— При нем не было никаких бумаг, — сообщил Вуфертон. — Мы его обыскали, прежде чем вывести из дома мисс Грейс.

— А дом обыскали?

— Я осмотрел его комнату, — сказал Мейберри, — но мисс Грейс так разнервничалась, что мы не стали больше ничего проверять.

— Ладно, — сказал сэр Джеймс, и Анри вздохнул с облегчением. — Я потом сам поговорю с мисс Грейс. Если в Вонтсе что-то припрятано, я это получу, будьте уверены.

На лице Анри не дрогнул ни один мускул. Плохо же он знает Грейс, подумал он, если рассчитывает, что она выдаст ему бумаги по первому требованию.

— Я не хотел с этим торопиться, монсеньор Руссель, но вы не оставляете мне другого выхода, — строго произнес сэр Джеймс. — Вуфертон, пожалуйста, приведите монсеньора Лорио. Очная ставка с Жан-Марком!

— Думаю, у вас есть свои резоны, — сказал он, глядя на судью. — Вы не скажете мне, чего вы ждете от очной ставки?

Сэр Джеймс поднял брови.

— Ах, так вам стало интересно! Нет, сэр, если вы не желаете сотрудничать со мной, черт меня побери если я стану сотрудничать с вами! Мои резоны вы скоро поймете сами.

Анри молча поднес к губам бокал. Неплохой шамберте. Интересно, он прошел таможню? Или, может, это преимущество должности акцизного инспектора — присваивать конфискованный товар? Господи, что за глупости лезут в голову! С минуты на минуту должен появиться Жан-Марк. Может быть, удастся наконец выяснить, что же рассказал Лорио английским властям.

Вошел Вуфертон, и Анри автоматически встал, не желая встретиться со своим врагом сидя. Жан-Марк Лорио, войдя, окинул его злобным взглядом. Сколько они не виделись? Две недели с лишком.

Жан-Марк, не говоря ни слова, подошел к столу и вопросительно посмотрел на сэра Джеймса Левишема. Тот сделал Анри знак сесть, и он опустился на стул, не отрывая взгляда от Жан-Марка.

— Монсеньор Лорио, не будете ли вы так любезны повторить то, что рассказали мне о вашем друге Анри Русселе при нашей первой встрече в этой же комнате?

Жан-Марк сжал губы, и на мгновение Анри показалось, что он не ответит. Он явно боролся с собой.

— Этот человек — враг республики, монсеньор. Его необходимо передать в руки правосудия.

Сэр Джеймс посмотрел на Анри.

— И что вы на это можете сказать, монсеньор Руссель?

Черт бы все побрал! Что он должен сказать? Что Жан-Марк явился не для того, чтобы привлечь к ответственности, а чтобы убить? Нет, это не пойдет. Лучше он попробует спровоцировать своего бывшего друга.

— Я прошу, пусть гражданин Лорио объяснит, в каком преступлении меня обвиняют.

На щеках Жан-Марка задвигались желваки. Сэр Джеймс смотрел на него выжидательно.

— Ну, сэр?

— Это дело в ведении прокурора Франции, монсеньор.

Юлишь, Жан-Марк!

— Гражданин Лорио желает, чтобы вы осудили меня, сэр Джеймс. Но ведь нельзя исключить, что вы не согласитесь с прокурором Франции.

— Уж с чем я точно не соглашусь, — прорычал сэр Джеймс, — так это со стрельбой в своем округе! Монсеньор Лорио, это вы нанесли ранение монсеньору Русселю?

Наступила пауза. Интересно, как Жан-Марк выкрутится?

— Это был несчастный случай, монсеньор. Мой товарищ крикнул обвиняемому, чтобы тот остановился. Он отказался. Мой товарищ побежал за ним, споткнулся, и ружье выстрелило.

Анри с трудом сдержал смех. Знай судья, какой точный стрелок Жан-Марк, он бы и слушать не стал эту ерунду.

Сэр Джеймс обратил взгляд на Анри.

— Вас устраивает такое объяснение, монсеньор Руссель?

Ни в коей мере! Но Анри не собирался спорить с Жан-Марком.

— Я не видел, кто в меня стрелял. На болоте было темно.

— Вам кричали остановиться?

— Меня окликнули по имени.

— Но вы знали, что за люди вам кричат?

— Без сомнений.

— Один из спутников Лорио? Анри заколебался.

— Не могу сказать.

Он заметил, что судья недоволен. Жан-Марк увиливал от ответов, толком почти ничего не говоря. Но сэр Джеймс не сдавался.

— Вы сообщили Вуфертону и Мейберри, что Руссель революционер и был помощником Робеспьера.

Лицо Жан-Марка сделалось настороженным.

— Да, сообщил, сэр, — быстро ответил он.

— В этом и состоит все его преступление?

— Это не является преступлением. Гражданин Робеспьер был врагом республики, но мы не можем считать врагами также всех тех, кто на него работал.

Естественно, ведь Жан-Марк был вторым его помощником. И поэтому ему не выгодно, чтобы это инкриминировалось Анри как преступление. Теперь Анри не сомневался, что его выдал именно Жан-Марк. Как и в том, что он это сделал ради спасения собственной шкуры. Вполне может быть, что именно по наущению Жан-Марка Робеспьер и начал собственное расследование против Анри. И поручил вести его тому, кому было удобнее всего собирать доказательства, — Жан-Марку. Этьена он подговорил уже после падения Робеспьера. Насчет Огастена сказать что-то было трудно.

Из размышлений Анри вырвал голос сэра Джеймса. Он обращался к Жан-Марку:

— Если вы хотите поговорить с задержанным по-французски, монсеньор то пожалуйста.

Что бы это значило? Он что, надеется, что если они станут говорить на родном языке, то кто-нибудь из них проговорится? Наверняка судья понимает по-французски. Жан-Марк бросил презрительный взгляд на Анри и заговорил — по-английски и обращаясь к сэру Джеймсу:

— Мне нечего сказать предателю, который изменил Франции, монсеньор.

Сэр Джеймс подался вперед.

— Если не было суда, то как вы можете говорить, что он предатель?

Ха! Ответь, если сможешь, Жан-Марк! Но его не так-то легко загнать в ловушку, Анри знал это.

— Имеется достаточно доказательств. Кроме того, есть люди, готовые свидетельствовать против него. Я сам видел и слышал, монсеньор.

— Но, может, вы скажете мне о сути ваших претензий к нему?

Глаза Жан-Марка вспыхнули.

— Не нашим противникам судить о наших внутренних делах!

Сэр Джеймс, багровея, приподнялся со стула.

— Хотел бы напомнить вам, сэр, что своим затянувшимся пребыванием в этом округе вы обязаны исключительно моей доброй воле!

На лице Жан-Марка отразилась внутренняя борьба. Анри мог это понять. Французскому чиновнику такого ранга нелегко заставить себя безропотно подчиниться иностранцу. Целесообразность, однако, одержала верх.

— Пардон, — пробурчал Жан-Марк. — Но дело сугубо секретное. Деяния этого человека представляют чрезвычайно серьезную угрозу для нашей страны.

Судья кивнул и откинулся на спинку стула.

— Жаль, потому что вам не заполучить этого парня до тех пор, пока я не сочту возможным выпустить его из-под ареста.

— Если вы согласитесь побеседовать со мной с глазу на глаз, я мог бы удовлетворить ваше требование, монсеньор.

— Ну уж нет. Мне не. нравится, когда человека обвиняют, не давая ему возможности ответить на обвинения. Предлагаю вам говорить в присутствии мон-сеньора Русселя или не говорить вообще.

Жан-Марк молчал. Сэр Джеймс посмотрел на Анри.

— А вы, Руссель? Вы имеете что-то сказать Лорио?

— В этом нет необходимости, монсеньор. Ему известно все, что я мог бы ему сказать.

Сэр Джеймс раздраженно поморщился. Анри сочувствовал ему, но помочь ничем не мог. Очная ставка оказалась безрезультатной.

— Очень хорошо, — сказал сэр Джеймс. — Тогда все, монсеньор Лорио. Я пошлю за вами, если мне понадобится о чем-то вас спросить.

— А когда вы передадите арестованного в мои руки, монсеньор? — спросил, поколебавшись, Жан-Марк.

— Не уверен, передам ли вообще, сэр! — отрезал судья. — Для чего, как вы думаете, я занимаюсь этим расследованием, как не для того, чтобы установить, имеются ли у вас достаточные доказательства? В одном можете быть уверены, монсеньор Лорио. Я не отдам этого человека, чтобы с ним расправились ваши революционные власти, не имея на то точных и веских оснований. Если вы хотите увезти его во Францию, советую вам изложить свои доказательства более обстоятельно, чем вы это делали до сих пор. До свидания, сэр.

С крайне раздосадованным видом Жан-Марк вышел в сопровождении акцизного инспектора. Анри проводил его насмешливым взглядом.

— И вы тоже не надейтесь, что я так просто от вас отстану, Руссель! — сердито проговорил сэр Джеймс. — Я хочу знать правду, и чем скорее, тем лучше. Ну ничего, посидите, может, одумаетесь.


Грейс нисколько не удивилась, когда в тот же роковой вторник после обеда пришла Мэб. В сельской местности слухи расходятся быстро.

Грейс никогда еще не чувствовала себя такой одинокой, как в то мгновение, когда процессия, увозившая Анри, исчезла за поворотом. Воцарилась могильная тишина, казалось, застыл даже сам воздух. Она постояла еще немного, не желая и не в силах заплакать, хотя слезы вот-вот готовы были пролиться. Начинался теплый день, но она дрожала от холода.

— Вы не идете, мисс Грейс? — Служанка стояла в дверях и озабоченно смотрела на нее. Грейс словно впервые увидела свой дом. Такой маленький. И чужой. Какой-то нереальный, словно намалеванный плохим художником. Ее взгляд, скользнув выше, нашел окно Анри. Оно словно зияло пустотой.

— Я приготовлю чай.

Грейс прищурилась, фокусируя взгляд на Джемайме. Чай. Да, чай — это хорошо.

Она автоматически уселась за стол, и Джемайма внесла поднос. Ощущение реальности вернулось, когда служанка поставила перед ней полную чашку. Но она ушла, и на Грейс снова обрушилась мертвая тишина, и звяканье чашки о блюдце, шуршание рукава отдавались эхом от стен.

Время тянулось под тиканье часов на каминной доске. Грейс не могла ни приняться за работу, ни даже подумать о том, что происходит в этот самый момент в «Черной лошади». Надо всем царило ее одиночество, и это чувство все росло и росло, пока не стало нестерпимым.

Лишь когда Джемайма в панике ворвалась в гостиную, до Грейс дошло, что она выла.