Через неделю после похорон в дверь лачуги, где жил Хосе, постучали. Он открыл и увидел, что на пороге стоит его старый знакомый Энрике.

— Привет, приятель, — сказал тот. — Не ожидал?

— Не ожидал, — признался Хосе, который был совершенно не рад видеть сейчас этого гуляку. - Но раз пришел, проходи. 

— Невесело ты встречаешь старого приятеля — сказал Энрике. — Впрочем, я тебя понимаю. Потерять брата...

— Откуда ты знаешь о моем брате? — удивился Хосе.

— Это длинная история. Раздавим бутылочку, поговорим. — Энрике извлек из кармана бутылку текилы. — А-то как-то несподручно... — Он по-хозяйски прошел в комнату и принес оттуда два стакана. — Садись, Хосе, выпей, станет легче.

Хосе молча сел за стол.

— Так что ты хотел рассказать, Энрике? он, когда они осушили стаканы.

— Знаешь, Хосе, я пропащий человек, — начал Энрике. — Нет у меня ни кола, ни двора, ни работы порядочной.

— Ближе к делу, — попросил Хосе.

— Хорошо, хорошо, — согласился Энрике, который сегодня явно уже выпил. — Только ты на меня не набрасывайся, — он снова разлил текилу. — Так вот, однажды у меня случился прокол. Забрался я в дом, там меня застукали, и я смылся в соседний сад. Оказалось, в сад этого мерзавца Монтеро. Он нашел меня, скрыл от полиции, а потом вертел, как хотел. Ты же знаешь, у меня уже две судимости.

— Ну и? — угрюмо сказал Хосе.

— Ну и как-то раз он приказал мне обработать одного парня. Сказал, что тот сильно зазнается. Ну, я и сделал, как было сказано.

— Так это ты тогда разукрасил Педро Луиса?

— Извини, друг... Я же не знал, что он твой брат. После всего, что ты для меня сделал в этой проклятой тюряге... я для тебя...

— Ладно, это пропусти, — поторопил его Хосе.

— В общем, разукрасили мы его, а он возьми да и назови твое имя, - рассказывая, Энрике размахивал руками и вообще отчаянно жестикулировал. — И тогда я понял, кто это. Довел его до дому, попросил не помнить зла... Так вот, он тогда лежал влежку на кровати и рассказал мне свою историю.— Энрике вновь налил и выпил. — Дело это тонкое, я в этом, как говорится, ни бельмеса не смыслю. Влюбился он там в дочку этого Монтеро. Ну и она в него тоже. В общем и целом, стал он крутить роман с молодой сеньоритой. Сечешь, в чем дело-то?

По мере рассказа Хосе хмурился все больше.

— Господа, ясное дело, об этом в конце концов узнали. Вот Монтеро и приказал мне проучить Педро Луиса. Я-то не знал, думал, он там что-нибудь натворил, ну... украл, бывает ведь всякое...

— Педро Луис никогда не воровал, — сквозь зубы проговорил Хосе.

— И честь ему и хвала! — воскликнул Энрике, язык которого вдруг начал немного заплетаться. — Но и я-то не мокрушник! Выпей, сейчас начнется самое главное. — Он снова приложился к стакану.— Вчера мне соседки сказали, что старухи на рынке болтают про какую-то Томасу, что была прачкой у Монтеро. Так вот эта Томаса вдруг появилась с ребенком. Представляешь себе? Беременной не была, да уж и не молода, и вдруг ребенок. Откуда? Я так думаю, что эта Томаса приютила дочку Паулетты и Педро Луиса.

— Как это? — не сразу понял Хосе. — Ты хочешь сказать, что это ребенок Педро Луиса?

— Ну яснее ясного! — Энрике обрадовался, что до Хосе, наконец, дошло, к чему он клонит. — Теперь тебе понятно, за что Монтеро убил твоего брата?

— Значит, вот оно как, — Хосе сжал зубы. Он смотрел куда-то мимо Энрике, а затем сказал, обращаясь сам к себе: — Я ему отомщу, этому подонку.

— Ты только меня не подставляй, — предупредил Энрике. — Я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал, идет?

Но Хосе уже не слушал его. Он был целиком поглощен одной мыслью — мыслью о мести. Он не видел иного способа восстановить справедливость, как отомстить убийце его же методом.

Уже несколько дней Алисия не выходила из своей комнаты не в силах противостоять единственной мысли — о своей греховной и пустой жизни. Эта мысль стала навязчивой, невыносимой, Алисия уже не могла ни о чем другом. По ночам во сне ей стали являться люди, погибшие по ее вине: Мария, Армандо, Педро Луис. Больше всех именно он не давал ей покоя. То ей представлялось, что она, еще совсем молодая, пеленает его грудного, затем как играет с малышом, как задаривает его игрушками и сластями, как провожает его в школу. А каким бы он вырос! Она находила в его внешности все больше и больше сходства с собой. А каким он был умным и добрым! Она ведь всегда чувствовала какую-то необъяснимую симпатию к нему. В последние месяцы она даже хотела стать ему другом, хотела сблизиться с ним, но вовсе не так, как когда-то, когда она впервые увидела у Монтеро красивого рослого парня.

Она чувствовала, что Педро Луис — человек большой души, человек, которому можно довериться и найти в нем участие и понимание. Никто никогда не говорил с ней так, как Педро Луис во время их последней встречи. «Неужели он мертв? — думала Алисия. — Я жива, а его нет».

Она вновь и вновь перебирала в памяти главные события своей жизни. Наверно, основную ошибку она сделала, когда согласилась выйти замуж за жадного, злого старика. Он был сущий дьявол, ее «незабвенный Максимилиано» — коварный, жестокий, злопамятный. Ведь он женился на Алисии, в сущности, только для того, чтобы оставить ни с чем своих детей от первого брака. Но это значило бы одновременно сделать богатой вдовой Алисию. И он мастерски придумал выход — оставил ей наследство при условии, что она будет вечно верна ему. Дьявольская выдумка. Это означало, что ей не испытать ни счастья быть любимой, ни счастья материнства. Он все просчитал, и просчитал правильно. Даже уйдя в могилу, он продолжал мучить всех тех, кому выпала доля жить рядом с ним.

— Педро Луис! — в забытьи позвала Алисия, оглядываясь по сторонам. — Сын мой! — Она закрыла лицо руками.

Однако когда Алисия открыла глаза, ее взору неожиданно предстало нахально улыбающееся лицо. Алисия не сразу узнала его. Это был Мигель Вильярреаль.

— Слушай, мне сказали, что сеньора у себя, — сказал он. — А я стучу... стучу... — не спросив разрешения, он вальяжно развалился в кресле. — Я вижу, сеньора не в духе? Но, надеюсь, у нее найдется минута-другая, чтобы уделить немного времени бедному приятелю. — Мигель бесцеремонно захохотал.

Алисия ничего не ответила, а лишь окинула Мигеля презрительным взглядом.

— Бросьте, госпожа актриса, эти ваши театральные забавы. Я не люблю драматургию и предпочитаю ей искусство цифр. Могу даже представить кое-что из того, что я знаю из этого репертуара.

— Что тебе нужно? — устало спросила Алисия, продолжая смотреть в сторону. — Денег?

— Ну наконец-то ты приходишь в себя. Так вот, я обещал продемонстрировать свои знания в области арифметики. — Мигель закурил, стряхивая пепел прямо на ковер. — Цифра «три миллиона» вам нравится? Солидная реплика для спектакля, не правда ли? Пьесу можно считать серьезной. Такие числа...

Алисия молчала, как будто не слышала развязной болтовни Мигеля.

— Не отвечаешь? — продолжал тот все так же развязно. — Можешь не отвечать. Будем считать это немой сценой. А финал наступит завтра, когда я сниму со своего счета переведенную тобой сумму. Ты поняла меня? — Мигель помолчал. — Вижу, что поняла.

Он встал, чтобы уйти, но в последний момент еще раз обернулся:

— Моя малышка Ванесса не будет расти неизвестно где, брошенная на произвол судьбы.

«Это конец! — подумала Алисия, слушая, как Мигель громыхает на лестнице. — Теперь все, ради чего я пожертвовала всем, собственным счастьем, собственной жизнью, принадлежит этому развязному мерзавцу. Значит, все эти преступления, все эти грехи были совершены напрасно. Ну почему Господь позволил мне пойти по этому скользкому пути?» Алисия еще долго сидела в кресле совершенно неподвижно. Надвигалась ночь. Уже под утро, когда начало светать, Алисия взяла лист бумаги и решительно написала: «Все свое состояние — в недвижимости, земле и ценных бумагах завещаю католической церкви Мексики» и поставила число и подпись. Затем запечатала эту бумагу в конверт и, вызвав шофера, попросила его немедленно отвезти к своему доверенному адвокату

Вновь оставшись одна, Алисия достала из ящика письменного стола небольшой дамский пистолет.

Когда служанка, услышав выстрел, вбежала в комнату, она закричала от ужаса - на полу в луже крови лежала сама сеньора. Она была еще жива. Служанка склонилась над ней.

— Господи, прости меня,— с трудом прошептала Алисия и затихла.


ГЛАВА 17


 В доме Линаресов царил легкий переполох — не такой, когда ждут толпу гостей, а когда готовится пусть семейный, но не совсем обычный праздник. Сегодня был действительно знаменательный день — пятилетие со дня свадьбы Леонардо и Аугусты.

В гостиной стояли корзины и букеты цветов, присланные многочисленными знакомыми Леонардо. Многие из них не сочли нужным поставить своих жен в известность об этих знаках внимания Линаресу и его второй жене. Те же из них, кто не имел оснований причислять себя к высшему свету, прислали семейные поздравления. Так или иначе, но ведущие замкнутый образ жизни супруги получили на пятилетие своей свадьбы море цветов. Аугуста не без оснований считала, что это заслуга Леонардо, который умел вызвать симпатию у большинства людей, с которыми его сталкивала жизнь.

Это обилие подношений с вложенными в букеты и корзины поздравлениями произвело большое впечатление на девочек. Они бродили по гостиной от букета к букету, вдыхая душистый аромат цветов. Когда приехала Донья Исабель, сестры и ее потащили в гостиную. Донья Исабель была поражена обилием цветов не меньше, чем ее внучки. Однако любуясь цветами и переходя от букета к букету, она склонялась над цветами не столько затем, чтобы насладиться их ароматом, сколько для того, чтобы пробежать глазами подписи на поздравлениях. В целом, к удивлению и удовольствию доньи Исабель, общая картина получалась довольно внушительная.