И в это время раздался стук в дверь.

— Войдите! — сказала леди Маргарита.

Это была Анна. Она вошла в комнату, прикрыла за собой дверь и неторопливо подошла к тому месту, где стояла леди Маргарита.

Анна сделала небольшой книксен, выпрямилась и застыла, ожидая разрешения говорить.

Леди Маргарита посмотрела на нее и спросила:

— Ты нашла ответ, который искала. Анна?

— Да, матушка настоятельница.

— Можешь сказать мне, каков он?

— Я решила принять предложение монсеньора, но только если вы, матушка настоятельница, считаете, что я способна стать его женой.

— Я уверена, что ты вполне справишься с этим.

Леди Маргарита при этом выразительно посмотрела на брата. Герцогу казалось, что он принимает участие в каком-то странном спектакле, где ему отведена роль то ли героя, то ли злодея — не поймешь.

Герцог сделал пару шагов вперед, взял руку Анны, поднял ее и легко прикоснулся к ней своими губами.

— Весьма польщен тем, что вы оказали мне честь, согласившись назвать меня своим мужем, — негромко сказал он. — Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы вы были счастливы.

* * *

После этого герцог возвратился в дом на Елисейских полях и оттуда послал за своим секретарем мсье Жаком Телье, управлявшим владениями герцога во Франции, и дал ему четкие распоряжения.

Услышав о намерении герцога завтра же утром жениться, Жак Телье очень удивился, но тактично не подал вида.

— Примите мои поздравления, — сказал секретарь. — Я немедленно отправлюсь в мэрию и подготовлю все необходимое для гражданской церемонии.

— Потом будет тихое венчание в церкви монастыря Сакре-Кёр, — коротко добавил герцог.

Произнося эти слова, герцог вспомнил разговор с сестрой, состоявшийся перед самым его отъездом.

— Я полагаю. Анна католичка?

— Она посещает службы, а ее воспитанием занимались прикрепленные к монастырю священники.

— Как тебя понимать? — спросил герцог, услышав уклончивый ответ сестры.

— Мне всегда казалось, что до прибытия сюда Анна воспитывалась в Русской православной церкви.

— И имя у нее русское. Возможно, ее мать была русской. Но об этом она тебе, разумеется, не говорила.

— У меня недостаточно времени, чтобы все объяснить тебе, — вздохнула леди Маргарита. — Хотя Анне было всего восемь лет, когда она оказалась в нашем монастыре, она никогда не рассказывала о своей прежней жизни. Ей запретили делать это, и она не нарушила запрет.

— Она ни разу не говорила о прошлом?

— Ни о своей религии, ни о том, где она жила, ни о своих родителях. Ни о чем.

— Не могу поверить! — воскликнул герцог.

— Да, это удивительно. Поначалу я думала, что она сильно переживает из-за разлуки с теми, кого любила, и не хотела давить на нее, но надеялась, что со временем все само собой прояснится.

— Не прояснилось?

— Анна никогда не делала даже намека, что ей ведомо нечто отличное от нашего монастырского быта, нечто связанное с ее прежней жизнью.

— Да, мне в это сложно поверить, — сказал герцог.

— Мне тоже, — согласилась сестра, — но, как я уже говорила, Анна… особенная. Никогда раньше я не встречала такого человека. Возможно, буддисты сказали бы, что у нее очень древняя душа.

— Итак, ты полагаешь, что ее воспитывали в Русской православной церкви.

— Возможно…

— Это действительно кажется очень странным, — сказал герцог, — вдруг она будет против выйти замуж как католичка, да еще и за протестанта?

— Я, конечно, спрошу ее, но, думаю, никаких затруднений с этой стороны не возникнет. Мне кажется, она и так уже догадалась, что ты принадлежишь к иной вере, поскольку знает, что я сменила вероисповедание, когда переехала во Францию.

Она улыбнулась, а затем добавила:

— Как ты понимаешь, юные послушницы часто расспрашивают меня о том, какой я была в их возрасте.

— И ты им все рассказываешь? — поинтересовался герцог.

— Нет, только то, что им, как мне кажется, полезно знать, — ответила леди Маргарита, и герцог рассмеялся.

Уехав из монастыря, он направил посыльного к одному из лучших парижских портных.

Обращаться к самому мсье Уорту было бесполезно, поскольку мастер создавал для каждой из своих клиенток уникальные платья, а это занимало много времени.

Время загрузить мсье Уорта еще наступит, решил герцог, но Анна, покинув монастырь, должна будет скинуть свое одеяние послушницы и стать, по крайней мере, одетой по последней моде юной светской женщиной. И свадебное платье. Конечно же, у нее должно быть свадебное платье!

«Пусть новый наряд станет для нее началом новой жизни, — думал герцог. — А там продолжим».

По закону Анне не обязательно было присутствовать в мэрии на гражданской церемонии заключения брака. Вместе с герцогом туда прибыл его секретарь, представлявший Анну по доверенности.

Когда все документы были готовы и подписаны, мэр тепло поздравил герцога, пожал ему руку, пожелал счастья в семейной жизни и большого потомства.

Герцог поблагодарил мэра, размышляя про себя, что бы подумал этот француз, узнай он о том, что в ближайшие три месяца новобрачная останется такой же девственницей, какой она покидает стены монастыря.

Ложась вечером в постель, герцог признался самому себе, что хранить воздержание в течение трех месяцев — не такая уж плохая идея.

Сейчас ему не хотелось заниматься любовью ни с кем. Даже если бы он принялся сейчас целовать Анну, он все равно вспоминал бы другие губы — губы Клеодель, и ту страсть, которую пробуждала в нем эта обманщица.

— Как мне забыть ее? — раз за разом спрашивал себя герцог, чувствуя, что эта рана не заживет в его сердце до конца жизни.

* * *

Спустившись утром к завтраку, герцог послал за мсье Телье, распорядился дать во французские газеты извещение о свадьбе и непременно проследить за тем, чтобы оно было передано по телеграфу в Лондон.

Наступил момент, которого с таким нетерпением ждал герцог. Если сравнить месть с рапирой, то эта новость станет ее отточенным кончиком.

Извещение было составлено очень тщательно.

«Его светлость герцог Равенсток скромно обвенчался вчера в Париже. Герцог и герцогиня несколько дней проведут в Париже, после чего продолжат свой медовый месяц в Ницце, на юге Франции».

Текст герцог написал собственноручно, перечитал его и решил, что оно отвечает всем его замыслам.

Ах, как бы хотелось ему увидеть своими глазами, что начнется в Лондоне, как только эти несколько строчек перепечатают английские газеты!

Поначалу друзья герцога не поверят в то, что это не розыгрыш.

Затем все поймут, что, поскольку недавно появилось объявление о том, что откладывается его свадьба с Клеодель, все это крайне странно.

Очень скоро станет очевидно, что женой герцога стала не дочь графа Седжвика.

И поползут слухи, предположения, догадки, которые захлестнут весь Лондон.

— Как такое могло случиться?

— Кто она, жена герцога, как вы думаете?

— Почему Седжвики молчат и ничего не объясняют?

— Как мог герцог, хотя он, конечно, человек непредсказуемый, так поступить с леди Клеодель?

Правильного ответа на все эти вопросы не смогут найти даже самые близкие друзья герцога, такие, как Гарри.

Пожалуй, лишь у Джимми могут появиться верные предположения о причине, по которой герцог поспешно покинул Лондон, чтобы немедленно жениться на ком-то другом вместо Клеодель.

Наверняка о том, что произошло, постепенно начнут догадываться и женщины, которые досадовали, что Клеодель сумела добиться своего там, где они потерпели поражение. Почему герцог внезапно уехал из Англии? Очевидно, у него была на то веская причина? А какая это может быть причина, если не женщина, на которой он должен был жениться?

Да, это славная месть, потому что Клеодель нечего будет ответить на все эти вопросы и поделать она уже ничего не сможет.

Все произошло слишком стремительно, чтобы пытаться объяснить их разрыв тем, что они передумали или рассорились.

Поначалу Клеодель будет в замешательстве, будет вместе с родителями искать возможные объяснения случившемуся, но в конечном итоге — герцог не сомневался в этом — семейство Седжвиков будет вынуждено покинуть Лондон и уехать к себе, в глушь.

А это значит, что Клеодель придется забыть о балах, на которых она привыкла блистать.

Ей придется забыть о приемах и вечерах, которые являются важнейшей частью лондонских сезонов, не сидеть ей и в королевской ложе на скачках в Аскоте.

Разумеется, она может утешиться с Джимми.

«Но, — цинично размышлял герцог, — станет ли после всего этого по-прежнему утешать ее сам Джимми? Ведь тщательно разработанный им план провалился, да еще с таким треском!»

Да, это была месть, с которой герцог мог себя поздравить. Немногим бы хватило решительности провернуть такое.

Чтобы убедиться в том, что все сделано верно, герцог отослал приехавшего с ним в Париж курьера назад в Лондон — проверить, опубликовано ли извещение в английских газетах в точности так, как было задумано.

Курьер должен был провести в Равенсток-холле два дня и возвратиться назад с докладом обо всем, что происходит в Лондоне.

— А если кто-то из друзей вашей светлости пожелает навестить вас в Париже, что мне им сказать? — спросил курьер.

— Скажи им, что у меня медовый месяц и мне вполне достаточно общества супруги, — ответил герцог. — На вопросы о моей жене ничего не отвечай, как бы тебя ни расспрашивали.

Чтобы курьер действительно ничего не мог рассказать об Анне, герцог отправил его из Парижа еще до венчания, он знал, как будет давить на курьера граф Седжвик — и угрожать будет, и подкупать, желая выудить из него хоть что-нибудь.