, что мама не разрешает выходить из дома, скоро он перестанет быть тем единственным, кто из соседских ребятишек посещал сказочный парк. И к тому же он был там в будний день, а она пойдет во время карнавала.

Когда Роза вбежала в дом, Томаса стояла у плиты и варила обед. Роза старалась вести себя как можно лучше, но, с другой стороны, ей очень хотелось узнать, когда же начнется карнавал и что там будет. Но Томаса была в плохом настроении и только отмалчивалась. Наконец она позвала Розу за стол:

— Розита, садись есть!

Роза взгромоздилась на стул и взялась за ложку. Только тут Томаса заметила, что руки у девочки буквально черны от грязи.

— Роза, ты опять не вымыла руки!

— Но, Манина, зачем же их мыть? Они все равно потом испачкаются!

— Розита, я много раз говорила тебе, что во время еды руки должны быть чистыми.

— Для красоты, что ли?

— Не для красоты, а чтобы не заболеть. Поняла?

Роза нехотя стала слезать со стула. Как все-таки неудобно и трудно быть хорошей. Нельзя прыгать и мешать Томасе, приходится мыть руки, да мало ли чего еще. Роза подумала, что, может быть, лучше и не ходить ни на какой карнавал, а зато вести себя, как обычно. Но ей очень хотелось утереть нос этому задаваке Чусу. Ради этого Роза была готова пойти на любые жертвы.

— Кстати, Розита, чтобы пойти в Чапультепек, тебе придется помыться и надеть чистое платье, — сообщила Томаса.

— Как помыться? Всей сразу? — поразилась Роза и поняла, что этот поход на карнавал ей дорого обойдется.


ГЛАВА 23



Дульсина вновь не подходила к телефону, а письма

Алехандро выкидывала не читая. С ним было все кончено. Даже воспоминания вызывали тошноту. Не успев испытать радости любви, она познала горький опыт нелюбви и попытки принуждения. За что?

Дульсина теперь часто плакала и ходила по дому с покрасневшими глазами. Зайдя однажды в комнату к сестре, Кандида застала ее лежащий ничком на кровати.

— Дульсина, давай поговорим. Дальше так нельзя, — тихо начала Кандида.

— Оставь меня, и вообще все вы оставьте меня. Видеть вас не могу.

— Он что, обидел тебя?

— Не говори о нем. Он для меня больше не существует.

— Так все-таки он тебя обидел? Расскажи, Дульсина, тебе станет легче. Если он посмел...

— Ни в чьей помощи я не нуждаюсь. Я вполне могу постоять за себя. И вообще ты ничего не понимаешь! Он любит меня и хочет на мне жениться. Да, он предложил мне стать сеньорой Кастаньос.

— Но почему же ты так страдаешь, Дульсина?

— Он... Он ужасен! Он как садовая улитка! Хотела бы ты замуж за садовую улитку? — Заплаканное лицо Дульсины брезгливо исказилось.

— Доктор Рамирес так и подумал...

— Ты... Ты обсуждала меня с этим коротышкой? Да как он смеет! Он сам, как садовая улитка!

— Но он же не звал тебя замуж, - обиделась Кандида. — Пойми, Дульсина, он ведь врач, и твое состояние его беспокоит. И не смей называть его улиткой! Для тебя все улитки, слизняки... Сама ты улитка!

— Убирайся отсюда, — закричала Дульсина. — Вы все меня ненавидите. А он лучше вас, он меня любит! — Рыдания опять стиснули ей горло, она уткнулась в подушку.

Кандида беспомощно постояла у постели сестры и тихо вышла.

Несколько дней Дульсина почти не выходила из комнаты. Весь мир словно опротивел ей. Жаркое солнце, жаркие дни, напоминающие потные руки Алехандро, а потом такие же душные вечера и долгие ночи.

Дульсина стала плохо спать. Селия приносила в комнату еду и уносила поднос почти нетронутым. В ужин Селия стала подавать ей бокал с холодным напитком из чуть горьковатых, пахучих трав. Дульсина пила машинально, не задумываясь о вкусе, но странное дело — сон ее улучшился, а ранние пробуждения приносили чувство свежести и смутные ожидания чего-то необыкновенного и радостного. Она стала выходить в сад, подолгу гулять, останавливаясь возле цветов, иногда миролюбиво беседовала с Себастьяном.

Однажды к ней в комнату вбежала веселая Кандида.

— Смотри, что я купила, — воскликнула она, разворачивая маленький сверток.

В нем оказался пестрый купальник, на голубом фоне разноцветные капли.

— Я и себе купила почти такой же. — Кандида ловко скинула платье, оставшись в обновке. Тоже голубой, но капли другие, поярче. Кандида знала, что ее сестра не любит крикливых расцветок, поэтому ей выбрала костюм поскромнее, а себе понаряднее.

— Пойдем поплаваем в бассейне, — предложила Кандида.

Идея пришлась Дульсине по вкусу. Она как будто начала забывать об омерзительной истории в парке.

— Да-да, поплаваем, — заторопилась она. Быстро переодевшись, Дульсина схватила мохнатое полотенце и вместе с Кандидой устремилась в сад.

Сестры оживленно плескались в бассейне, их веселый смех разносился по саду. Смеющаяся Кандида вошла в азарт, предлагая то одну, то другую игру. Девушки плавали наперегонки, ныряли, гонялись за солнечными зайчиками.

Увлеченные забавами, они не заметили появившуюся невдалеке сутуловатую фигуру доктора Рамиреса. Доктор остановился возле кустов, явно не желая, чтоб его заметили. Он спокойно и внимательно смотрел в сторону бассейна.

Счастливой Дульсине было невдомек, что вечерний настой из успокаивающих трав, так же, как и покупка купальника и изобретательность Кандиды в бассейне, были частью разработанного доктором лечения девушки, пережившей нервное потрясение.

Наблюдая за сестрами, доктор Рамирес усмехнулся: «Да, я кардиолог, но не очень-то разбираюсь в сердцах, особенно женских». Он вспомнил, с какой охотой и радостью Кандида помогла ему разрабатывать план лечения. Покупка нового купальника была ее идеей. Сам доктор никак не мог сообразить, как затащить Дульсину в бассейн.

«Хорошая девушка Кандида!» Он ощутил биение собственного сердца. «Господин кардиолог, а что с вашим сердцем?»— подумал он с неожиданным волнением и поспешил в дом, чтобы не слышать веселого смеха, в котором он без труда различал заливистые нотки Кандиды. Сестры развлекались в бассейне каждый день. В выходные дни к ним присоединялись братья, свободные от школьных занятий. Тогда они устраивали такой гвалт, что прибегала встревоженная Селия — не случилось ли чего-нибудь? В ответ братья и сестры дружно смеялись.

Ожившая Дульсина словно заново родилась, даже характер ее изменился, и, к удивлению близких, она чаще улыбалась, чем сердилась. В обстановке непривычного мира в семье расцвел и дон Леонардо.

— Скоро я вынужден буду отказаться от ваших услуг, — с улыбкой говаривал он доктору Рамиресу.

— Буду счастлив, — невозмутимо отвечал доктор.

После купания Рикардо и Рохелио наперегонки бежали на кухню и так же наперегонки выпивали по банке кока-колы со льдом.

— Не следует этого делать, — предупредил Селию доктор Рамирес. Но она была не в силах сопротивляться настойчивости близнецов, которые умоляли ее дать попить чего-нибудь холодненького.

Доктор, как всегда, оказался провидцем: Рохелио заболел. Три дня он лежал с высокой температурой, беспомощный и несчастный. Но как только жар спал, его трудно стало удерживать в постели. В школу он не ходил и носился по дому, пока внезапная слабость истощенного болезнью организма не валила его с ног. Тогда он послушно плелся в постель и лежал тихий и поникший до следующего приступа веселья.

В один из дней Дульсина плавала в бассейне одна. Кандида укатила в город за покупками, лицо ее было загадочным, и следовало ожидать нового сюрприза. Одиночество понравилось Дульсине, она спокойно рассекала воду, подставляя лицо солнцу.

На душе было легко, не хотелось ни о чем думать, и это было удивительно приятно. «Хорошо жить на свете!» — Дульсина вдохнула полной грудью. После купания она растерлась полотенцем, накинула оранжевый халат и направилась в дом.

Ее встретил нетерпеливый крик Рохелио:

— Дульсина, иди скорее, тебя просят к телефону. Расслабленная после плавания, она машинально взяла трубку, ни на секунду не задумавшись о том, кто бы это мог быть.

— Алехандро, ты? — от неожиданности у Дульсины перехватило дыхание. — Что тебе надо? — спросила она сурово, но скорее по наитию, чем всерьез. Взволнованный голос студента оставил ее равнодушной: ни тревоги, ни былого омерзения. 

Алехандро, опасаясь, что Дульсина швырнет трубку, говорил скороговоркой. Он горячо извинился за свою несдержанность в парке, которая, по его признанию, была недостойна сеньора Кастаньоса и, вообще, настоящего мужчины.

— Прости меня, если можешь, милая Дульсина. Ты права, что избегала меня, иного я не достоин.

— Нисколько в этом не сомневаюсь,— равнодушно ответила Дульсина.

Алехандро рассказал, что, по настоянию отца, он продолжит учебу в Аргентине, потому что — Алехандро слегка замялся— отец считает, что ему нужно переменить обстановку. Вновь небольшая пауза. «В общем, надо сменить друзей, как считает отец».

Это признание заставило девушку усмехнуться. «И подруг тоже», — добавила она про себя. Алехандро должен уехать через неделю, а на прощание он устраивает ужин с друзьями. И очень хочет, чтобы Дульсина пришла проститься с ним.