Ворон подметил, что когда Анна что-то увлеченно рассказывала, и особенно когда смеялась, ее лицо обретало новую, завораживающую красоту, а в глазах вспыхивали озорные искорки.

Но больше всего ему нравилось слушать ее смех.

Услышав его сегодня днем в очередной раз, герцог неожиданно поймал себя на мысли, что Клеодель смеялась крайне редко, а если и делала это, то издавала еле слышный выжидающий звук, словно насильно выталкивала его сквозь губы. Таким же образом она постоянно контролировала и тембр своего голоса, тщательно следя за тем, чтобы он звучал застенчиво, молодо и слегка взволнованно.

При мысли о Клеодель на лбу герцога собралась складка, а его губы сжались.

Анна, которая в это время рассматривала развешанные по стенам картины, неожиданно обернулась, хотела о чем-то спросить, но слова замерли у нее на губах.

— Что?.. — спросила она. — Я сказала что-то не то?

— Прости, я не слышал, о чем ты спросила, — сказал герцог.

— Но ты рассердился.

— Не из-за тебя, — быстро ответил он. — Просто задумался кое о чем.

Герцог попытался прогнать мрачное выражение с лица и даже выдавил на губах подобие улыбки, но заметил, что Анна смотрит на него так же, как тогда, в монастыре, словно проникая взглядом прямо в душу.

Не в силах справиться со своим любопытством, он спросил:

— О чем ты думаешь?

Она не ответила, отвернулась и принялась рассматривать картину.

— Я задал тебе вопрос. Анна.

— Я… не хочу отвечать на него, — ответила она, — потому что есть кое-что, чего тебе лучше… не слышать.

Герцог немного помолчал, затем твердо заявил:

— Я полагаю, раз мы теперь женаты, нам нужно договориться всегда быть честными друг перед другом. Во всем. Ты просила меня учить тебя, поэтому я буду честно говорить тебе, когда ты скажешь или сделаешь что-нибудь не так, и надеюсь, что ты при этом не станешь на меня обижаться.

— Ну конечно, не буду, — поспешно согласилась Анна.

— То же самое относится и ко мне, — продолжил герцог. — Я не обижусь и не расстроюсь, что бы ты мне ни сказала, и потому очень прошу тебя быть во всем правдивой и искренней. Единственная вещь, которую я никогда никому не прощаю, — это ложь.

Последнюю фразу он произнес почти с гневом, потому что живо припомнил, как обманывала его Клеодель.

— Я не буду лгать, — сказала Анна. — А ответ на твой вопрос таков: я думаю, что то, о чем ты думаешь, — это нечто скверное и оно может погубить тебя.

Герцог пораженно уставился на нее.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «погубить меня»? — спросил он.

— Ты выглядишь величественно и неприступно, но это только внешне, — ответила Анна. — А в душе, я думаю, ты человек благородный, добрый, отзывчивый. Только поэтому я и согласилась выйти за тебя.

Она замолчала, но поскольку герцог так и не нашел слов, чтобы ответить ей, вскоре продолжила:

— Но поскольку ты только что был… другим, я подумала, что тебя что-то беспокоит. И это что-то ты пытаешься держать под контролем и скрывать от посторонних.

Герцог лишился дара речи.

Анна говорила об этом спокойно и бесстрастно, в той же самой манере, в какой они разговаривали с первой минуты знакомства.

В ее тоне не было ничего личного, задушевного, не было и намека на ту интимность, которая неизбежно сквозит в любом разговоре между мужчиной и женщиной.

Вместо этого голос Анны оставался вкрадчивым, но почти равнодушным, ее фразы были логичными и хорошо продуманными — герцог оказался достаточно умен, чтобы почувствовать все это.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — ответил он после небольшой паузы, — и спасибо за то, что откровенна со мной.

— Ты похож на свои картины, — туманно произнесла Анна, указав рукой на полотна на стене. — А мне не хочется думать, что какая-нибудь из них может быть повреждена.

Затем она принялась расспрашивать мужа о статуэтках из розового севрского фарфора, показав этим, что желает сменить тему. Ворон мысленно поблагодарил ее за тактичность. Он с энтузиазмом принялся рассказывать о статуэтках и невольно упомянул о том, что фарфоровую фабрику в Севре основала мадам Помпадур.

Анна очень внимательно слушала его, затем спросила:

— Я читала о мадам Помпадур в одной из книг по истории, но когда спросила о ней свою наставницу, она сказала, что мне не стоит интересоваться этой женщиной. Почему, можешь объяснить?

Герцог решил, что темы, которую затронула Анна, все равно не избежать, рано или поздно она поймет, что к чему в этом мире, и поэтому ответил напрямую:

— Мадам Помпадур была любовницей Людовика Пятнадцатого.

— Что это означает?

— А ты сама не знаешь?

— Не совсем, — ответила Анна. — В книгах по истории Франции говорится о многих женщинах, обладавших огромной властью и влиянием, хотя они и не были аристократками. Вот и все. Как мне в это поверить, раз никто не объясняет, почему они становились всевластными?

Герцог слегка задумался, затем вздохнул и попытался сформулировать для Анны подходящий ответ:

— Французские короли, как и короли во всех других странах, должны были жениться из политических соображений — брак закреплял союз между двумя государствами.

Он перевел дыхание и продолжил:

— Но поскольку король — такой же мужчина, как и все, его тянет к женщине, которую он находит наиболее привлекательной и интересной.

Герцог следил за лицом Анны и по выражению ее глаз понимал, что она впитывает каждое его слово.

— Король любил женщину, которая становилась его любовницей? — спросила она.

— Как правило, да, — ответил герцог. — А мадам Помпадур король Людовик Пятнадцатый не только любил, но и хранил ей верность, что было совершенно необычно.

— Ты хочешь сказать, что у некоторых королей была не одна, а несколько любовниц?

— Думаю, тебе нужно почитать об английском короле Карле Втором, — сказал герцог. — Он имел много любовниц, все они были красавицами, и одна из самых влиятельных. Луиза де Керуаль, была француженкой. У меня в Англии, в загородном доме, есть ее портрет — говорят, это одно из лучших изображений Луизы.

Несколько секунд Анна молчала, потом задала новый вопрос:

— Если короли имели любовниц, у обычных мужчин они тоже были?

— Только если мужчина был в состоянии содержать их.

— Ты хочешь сказать, что любовница дорого обходится? Почему?

— Предполагается, что нужно благодарить ее за услуги…

— Что включают в себя ее услуги? — прервала его Анна.

Герцог задумался.

Он чувствовал, что будет ошибкой начинать разговор на эту тему так скоро после свадьбы. В то же время рано или поздно Анна неизбежно столкнется с ней в том мире, где ей предстоит жить.

— Любовница старается отвечать взаимностью на любовь своего покровителя, во всем угождать ему, — сказал он, — а за это ожидает награды деньгами или драгоценностями.

Анна в задумчивости закусила нижнюю губу. Ворон с облегчением подумал, что пока ей хватит и такого объяснения, но, оказалось, девушке этого недостаточно.

— Это кажется мне очень странным. Я всегда думала, что любовь люди дарят друг другу, а не продают или покупают.

Герцог оценил остроту ума Анны, но решительным тоном прервал разговор:

— Предлагаю закрыть тему. Это не то, о чем стоит разговаривать в день свадьбы.

— Думаю, ты уходишь от этого разговора потому, что у тебя были любовницы, но тебе не хочется рассказывать об этом, — сказала Анна, посмотрев в глаза герцогу.

— Даже если у меня и были любовницы, я не стану обсуждать это со своей женой, — резко ответил герцог.

И тут же понял, что совершил ошибку.

— Прости, если я что-то сделала не так, — примирительно сказала Анна. — Но ты сам решил, что мы будем честными друг с другом.

Герцог почувствовал себя так, словно ступил на очень зыбкую почву.

— За свои слова я отвечаю, — сказал он. — Но сегодня у нас выдался трудный день, и мне хотелось рассказать тебе о чем-нибудь более приятном. Например, о картинах и других красивых вещах в нашем доме.

— Я понимаю, но мне интересно все, что ты говоришь.

Герцог знал, что это правда, и, обрадовавшись, что смог уйти от не слишком легкого разговора о любовницах, решил переключить внимание Анны на другую тему.

— Завтра я собираюсь посетить вместе с тобой мсье Уорта и попросить его создать для тебя несколько платьев, которые лучше всего подчеркнут твою индивидуальность. Только он способен сделать это, потому все и считают его гением.

Он надеялся, что Анну увлечет этот разговор, и потому продолжил:

— Сегодня вечером, когда поднимешься в свою комнату, чтобы переодеться к обеду, ты найдешь там еще несколько платьев. Я заказал эти наряды, чтобы ты носила их до тех пор, пока не будут готовы творения Уорта. Я надеюсь, что шляпки и другие аксессуары к готовым платьям тебе тоже понравятся.

— Надеюсь, кто-нибудь покажет мне, как управляться со всеми этими вещами.

— Это сделает горничная, — ответил герцог. — А еще к нам приедет самый известный в Париже куафер, он сделает тебе прическу. Думаю, очень скоро ты ощутишь себя совершенно другим человеком.

— Куафер? — переспросила Анна. — Здесь так называют парикмахера?

— Не совсем, — улыбнулся герцог. — Анри именно куафер, самый известный в Париже. К нему очень трудно попасть, а деньги за свою работу он берет просто сумасшедшие.

— Как я понимаю, быть модной леди — удовольствие очень дорогое, — заметила Анна. — Надеюсь, ты найдешь, что я стою таких денег.

Взгляд Анны был настолько выразительным, что герцог, как ему казалось, мог легко прочитать ее мысли — она думала, что принять от него так много значит быть почти как его любовница.