Нас радостно встретила тетя Амарилис, которая тут же стала упрекать мать за то, что мы так задержались. Она обняла меня, а потом, отстранившись, начала озабоченно осматривать:

— Бедная моя, милая Анжелет. Как ужасно все, что с тобой случилось! Но зато теперь ты выглядишь вполне здоровой, верно, Питер?

Дядя Питер немножко постарел, но годы лишь добавляли достоинства его внешности. Он расцеловал меня в обе щеки и сказал, что очень рад видеть.

— Мэтью и Елена скоро явятся с Джонни и Джеффри, — сказала тетя Амарилис. — Когда Джонни услышал о вашем приезде, он очень обрадовался. Он был расстроен тем, что вы так долго не приезжали, как и все мы.

Только не подумайте, что мы по вас не скучали. А почему вы сами не приехали в Кадор? — ответила мама.

Тетя Амарилис пожала плечами:

— Питер все время очень занят. Гораздо удобнее, когда вы приезжаете в Лондон.

— А это Грейс, — представила мать. — Грейс Гилмор.

— Очень приятно, мисс Гилмор. Мы рады вашему приезду, слышали о вас много хорошего.

— Вы так добры… — пробормотала Грейс.

— А теперь идите, смотрите свои комнаты. Багаж сейчас пришлют, а обед в восемь. Когда приведете себя в порядок — спускайтесь. Мэтью с семьей может приехать в любую минуту.

Грейс помогла распаковаться моей матери, а потом зашла ко мне.

— Какой чудесный дом! — воскликнула она.

— Я им тоже восхищаюсь, — согласилась я. — А тетя Амарилис всегда выделяет мне эту комнату, с видом на Темзу.

Грейс подошла к окну и выглянула. Я встала позади.

— Вот в этих зданиях заседает парламент. Они действительно великолепны. А вы слышали, что королева лично открывала королевскую галерею и вокзал Виктории два года назад? И посвятила архитектора в рыцари? Да, отсюда просто чудесный вид на реку.

— Поездка в Лондон — огромное удовольствие для меня. Счастливым оказался тот день, когда я зашла в ваш сад.

— Мы все разделяем это убеждение, — ответила я ей.

Было просто чудесно видеть всю семью, а особенно Джонни. Между нами сложились очень тесные отношения. Он был на четыре года старше меня, и в детстве этот разрыв казался огромным, но по мере того, как мы подрастали, он уменьшался. Когда-то Джонни был героем моей мечты, но с появлением Бена я проявила свое непостоянство и мое обожание обратилось на него.

Он взял меня за руки и улыбнулся той мягкой улыбкой, которая всегда так радовала меня.

— Ого, как ты выросла, Анжелет. Ты ведь была тяжело больна? Мы все за тебя волновались.

— Теперь со мной все в порядке, Джонни. А как поживаешь ты? Тебя еще интересуют эти старые черепки? Тебе все еще нравится копаться в прошлом?

Он кивнул:

— Теперь я полностью погружен в это. В следующем году в Грецию собирается экспедиция. Я надеюсь присоединиться к ней.

— И что ты собираешься искать? Древний город?

— Это означало бы надеяться на слишком многое. Как правило, ты копаешь, копаешь… и, если тебе повезет, находишь разбитую вазу.

— А это мисс Гилмор! — воскликнула я, увидев, что к нам подходит Грейс.

— Очень приятно, — сказал Джонни. — Я много слышал о вас. Тетя Аннора писала нам, как много вы для нее делаете.

— Она для меня делает гораздо больше, — рассмеялась Грейс.

Ее можно было назвать не просто хорошенькой, а, скорее, интересной. Она была элегантной, умела превосходно одеваться, поэтому все обращали на нее внимание. Сейчас на ней было светло-коричневое платье, прекрасно сочетавшееся с ее карими глазами, красивые темно-каштановые волосы уложены в узел на затылке. Единственным украшением была гранатовая брошь, подаренная ей моей матерью. Все очень просто, но, вне всяких сомнений, элегантно. Джонни улыбнулся ей. Если он и подумал, что она всего лишь одна из служанок, то посчитал нужным отнестись к ней особенно мило. Уж таким был Джонни. Привлекательность Бена была столь яркой, что я, действительно, позабыла о том, как мил наш Джонни.

Грейс сказала:

— Я слышала, что вы интересуетесь археологией? Мне тоже интересно все, связанное с прошлым. Как, должно быть, увлекательно вы проводите свое время!

— Я только что говорил Анжелет, что люди воображают, будто археологи постоянно находят какие-нибудь сокровища. Такое случается раз в жизни, если повезет.

— Мне хотелось бы узнать об этом подробней.

— Ну что ж, раз вы у нас в гостях, мы еще не раз встретимся. У нас будет время для бесед.

Мэтью и Елена подошли поздороваться с нами и были представлены Грейс. Джеффри тоже вырос, и ему, должно быть, исполнилось уже пятнадцать.

— Должны приехать Питеркин и Френсис, — объявила тетя Амарилис. — Я решила собрать всех членов семьи, мы ведь так давно не виделись. Я знаю, что все это из-за несчастного случая с Анжелет, а потом ее болезни… Слава Богу, все кончилось, теперь она просто цветет.

Наконец, собрались все приглашенные, и мы сели за обеденный стол — в одном конце дядя Питер, в другом — тетя Амарилис. В прошлом мне не раз доводилось сидеть за этим столом, и я помнила здешние обычаи. Всегда главную роль играл дядя Питер, а все остальные должны были считаться с его мнением. Большей частью разговоры велись о политике, которая, по-моему, интересовала его больше, чем все остальное, вместе взятое. Тогда я была совсем ребенком и мало понимала из того, что говорилось, а теперь, конечно, я была старше, но это был еще не тот возраст, чтобы принимать в разговоре активное участие.

На этот раз разговор шел об отношениях между Россией и Турцией и о том, какую роль должна играть в этом Англия.

— За Палмерстона — весь народ, — говорил дядя Питер.

— Но прав ли он? — спросил Мэтью.

— По-моему, вести войну — плохо при любых обстоятельствах, — сказала Френсис.

Френсис была очень прямолинейной женщиной, одной из немногих, кто решался спорить с дядей Питером. В течение многих лет она управляла некоей миссией в лондонском Ист-Энде. Когда Френсис вышла замуж за Питеркина, они стали работать вместе. Она пользовалась уважением в разных кругах общества за то, что сделала и продолжала делать для бедняков.

— Дорогая моя Френсис, — ответил дядя Питер с добродушной, но снисходительней улыбкой. — Мы все знаем, что война — это зло, но иногда она бывает неизбежна, и решительные действия, при которых пострадают немногие, могут предотвратить гибель многих тысяч.

— А я думаю, — продолжала Френсис, — нам следует держаться в стороне от этого.

— Я склонен согласиться с Френсис, — сказал Мэтью, который по своей природе был реформатором.

Он получил известность благодаря книге о реформе тюрем, и после этого началась его карьера в политике. Дядя Питер оказал зятю неоценимую помощь, и Мэтью не забывал об этом, но, выразив противоположное мнение, он дал понять, что по этому вопросу у него есть устоявшееся убеждение. Дядю Питера, похоже, это озаботило. От слов Френсис он мог легко отмахнуться, но карьера Мэтью его по-настоящему интересовала.

— Дорогой мой Мэтью, — сказал он, — часто возникает необходимость преследовать долгосрочные цели. Проводя слабую пацифическую политику, ты никогда не получишь народной поддержки.

— Но есть речь идет о справедливости?..

Дядя Питер приподнял брови:

— В политике мы обязаны думать о благе страны. Каким образом удержать власть в руках? Мы не можем допустить того, чтобы в наших суждениях присутствовали сантименты. Народ сейчас настроен даже против королевы, а уж принц Альберт — просто главный злодей.

— Народ всегда против Альберта, — ответила Френсис.

— Да, но теперь народ считает, что он вместе с королевой больше заботится о своих русских родственниках, чем об интересах своей страны. Народ поддерживает Палмерстона с его «политикой канонерок». Вы должны признать — она имеет свои достоинства.

Я видела, что Мэтью в нерешительности. Он должен был считаться с мнением дяди Питера, как всегда считался с его желаниями. Собственно, так он и сделал свою карьеру: он был создан дядей Питером.

— Самое главное в том, будет ли война? — заметил отец.

— Я думаю, это почти неизбежно. Мы должны оказать Турции помощь, привлечь на свою сторону французов, уладить это очень быстро и продемонстрировать всему миру, что сила на нашей стороне.

— Абердин против этого, — сказал Мэтью.

— Абердин слишком слаб, люди аплодируют Палмерстону. Попомни мои слова, Пальмерстон еще вернется, мы будем воевать, поскольку именно этого хочет народ. Героем нашего времени является Палмерстон, — он строго взглянул на Мэтью, — и необходимо принимать сторону победителя.

Разговор продолжался примерно в том же духе. Потом заговорили о Корнуолле, и мой отец с дядей Питером погрузились в подробности управления поместьем. Тетя Амарилис рассказала нам о том, что идет на лондонских сценах, о своем недавнем посещении оперы и о том, что нам всем следует туда сходить. Но потом разговор опять вернулся к войне, и выяснилось, что именно эта тема более всего интересует присутствующих.

Лежа в кровати, я вновь вспомнила события вечера. Лондон всегда производил на меня глубокое впечатление. Дело было не только в том, как выглядели улицы, оживленность которых была так отлична от наших тихих сельских дорог. Возможно, главным было чувство, что жизнь здесь никогда не бывает скучной, что в любой момент может случиться что-то очень важное. Может быть, такое впечатление складывалось у меня именно в этом доме и в основном из-за личности дядюшки Питера.

Я уже знала о грядущей войне и слышала противоположные мнения по этому поводу. Но на меня произвело большое впечатление, как дядя Питер контролировал Мэтью, а поскольку Мэтью был одним из тех людей, которые создали наши законы, то я вообразила дядю Питера кукольником, дергающим за веревочки и направляющим Мэтью туда, куда ему нужно. В душе Мэтью был против войны, но собирался поддерживать ее, потому что «за веревочки дергал» дядя Питер.