В приюте было тихо в этот поздний час, свет лампы мерцал на гладко оштукатуренных стенах. Уинтер гадал, какая же тайна заставляла ребенка молчать целую неделю. Он поглядел на узкую спину мальчика. У него возникло чувство, что парнишка использовал всю свою немалую силу убеждения, дабы добиться от Пич, чтобы она наконец заговорила.

Джозеф ступил на спальный этаж. Тут тоже было тихо, но время от времени слышались слабые звуки: невнятно произнесенное слово, вздох, шорох постельного белья. Джозеф взглянул через плечо на Уинтера, словно желая удостовериться, что тот все еще идет за ним, и на цыпочках пошел по коридору к лазарету.

Когда мальчик открыл дверь, Уинтер убедился, что тот был прав: Пич не спала. Девочка лежала точно посередине койки, натянув одеяло до подбородка, одной рукой обнимая Додо. На прикроватной тумбочке горела одинокая свеча.

Уинтер посмотрел на свечу, потом на Джозефа. Мальчик покраснел.

— Я знаю, вы говорили, что от оставленной горящей свечи может начаться пожар, но…

— Я боюсь темноты, — вполне отчетливо проговорила Пич.

Уинтер взглянул на девочку. Она смотрела испуганно, но с вызовом, а карие глаза казались почти черными.

Он кивнул и опустил мешок на пол, потом сел на стул возле кровати.

— Многие боятся темноты. Тут нечего стыдиться, Пилар.

— Мне нравится «Пич», если вы не против, сэр.

Уинтер кивнул и понаблюдал, как Джозеф зашел с другой стороны кровати и взял малышку за руку.

— «Пич» так «Пич». Джозеф говорит, ты хочешь о чем-то мне рассказать.

Она коротко кивнула, уткнувшись маленьким острым подбородком в одеяло.

— Меня забрали похитители девчонок.

Уинтер почувствовал, как пульс его участился, но внешне остался спокойным, словно то, что сказала девочка, не имеет большого значения.

— Да?

Пич судорожно сглотнула и стиснула жесткую собачью шерсть. Собака дернулась, но больше ничем не выдала того, что девочка тянет ее за мех.

— Я… я была на углу возле церкви.

— Сент-Джайлс-ин-зе-Филдз? — пробормотал Уинтер.

Девочка наморщила лобик.

— Наверно. Я просила там милостыню.

Уинтер кивнул. Ему не хотелось прерывать рассказ Пич, но было кое-что, что ему следовало знать.

— Твои родители тоже там были, Пич?

Пич втянула голову в плечи и отвернулась.

— Они умерли. Мама умерла от лихорадки, папа — от кашля, и маленькая Рахиль тоже. Они все умерли.

Сердце Уинтера сжалось от боли и сострадания. Сколько раз он слышал такие истории: родители умирают от болезней и нищеты, оставляя осиротевших детей, которым приходится как-то выживать в равнодушном мире, — и все равно слышать это всегда тяжело.

— Мне очень жаль, — тихо сказал он.

Пич пожала плечами и украдкой взглянула на него.

— Перед смертью папа попросил госпожу Кальво взять меня к себе. Я пожила там немного. Но госпожа Кальво сказала, что у нее и без меня хватает ртов и что я должна уйти.

— Бессердечная ведьма, — зло пробормотал Джозеф.

Уинтер бросил на него суровый взгляд.

Мальчик опустил голову, но не перестал сердито хмуриться.

— Пожалуйста, продолжай, Пич, — мягко попросил Уинтер.

— Ну, я пыталась найти работу, правда пыталась, но никакой работы не было, — сказала Пич. — А попрошайничать намного лучше. Надо было только все время переходить с места на место, чтобы большие не побили.

Уинтер знал, что существуют банды, которые управляют группами нищих попрошаек и охотятся на них, требуя процент от дневной выручки. У такой одинокой малышки, как Пич, не было против этих банд ни единого шанса.

— Расскажи ему, что было потом, Пич, — прошептал Джозеф Тинбокс.

Маленькая девочка посмотрела на мальчишку долгим взглядом, словно черпая у него храбрости, затем сделала глубокий вдох и перевела глаза на Уинтера.

— На вторую ночь, когда я была возле церкви, они схватили меня. Похитители девчонок. Разбудили и утащили куда-то. Я думала, — девочка натужно сглотнула, — думала, они убьют меня, но не убили.

— А что они сделали, Пич? — спросил Уинтер.

— Они привели меня в какой-то подвал. Там было полно других девочек, и все они шили. Поначалу я подумала, что это не так уж плохо. Я не против работы, правда. Мама говорила, что я хорошая помощница. И там была Додо, хотя никто никак ее не называл, и они все время гнали ее прочь.

Девочка спрятала лицо в шерсти Додо, и терьер лизнул ее в ухо. Она зашептала так тихо, что Уинтеру пришлось наклониться, чтобы разобрать следующие слова:

— Но они почти совсем не кормили нас. Только жидкой кашей и водой, и в каше были жуки. — Пич начала всхлипывать.

Джозеф Тинбокс растерянно закусил губу. Поколебавшись, он протянул к девочке руку, но вдруг остановился, держа пальцы над худеньким плечиком, и взглянул на Уинтера.

Уинтер кивнул мальчику.

Джозеф неуклюже потрепал Пич по спине.

Та вздрогнула и подняла голову.

— И это было не самое плохое. Они еще и били нас, если мы работали слишком медленно. Там была девочка по имени Тилли. Они били ее так долго, что она потеряла сознание, а на следующее утро ее уже не было.

Пич затравленно посмотрела на Уинтера широко открытыми испуганными глазами. Она ничего не сказала, но где-то в глубине своей детской души знала, что ее подружка Тилли, должно быть, умерла.

— Ты очень храбрая, — сказал Уинтер девочке. — Как ты сбежала?

— Однажды ночью, — прошептала Пич, — похитители привели новую девочку. Они заспорили с госпожой Кук, той, которая заставляла нас всех работать, но дверь оставили за собой незапертой. Я увидела, что она приоткрыта, и мы с Додо убежали — и бежали со всех ног до тех пор, пока уже больше не слышно было позади нас криков.

Пич тяжело и часто задышала, словно вновь наяву переживала ужас той ночи, свой побег от страшных безжалостных людей.

— Храбрая, храбрая девочка, — пробормотал Уинтер, и Джозеф энергично кивнул. — Ты знаешь, где находится тот подвал, Пич?

Девочка покачала головой.

— Нет, сэр. Но знаю, что он под свечной лавкой.

— А-а, — отозвался Уинтер, стараясь подавить свое разочарование. В Сент-Джайлсе дюжины крошечных свечных лавчонок. И все же это лучше, чем ничего. — Какая ты смышленая девочка, Пич, что это заметила.

Пич покраснела от застенчивости.

— А теперь, думаю, вам обоим пора спать, — сказал Уинтер, вставая. Он посмотрел, как Джозеф в последний раз успокаивающе потрепал подружку по плечу, прежде чем потопал к двери вслед за директором приюта. Уинтер открыл дверь, но приостановился, когда ему в голову пришла одна мысль.

— Пич?

— Сэр?

— Что вы и другие девочки шили в подвале?

— Чулки. — Пич произнесла это слово так, будто у него был отвратительный вкус. — Кружевные чулки со стрелками.


Уинтер широко зевнул, когда на следующий день дворецкий Изабель впускал его в дом.

Дворецкий на долю дюйма неодобрительно приподнял бровь.

— Леди Бекинхолл ждет вас в малой гостиной, сэр.

Уинтер устало кивнул и последовал за дворецким. Едва рассвело, он уже был на улицах Сент-Джайлса, искал свечную лавку с мастерской в подвале, но пока что ему ничего не удалось найти. Как и не слышал он о госпоже Кук. Пич могла ошибиться в отношении свечной лавки — в конце концов она ведь была страшно напугана, когда убегала от своих похитителей. Либо госпожа Кук могла перенести свою нелегальную мастерскую в какое-то другое место.

Разумеется, имеется и третья, наиболее тревожная вероятность. Некоторые из его информаторов здорово нервничали. Возможно, обитатели Сент-Джайлса слишком боятся похитителей девочек и госпожи Кук, чтобы выдать их местонахождение.

Дворецкий открыл желтую крашеную дверь, и Уинтер собрался с духом, входя в малую гостиную. Изабель стояла боком перед одним, из высоких окон в дальнем конце комнаты, повернувшись своим изящным профилем, и солнечный свет отражался от ее блестящих волос.

В груди у него что-то сильно сжалось, этот первый взгляд на нее был сродни физическому удару. Обычно повторяющееся воздействие раздражителя через какое-то время притупляет шок. Однако каждая встреча с Изабель заново потрясала его, захватывая и тело, и разум. Он сильно опасался, что чем чаще будет видеться с Изабель, тем сильнее станет желать ее.

— Мистер Мейкпис, — сказала она, повернувшись к гостю. Теперь ее силуэт четко вырисовывался на фоне яркого окна, а лицо оказалось в тени. — А я уж думала, вы сегодня не придете.

Значит, она не простила его за вчерашнее опоздание.

— Вот как, мэм? — отозвался он, осторожно приближаясь. — Но я вижу, вы уже распорядились подать чай. — Он указал на чайный сервиз, расставленный на низком столике. — Я же говорил, что буду в четыре, и сейчас, если верить часам на каминной полке, ровно столько.

Она отошла от окна, и он увидел по выражению лица, что его слова ее вряд ли умиротворили.

— Новое — и, осмелюсь сказать, уникальное — обстоятельство для вас, мистер Мейкпис.

— Не пора ли вам называть меня Уинтером? — пробормотал он, идя по иному пути, ибо не имел шансов победить в споре о своей пунктуальности.

— Вы так считаете?

— Да. — Он жестко улыбнулся. — Изабель.

Она нахмурилась.

— Я не…

В эту минуту со стороны резного буфета донесся какой-то тихий всхлип. Оба, и он, и Изабель, посмотрели на этот предмет мебели, и странным образом выражение ее лица сменилось с гневного на неуверенное. Она устремилась было туда, но остановилась.

Изабель больше не пошевелилась, поэтому Уинтер подошел к буфету, опустился на колено и открыл нижнюю дверцу.

Оттуда выглянуло залитое слезами личико.

— Кристофер, — сказал Уинтер, вспомнив имя мальчика. Он оглянулся через плечо, но Изабель застыла на месте как изваяние. Он снова посмотрел на мальчика. — Как там, в буфете, удобно?