Он взял ее рукой под подбородок и, наклонившись, поцеловал.

Поцелуй был исключительно нежным — не робким, а благовоспитанным, и он растопил сердце Беллы. Опустив ресницы, она ощущала только тепло его губ, а пение птиц и прикосновение ветра еще добавляли волшебства этому мгновению. Но Торн отстранился, и Белла открыла глаза.

— Спасибо, — не подумав сказала она.

— Спасибо вам, — ласково улыбнулся Торн.

— Переменчив, как море, — пробормотала Белла, так как никогда не ожидала от капитана Роуза такой нежной улыбки.

— Что?

— Так вы сказали о себе. В «Компасе», когда мы оба были пьяны.

Он, казалось, растерялся, а Белла усмехнулась, чувствуя себя невероятно счастливой.

— Вероятно, вы были более пьяны, чем казались.

— Должно быть. Да, конечно. Переменчив. Я предпочитаю называть это многоликостью, но, возможно, я заблуждаюсь.

— Многоликость похожа на камень. Она твердая. Я предпочитаю переменчивость моря.

— Вы явно не сталкивались с ураганом, — засмеялся он и, взяв поводья, тронул лошадь.

«Вероятно, нет, — подумала Белла, — но, возможно, сейчас переживаю один из них».

Торн старался сохранять невозмутимый вид, но сердился на Калеба за то, что тот не сказал ему о слове «переменчивый».

Еще несколько таких промахов, и Белла может задать себе вопрос — с кем она? Например, Калеб не любил чай, и Торн, как капитан Роуз, не употреблял его. В «Короне и якоре» он заказал чай не подумав.

Чай был ошибкой, однако могли последовать и другие. Торн чуть не рассмеялся вслух пришедшей ему на ум странной мысли — если Белла узнает, что он герцог, то он навсегда ее потеряет.

Мир просто перевернулся с ног на голову.

Он не мог вспомнить, чтобы наслаждался временем, проведенным с какой-то другой женщиной, больше, чем последними днями, проведенными с Беллой.

Торн боялся, что сходит с ума.

Белла сознавала, что они едут обратно в гостиницу в полном молчании, но не понимала, чем оно объяснялось. Ей хотелось бы думать, что Торн так же ошеломлен поцелуем, как она, но ей в это не верилось.

Она подозревала, что он встревожен.

В гостинице она приняла спокойный, в меру веселый вид и держалась так, словно никакого поцелуя вообще не было, и они, продолжая молчать, поднялись в свой номер.

— Может быть, поужинаем внизу? — предложила Белла, заметив, что Торну явно не по себе. — Вдруг что-нибудь подслушаем?

По тому, как он охотно согласился, Белла догадалась, что он думал о том же самом.

Они ели, почти не разговаривая, что давало великолепную возможность слушать разговоры других.

После ужина Белла вернулась в свой номер, с горечью думая о том, куда пошел Торн, и смутно представляя себе, чем он там будет заниматься. Осознав, что беспокойно расхаживает по комнате, Белла заставила себя сесть и некоторое время читала, но смысл слов с трудом доходил до нее, а свет свечи резал глаза.

Заметив, что Табита не закрыла крышку корзины, Белла обратилась к кошке:

— Он называет тебя оракулом. Значит, ты способна давать советы, а может быть, даже предсказывать будущее?

Кошка произнесла один из своих наборов непонятных звуков, который Белла решила принять за поощрение.

— Я вижу, он тебе нравится, но должна предупредить, что моряки — закоренелые изменники, и их подолгу не бывает дома.

Кошка, похоже возразила.

— Нет-нет, это правда.

Табита издала звук, который, по-видимому, был вздохом, и Белла решила истолковать его как сочувствие, а не как выражение скуки.

— А теперь он отправился в бордель. Собирать информацию, конечно, но я полагаю, ему придется… делать то, что делают мужчины в таких местах. — Белла почувствовала, что смотрит так же сердито, как и кошка. — Разумеется, мне до этого нет никакого дела.

Услышав, как открылась дверь, Белла вздрогнула, но это просто пришла служанка и принесла дров для камина.

— О, мадам, — оглядываясь, заговорила горничная, — мне показалось, я слышала голоса.

— Там кошка. В тишине она начинает нервничать. Как все кошки-кролики.

Горничная с сомнением посмотрела на Табиту, которая удачно выбрала момент, чтобы встать и совершить одну из прогулок, демонстрируя свой кроличий зад.

— Она странная, ничего не скажешь, — признала горничная. — Вы и других нашли, мадам?

— Нет, пока нет.

— Тогда, похоже, здесь таких нет. Повсюду только и говорят о вознаграждении, которое пообещал ваш муж. Вам уже принести воду и грелку для постели, мадам?

Другими словами: «Не пора ли вам спать?» Белла поняла, что горничная, несомненно, знает, что мужа миссис Роуз нет в гостинице, невозможно, даже знает, где он. До чего это унизительно, но еще унизительнее сидеть и ждать, когда он явится домой.

— Да, пожалуйста, — ответила Белла и стала готовиться ко сну.

День, проведенный в компании Калеба, вывернул все ее мысли наизнанку.

Они разговаривали совершенно непринужденно и часто находили забавными одни и те же вещи. И молчание доставляло удовольствие, но за ним всегда, когда они были рядом, таилась напряженность и странные физические ощущения.

Такого Белла никогда прежде не испытывала.

— Торн, — вслух произнесла Белла, наслаждаясь звучанием его имени.

Она была уверена, что он прилежный работник и будет хорошо вести дела. Его вдова никогда не останется обремененной долгами.

На нее нахлынули воспоминания. Воспоминания о той встрече, когда он был пьян, о наглом приглашении в постель.

А потом вспомнился «Козерог», еще одно наглое и такое же греховно-соблазнительное предложение.

Объятия с горячими, головокружительными поцелуями на террасе Айторн-Хауса…

Белла погрузилась в безнравственные, невероятные мечты…

После полуночи, слегка Подвыпивший, держа башмаки в руке, Торн осторожно пробрался в спальню.

Взяв свечу, которую принес с собой, Торн прошел за ширму, чтобы раздеться и умыться, но ему пришлось вернуться за кувшином с водой, заботливо поставленным у камина. Однако огонь погас и вода остыла. А чего еще мог ожидать сбившийся с пути муж?

Торн узнал то, что было нужно, и даже больше, чем надеялся. Белла получит возможность осуществить справедливое возмездие, а он — удовлетворение от того, что дал ей эту возможность.

Увидев Беллу, Торн затаил дыхание, а сердце в груди перевернулось.

Как он позволил ей ввязаться в эту опасную авантюру? Но он не просто позволил, он воодушевил ее, потому что узнал в ней Келено и ужасно заинтересовался.

Белла открыла глаза и сжалась, но, прежде чем он успел что-либо сказать, успокоилась.

~ О, это вы. Который час?

— Далеко за полночь. Спите.

Но она улыбнулась ему, такая манящая, очаровательно порозовевшая, находящаяся в том расслабленном состоянии, которое приносит сон.

Торн наклонился и поцеловал ее. Он старался, чтобы поцелуй был таким же, как тот последний, нежным и спокойным, несмотря на то что ее тепло опасно взбудоражило его мысли. Он выпрямился, но сделал это медленно, чтобы у Беллы не возникло ощущения, что ею пренебрегают, и отступил от кровати, собираясь взять свечу и уйти на свою сторону.

Но в это время Белла облизнула губы и оставила их приоткрытыми, и Торн со вздохом снова наклонился, чтобы отведать еще немного наслаждения.

Восхитительно. Он ласково коснулся рукой ее щеки.

С радостью приняв более крепкий поцелуй, Белла издала горловой звук. Звук, тихий и неуверенный, несомненно, был ответом, и у Торна глубоко внутри что-то шевельнулось. Желание — да, но кроме него — потребность оберегать и защищать ее, обнимать ее.

Торн мгновенно оказался на кровати, и Белла вместе с ним перевернулась на спину. Он лежал наполовину на ней, но их все еще разделяло одеяло, так что ей ничто не угрожало.

Ее рука, стиснувшая его руку, не была горячей, но тем не менее обожгла его.

Оставив ее губы, Торн поцеловал ухо, щеку, подбородок.

— Велите мне остановиться, — шепнул он.

— Нет. — И рассудительная Белла добавила: — Не сейчас.

Тихо усмехнувшись, он провел пальцами по оборке ее монашеской ночной рубашки.

— Когда я должен остановиться?

— Я не знаю. — Белла густо покраснела, но ее глаза сияли. — Пока не знаю.

— Хитрая красотка.

Распустив завязки, он раздвинул края ее рубашки, так что стала видна складка меж грудей.

— Я не красотка, — воспротивилась она, но ее голос был хриплым, а грудь поднималась и опускалась от возбужденного дыхания.

Ее дыхание стало еще более неровным, когда он скользнул пальцем в мягкую, теплую ложбинку меж грудей, едва видимую в слабом свете, но такую отчетливую на ощупь.

— Пожалуйста, будьте красоткой, — пробормотал Торн. — Хотя бы в эту ночь.

Он погладил со всех сторон восхитительные холмики ее грудей, а потом взял один в ладонь.

Торн снова поцеловал Беллу, наслаждаясь ее простодушной пылкостью.

Воспользовавшись моментом, когда она чуть больше открыла рот, Торн сильнее прижался к нему, и, когда их языки встретились, его язык набросился на ее — напряженный, но жаждущий, — и в ответ ее тело затрепетало. Это было мучительно — это было восхитительно.

Потом, оторвавшись от пульсирующих губ, он коснулся ртом груди.

Получив на это ответ, Торн отбросил в сторону одеяло, поднял ее ночную рубашку и стал гладить ее между бедрами, напряженно следя за малейшей реакцией Беллы, чтобы вовремя остановиться, если будет необходимо.

Для чего же еще он постигал это искусство, если не ради этого? Не ради этой женщины, не ради такого момента?

В юности его обучали опытные женщины, и обучение включало в себя самоконтроль, потому что он всегда хотел владеть собой. С ним Белла была в безопасности, и пока она дрожала, доведенная до неистового восторга, а на ее лице было написано, что она потерялась в этой чудесной стране, он широко улыбался, а потом устроил ей маленькую смерть.