Девушка развернулась и побежала. До жилых домов было несколько сотен метров. Грейс молила Бога, чтобы работники еще не ушли в поле после завтрака. Она с Джемаймой вряд ли сумеет отнести раненого на второй этаж, еще, не дай Бог, он умрет по дороге.

Томясь ожиданием, Грейс стала потихоньку растирать раненого, стараясь не задеть руку и плечо, чтобы не вызвать сильного кровотечения из раны. Удивительно, как он вообще не истек кровью! Теперь ясно, что случилось ночью, — этот человек пришел сюда, ища помощи, и наткнулся на соседского кота, который грелся у печки.

Раненый тихо простонал. Грейс показалось, будто он пошевелил головой, она наклонилась пониже.

— Не двигайтесь, прошу вас! Подождите немножко, все будет хорошо.

Он, со свистом выдохнув, резко повернул голову. Грейс увидела его лицо. Бледное, оно было красиво, с высокими скулами и четко очерченными губами. Глаза раненого открылись, зеленые в лучах света, падавших из открытой двери.

— Ой suis-je?[1]

— Вы француз! — потрясенно пробормотала Грейс. — О господи!

Раненый, словно не слыша ее, зашевелился, пытаясь вытащить из-под себя руку.

— Пожалуйста, не двигайтесь, — встревожилась Грейс, — а то снова откроется кровотечение. — Она

посмотрела ему в глаза. — Вы понимаете, что я говорю?

Дыхание раненого на мгновение прервалось, красивое лицо исказилось гримасой. Глаза его снова закрылись, а пальцы судорожно закопошились, стараясь расстегнуть пальто.

— Бумаги, — пробормотал он по-английски с сильным акцентом. — Спрятать… — Зеленые глаза широко распахнулись, умоляюще глядя на Грейс. — Прошу вас… ces papiers[2]… они опасны…

Грейс пожала его беспокойные пальцы.

— Где бумаги? В кармане? Лежите тихо, пожалуйста. Я сама их найду.

Он застыл неподвижно, а Грейс принялась дрожащими руками обыскивать его. Слабым движением мужчина показал на ту сторону, где не было раны, она сунула руку ему за пазуху и, не без труда нащупав что-то хрустящее во внутреннем кармане, вытащила. Это были несколько сложенных листков, верхний совсем мокрый.

— Я их взяла. Теперь лежите спокойно.

Рука раненого приподнялась словно в приветствии, и он снова потерял сознание. Грейс смотрела на бледное лицо. Кто он? Дворянин? Судя по одежде и по речи, так и есть. Француз, подстреленный вчера вечером на болоте — она ведь слышала выстрел! — и беспокоящийся о своих бумагах. Так кто же он? Что, если он шпион, ведь Англия и Франция находятся в состоянии войны? Но тогда почему он позволил ей, англичанке, взять эти опасные бумаги?

Грейс окровавленными пальцами осторожно развернула бумаги, боясь их испачкать, и впилась в них глазами. Печати, текст по-французски. Ладно, позже она улучит момент, когда будет одна, и попробует разобраться.

Послышались шаги, это возвращалась Джемайма и с ней работники. Грейс быстро свернула листы и сунула в карман. И как раз вовремя — она не успела еще вытащить руку, как во двор вбежали Клем с Сэмюэлем, за ними поспешала Джемайма.


Незваного гостя уложили в пустовавшей комнате. Работники изрядно попыхтели, прежде чем незнакомца подняли и осторожно донесли до двери.

Его отнесли на второй этаж и посадили на постель, приготовленную Джемаймой. Проследив, чтобы работники поддерживали француза за пояс, Грейс послала служанку за теплой водой, а сама достала из комода ножницы и старую простыню.

От транспортировки рана снова начала кровоточить, хотя и несильно. Грейс осторожно промокнула кровь лоскутом, с испугом глядя на зияющую дыру у левого плеча француза, прямо над сердцем. Пока Джемайма кромсала простыню на полосы, Грейс сложила кусок ткани и закрыла им рану, а затем перевязала раненого импровизированным бинтом. Теперь можно было переходить к следующему шагу.

Джемайма принесла кувшин с холодной водой и стакан.

— Ему, небось, пить захочется, когда очнется… если очнется.

Грейс дернула плечом.

— Он потерял много крови, но если он пережил ночь, значит, у него крепкий организм. Важно только, чтобы его поскорее осмотрел врач, у меня есть сильное подозрение, что в нем пуля засела. Они немного поспорили, кого вызывать.

— Не пойму, чем ему поможет доктор Фрит, — заявил Клем. — По-моему, он вот-вот испустит дух.

— По мне, так лучше будет послать за мистером Холвеллом, пусть бы снял мерку для гроба, — рассудительно проговорил Сэмюэль.

Грейс дала резкий отпор обоим прорицателям и решила послать Клема в Рейнхэм за врачом, а Джемайму — в Ист-холл за аптекарем Данмоу.

— Мистер Данмоу может по крайней мере вытащить пулю, — решительно сказала она. — К тому же он наверняка дома, а доктор Фрит, вполне возможно, поехал куда-нибудь по срочному вызову.

— По-моему, Клем должен сказать ему, что у нас тоже срочно, — вмешалась Джемайма. — Если этот бедняга вообще доживет до его приезда.

— Перестань сейчас же! — накинулась на нее Грейс. — Лучше давай отправляйся к мистеру Данмоу и без него не возвращайся! А ты, Клем, срочно поезжай в Рейнхэм, мистеру Мейберри я твою отлучку позже объясню.

Джемайма убежала, а Клем нерешительно задержался в дверях.

— По-моему, Сэм может сообщить хозяину, мистер Мейберри все ж таки не последний человек в округе. А это дело его касается.

— Сэм сообщит ему попозже, а сейчас он мне нужен.

Сэмюэль ошеломленно посмотрел на Грейс, когда она заявила, что надо полностью раздеть раненого.

— На нем же все мокрое, Сэмюэль, ты сам видишь, — сказала ему Грейс. — Мы же не хотим, чтобы он умер от воспаления легких?

— Но это как-то нехорошо, мисс! Потом, ему так и так умирать.

В конце концов Сэмюэль сдался и стал раздевать раненого. Дабы уважить его чувство приличия, Грейс стояла, отвернувшись, пока работник не укрыл того одеялом. Сказав ему, чтобы отнес вещи в пристройку, где Джемайма займется ими позже, она отпустила Сэмюэля, вручив ему, надо сказать, с большой неохотой, записку для мистера Мейберри. И осталась дожидаться аптекаря.

Грейс знала, что сохранить в тайне происшедшее не удастся, и с некоторым опасением представляла себе, что предпримут местные власти. Уж в одном она была почти уверена — они постараются забрать француза из-под ее опеки. Чувствуя себя виноватой в том, в каком состоянии оказался этот бедняга, Грейс решила сделать все, чтобы этого не допустить.

Не поленись она ночью, обязательно нашла бы раненого, и он не потерял бы столько крови. Грейс чувствовала себя почти убийцей. То, что он до сих пор жив, иначе как чудом назвать было нельзя. Хорошо еще, что благодаря Джемайме в пристройке было натоплено. Останься он на болоте, где его ранили, до утра бы точно не дожил.

С тревогой вглядываясь в мертвенно-бледное, бескровное лицо, Грейс нашла под одеялом запястье раненого и прижала к нему пальцы в надежде нащупать пульс. Чувство огромного облегчения охватило ее, к глазам подступили слезы — пульс, очень слабый, был!

Грейс отпустила руку мужчины и наклонилась над ним. Он был похож на мраморное изваяние прекрасного античного бога. Ей вспомнились его зеленые глаза. Откроются ли они еще когда-нибудь? Грейс заплакала.

— Живи, прошу тебя! Ты должен жить! — прошептала она, глядя на незнакомца.


Он бежит из последних сил, слыша позади шаги преследователей. Они приближаются. Обернувшись, он видит раскачивающийся в руке одного из них фонарь. Если они его догонят, ему не жить и минуты.

Он задыхается. Может, проще сдаться, и пусть поглотит его трясина. Пусть торжествует Робеспьер.

Просторная комната, в которую он входит, пуста, если не считать располагающегося у окна бюро. Свет, падающий от стоящего на нем канделябра, делает как будто еще гуще тьму за высоким окном. Знакомый человек в парике сидит, наклонив голову, и быстро водит пером по бумаге. Жан-Марк молча стоит рядом, ожидая. Ждать и ждать… Такова тактика начальника — заставлять всех ждать.

Жан-Марк поворачивает голову и замечает вошедшего. Ненависть, вспыхнувшая в его глазах, обжигает, кажется, даже на расстоянии. Подняв руку, Жан-Марк резко проводит пальцем по шее. Все понятно.

Он бросается вон и вскоре уже плывет по Сене, лежа на дне лодке. Парню, сидящему на веслах, пришлось довериться, хотя можно ли в нынешние времена верить хоть кому-то? Вполне возможно, что кто-то перекупил его, уплатив вдвое, втрое больше того, что уплатил он. Например, Жан-Марк. Или Этьен, или Огастен. Когда-то они были его друзьями, но в этой стране, где воцарилось беззаконие, не осталось места для дружбы.

На лодку упала тень от большого судна, и в следующую минуту он уже на его палубе, чувствуя на себе наблюдающий за ним взгляд. На миг приходит мысль, не лучше ли прыгнуть за борт. Но доплывет ли он? Или погрузится в темную глубь воды, не достигнув английского берега? Возможно, это было бы самое лучшее. Зачем цепляться за жизнь, и так уже погубленную, лишенную какой-либо надежды?

Он осторожно движется среди камышей. Все сильнее болит плечо. Он что, ранен? Он слышит, как они ходят неподалеку, до него доносятся их голоса. Они близко. Но почему они говорят по-английски?

— Сдается мне, мисс Грейс, с ним и возиться-то — только напрасно время терять. Он же вот-вот испустит дух.

— Но он еще не умер, мистер Данмоу! — сердито возражает женский голос. — Вы же сами видите. Если он после всего, что перенес, до сих пор жив, значит, выдержит и еще. Я настаиваю, чтобы вы извлекли пулю.

Голос кажется смутно знакомым. Судя по всему, говорят о нем. Он понимает если и не все слова, то большую часть, недаром получил достойное образование, которое с таким старанием скрывал от всех. Неужели у него получилось? Он в самом деле в Англии?

— Дело в том, мисс Грейс, — снова заговорил мужчина, — что извлечь пулю очень нелегко, и я не знаю, стоит ли даже начинать.

— Ну постарайтесь ради меня, мистер Данмоу, очень вас прошу! Ваши труды не останутся без вознаграждения, поверьте мне!