Должна была прислать свои поздравления королева. В Лондон по такому случаю собирались приехать представители многих королевских семейств Европы – одним словом, свадьба задумывалась такой, чтобы о ней вспоминали потом долгие годы.

После венчания должен был состояться прием в Равенсток-холле. На случай если кому-то из гостей захочется прогуляться по парку, садовники герцога начали приводить его в идеальное состояние еще месяц назад.

И вот вместо всего этого состоялось скромное венчание в маленькой церкви, где, кроме них с Анной, присутствовали лишь Маргарита и одна пожилая монахиня, игравшая на органе – причем, как отметил герцог, с выдающимся мастерством.

Герцог ожидал, что на венчание придут монахини монастыря, но потом понял, что такое событие может выбить их из привычной колеи и, что еще хуже, заронить ненужные мысли в головки юных послушниц.

Когда герцог приехал в монастырь, его встретила монахиня. Она провела Ворона прямиком в церковь, где его уже ждала леди Маргарита.

– Полагаю, что ты должен знать, брат, – сказала она. – Епископ Парижский, в ведении которого находится наш монастырь, лично прибыл, чтобы провести венчание. Ему будут помогать наш всегдашний священник и двое алтарников. Кроме них, в церкви больше не будет посторонних.

– Скромная свадьба – именно этого я и хотел, Маргарита, – улыбнулся герцог.

– Тогда проходи, – ответила ему сестра. – А я сейчас приведу Анну.

Герцог прошел в маленькую церковь, воздух и стены которой, казалось, были пропитаны молитвами, непрестанно совершавшимися здесь на протяжении многих лет.

Епископ и второй священник были одеты в белые, искусно расшитые ризы – герцог узнал в вышивке работу здешних монахинь; алтарь украшен свежими цветами. Негромко, мягко играл орган.

Спустя несколько минут в церковь вернулась леди Маргарита с Анной.

Герцог наблюдал за тем, как приближается его невеста – он впервые видел ее не в монашеской рясе, а в платье. Анна же в последний раз надевала платье, когда ей было всего восемь лет.

Что касается самого свадебного наряда, то он был сшит по фасону, придуманному мсье Уортом – юбка мягко драпированная спереди и пышная сзади, где газовые оборки собирались в турнюр и шлейф.

К платью герцог заказал также изящную кружевную вуаль, прикрывавшую лицо и голову Анны и прижатую маленьким венком из оранжевых цветков.

Анна была без букета, который прислал ей герцог, вместо этого она держала в руке молитвенник с украшенной перламутром обложкой, который, как предположил герцог, должен был принадлежать его сестре.

Он обратил внимание на то, как высоко и гордо держит голову Анна – она не опустила глаза, как это обычно делают невесты, приближаясь к алтарю и жениху.

Нет, она смотрела сквозь вуаль прямо перед собой. Как хотелось герцогу узнать, о чем она думает в эту минуту!

Началась служба, которая, поскольку жених и невеста принадлежали к разным конфессиям, оказалась очень короткой.

Затем епископ тепло поздравил новобрачных, и от его искренних слов герцогу стало немного стыдно.

Ведь эта свадьба была в первую очередь очередным актом мести Клеодель, и герцог не мог не вспомнить слова Маргариты, желавшей Анне встретить такую же любовь, какая была у нее самой с Артуром Лэнсдауном, пока тот трагически не погиб.

– Я буду добр к ней и дам ей все, что она пожелает, – поклялся перед епископом герцог, точно зная, что на самом деле поступает совершенно неправильно.

Выйдя после венчания из церкви с державшей его под руку Анной, герцог обнаружил, что сестра собирается немедленно отправить их в Париж.

– Карета подана, Ворон, – сказала леди Маргарита. – Мне остается лишь пожелать вам всего самого доброго. Я буду непрестанно молиться о том, чтобы вы оба были счастливы.

При этом она посмотрела на герцога, и тот прекрасно понял, что на самом деле она имеет в виду.

Он поцеловал сестру сначала в щеку, потом ее руку.

– Благодарю тебя, Маргарита, – вздохнул он.

Герцог помог Анне сесть в поджидавшую их крытую карету, и они покатили в Париж. Повернув голову, герцог смотрел сбоку на свою жену, которую еще ни разу не видел так близко.

Анна откинула назад вуаль, и герцог впервые увидел ее волосы.

Вначале они показались ему темными, но потом герцог понял, что это не совсем так и цвет волос Анны просто невозможно описать одним словом.

«Возможно, – думал он, – такие волосы у Анны потому, что ее родители были разными по национальности». В прядях Анны – не темных и не светлых – проблескивали тонкие серебристые прожилки. Поразмыслив еще немного, герцог решил, что это серебро напоминает ему остывшую в камине золу.

И вновь герцог почувствовал, как не похожа красота Анны на красоту всех других девушек, которых он когда-либо знал.

Затем Анна тоже повернула голову, встретилась с Вороном взглядом и обеспокоенно спросила:

– Я… я нормально выгляжу? Все так странно… Знаешь, когда я впервые увидела это платье, я… рассмеялась.

– Рассмеялась? – удивленно переспросил герцог.

Анна улыбнулась. Герцог впервые увидел, как она улыбается – от улыбки по ее лицу словно пробежал солнечный зайчик.

– Мне показалось очень забавным, что у платья должно быть так много всего сзади и так мало спереди, – попыталась объяснить она.

– Этот фасон создал мистер Уорт, король моды, – ответил герцог и заметил, что Анна смотрит на него так, словно пытается понять, шутит он или говорит всерьез.

– Ты говоришь, что это платье сделал мужчина?

– Придумал фасон, – поправил герцог. – А само платье шили сотни других людей.

Анна рассмеялась, и герцог подумал, что ему очень нравится слышать ее смех – чистый, непринужденный, так не похожий на натужный искусственный смех большинства светских женщин.

– Не могу представить себе мужчину, который создает платья для женщин, – сказала Анна. – Мне всегда казалось, что шить – чисто женское занятие.

Теперь засмеялся герцог, и Анна добавила:

– Прошлой ночью я думала о том, что есть множество вещей, которым мне нужно научиться. Но если все они будут такими же, как мои платья, это будет весьма забавно.

«Тебе многое покажется забавным, это точно», – подумал герцог. Разумеется, Анну удивляло все, что она видела и слышала, а герцога больше всего удивляла ее реакция на этот мир, который, по словам его сестры, должен был показаться вчерашней послушнице другой планетой.

Во время их первого разговора Анна была одета в рясу и держалась очень серьезно, поскольку ей предстояло решить, пойдет она за герцога замуж или нет.

Герцог предполагал, что с такой же серьезностью Анна будет рассматривать и взвешивать все, что откроется перед ней в новом для нее мире, и при этом будет вести себя как прилежная ученица. А он, естественно, выступит для нее в роли учителя.

Но оказалось, что многие вещи кажутся ей до смешного нелепыми – посмотрев на них ее глазами, герцог тоже находил их забавными и смеялся вместе с Анной. Одним словом, их первый день вместе прошел совсем не так чопорно, как ожидал герцог.

Ворон подметил, что когда Анна что-то увлеченно рассказывала, и особенно когда смеялась, ее лицо обретало новую, завораживающую красоту, а в глазах вспыхивали озорные искорки.

Но больше всего ему нравилось слушать ее смех.

Услышав его сегодня днем в очередной раз, герцог неожиданно поймал себя на мысли, что Клеодель смеялась крайне редко, а если и делала это, то издавала еле слышный выжидающий звук, словно насильно выталкивала его сквозь губы. Таким же образом она постоянно контролировала и тембр своего голоса, тщательно следя за тем, чтобы он звучал застенчиво, молодо и слегка взволнованно.

При мысли о Клеодель на лбу герцога собралась складка, а его губы сжались.

Анна, которая в это время рассматривала развешанные по стенам картины, неожиданно обернулась, хотела о чем-то спросить, но слова замерли у нее на губах.

– Что?.. – спросила она. – Я сказала что-то не то?

– Прости, я не слышал, о чем ты спросила, – сказал герцог.

– Но ты рассердился.

– Не из-за тебя, – быстро ответил он. – Просто задумался кое о чем.

Герцог попытался прогнать мрачное выражение с лица и даже выдавил на губах подобие улыбки, но заметил, что Анна смотрит на него так же, как тогда, в монастыре, словно проникая взглядом прямо в душу.

Не в силах справиться со своим любопытством, он спросил:

– О чем ты думаешь?

Она не ответила, отвернулась и принялась рассматривать картину.

– Я задал тебе вопрос, Анна.

– Я… не хочу отвечать на него, – ответила она, – потому что есть кое-что, чего тебе лучше… не слышать.

Герцог немного помолчал, затем твердо заявил:

– Я полагаю, раз мы теперь женаты, нам нужно договориться всегда быть честными друг перед другом. Во всем. Ты просила меня учить тебя, поэтому я буду честно говорить тебе, когда ты скажешь или сделаешь что-нибудь не так, и надеюсь, что ты при этом не станешь на меня обижаться.

– Ну конечно, не буду, – поспешно согласилась Анна.

– То же самое относится и ко мне, – продолжил герцог. – Я не обижусь и не расстроюсь, что бы ты мне ни сказала, и потому очень прошу тебя быть во всем правдивой и искренней. Единственная вещь, которую я никогда никому не прощаю, – это ложь.

Последнюю фразу он произнес почти с гневом, потому что живо припомнил, как обманывала его Клеодель.

– Я не буду лгать, – сказала Анна. – А ответ на твой вопрос таков: я думаю, что то, о чем ты думаешь, – это нечто скверное и оно может погубить тебя.

Герцог пораженно уставился на нее.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «погубить меня»? – спросил он.

– Ты выглядишь величественно и неприступно, но это только внешне, – ответила Анна. – А в душе, я думаю, ты человек благородный, добрый, отзывчивый. Только поэтому я и согласилась выйти за тебя.

Она замолчала, но поскольку герцог так и не нашел слов, чтобы ответить ей, вскоре продолжила: