Жизель не склонна была верить комплиментам, которыми ее осыпал Джулиус, но на третий день, когда они выехали на прогулку за город, он начал рассказывать о себе совершенно не в том тоне, который она слышала от него прежде. Ей показалось, что, может быть, он впервые увидел в ней женщину, а не просто некий ходячий банковский счет.

Он рассказал ей, как ему нравится жить в Лондоне и как приятно ему было сознавать, что он может встречаться со всеми знаменитыми щеголями и денди Сент-Джеймса, и что он стал членом всех самых популярных клубов и получал приглашения во все самые лучшие дома светского общества.

— А вы бывали в Лондоне? — спросил он. Жизель молча покачала головой.

— Вы убедитесь в том, что светская жизнь в столице совершенно не похожа на то, что вы знали в Йоркшире.

— Боюсь, что я покажусь там очень провинциальной.

— Это не так! — горячо запротестовал Джулиус. — Вы будете там блистать, как звезда. И я был бы счастлив сопровождать вас там, как счастлив это делать здесь.

В его голосе слышались нотки искреннего чувства, так что Жизель почувствовала себя крайне неловко.

Хотя граф и Генри Сомеркот заранее сказали ей, чего они хотят добиться, ей не хотелось думать о той минуте, когда Джулиус Линд попросит ее руки — а она ему откажет. Жизели казалось, что, каким бы нехорошим ни был этот человек, как бы плохо он себя ни вел, все равно он не заслуживал того, чтобы из него делали посмешище и унижали его.

Впервые с той минуты, когда она согласилась выполнить поручение, которое придумал для нее граф, она устыдилась того, что обманывает Джулиуса.

Этот стыд был, конечно, совершенно неуместен.

В первые дни их знакомства ей пришлось выслушать невероятное количество хвастливых заявлений и бессчетное количество лжи, которые обрушил на нее Джулиус, стремясь произвести на нее впечатление.

Жизель знала, что он добивается ее общества исключительно из-за ее гипотетического богатства — по той же причине, по которой он преследовал непривлекательную, стареющую мисс Клаттербак. Но в то же время ей неприятно было сознавать, что она лжет своими поступками и содействует обману, пусть даже он направлен против человека в высшей степени недостойного.

Только накануне, почувствовав, что Джулиус близок к тому, чтобы признаться ей в своих «чувствах», она поспешно переменила тему разговора и начала восхищаться зданиями, которыми так гордился полковник Беркли. А потом она настояла на том, чтобы они вернулись домой раньше, чем это планировал Джулиус.

Жизель поняла, что ему легче переводить разговор на интимные темы, когда они едут в фаэтоне: любовный разговор казался неуместным на затененной деревьями аллее, которая вела к бювету. Во время утреннего променада к водам их окружало множество других людей, направлявшихся к источнику или возвращавшихся от него, тогда как в фаэтоне, и к тому же без грума на запятках, Жизель чувствовала себя особенно уязвимой.

По возвращении в Немецкий коттедж, где ее дожидались граф и Генри Сомеркот, она довольно скупо ответила на их расспросы, все еще испытывая немалую неловкость из-за той роли, которую играла в задуманном ими обмане. При первой же удобной возможности она сказала, что хотела бы отдохнуть, и ушла к себе в спальню.

— Отчего она так расстроена? — спросил Генри у графа, когда они остались одни.

— Понятия не имею, — ответил тот.

— Ты не думаешь, Тальбот, что она начинает относиться к молодому Джулиусу с симпатией?

— Если что полностью исключено, так именно это! — резко отозвался граф. — Если понадобится, я могу головой поручиться за то, что Жизель не попадется на удочку к этому дешевому прощелыге!

— Надеюсь, что ты прав, — сказал Генри. — Но ведь она еще очень юная и неопытная. И как бы мы с тобой ни относились к Джулиусу, но он вполне привлекательный молодой человек.

Граф мрачно нахмурился, но после недолгого молчания сказал:

— Если бы я считал, что на это есть хоть самый малый шанс, я немедленно бы прекратил этот маскарад — и пусть Джулиус женился бы на этой невозможной Клаттербак, каковы бы ни были последствия его глупости!

— Я не думаю, что тебе следует тревожиться, — успокаивающе проговорил Генри, изумленный тем, какую бурю он вызвал своими неосторожными словами. — Жизель кажется мне достаточно разумной девушкой. И одно она должна хорошо знать: даже если бы она и привязалась к Джулиусу, у них не может быть никакого будущего: ведь у нее нет денег, а он уже на пороге долговой тюрьмы!

Однако, уходя. Генри оставил графа в состоянии некоторой тревоги, и на следующий день, когда Жизель сказала, что, как обычно, идет в бювет с Джулиусом Линдом, он пытливо спросил:

— Надеюсь, ты не начала привязываться к этому молодому негодяю?

— Привязываться? — изумленно переспросила Жизель.

— Вчера Генри показалось странным, что ты отказалась рассказывать нам, о чем вы говорили во время вашей прогулки в фаэтоне. Полагаю, сегодня днем он опять везет тебя за город?

Жизель немного помолчала, а потом призналась:

— Мне просто стало немного… неловко из-за того, что приходится столько лгать. Меня растили в убеждении, что лгать нехорошо. Моя няня говорила, что если слишком много лгать, то наверняка будешь гореть в адском пламени!

Граф рассмеялся.

— Обещаю, что приду тебя выручить или по крайней мере принесу чашку холодной воды. Это тебя немного успокоило? Жизель ничего на это не ответила. Когда она закончила перевязку, граф снова спросил:

— Ты сказала правду: тебе не дает покоя именно это?

— Сколько еще времени… я должна буду… продолжать это делать, милорд? — тихо спросила она.

— Столько, сколько будет необходимо, — ответил граф. — Но, полагаю, что, даже если ты спасешь Джулиуса от мисс Клаттербак, на ее месте появятся другие. Надо только надеяться, что он не сразу забудет полученный урок.

— Не уверена, что такой урок может что-то дать, — сказала Жизель. — Он только сильнее озлобится и будет ненавидеть вас еще больше, чем сейчас.

— Он меня ненавидит? — удивился граф. Жизель поняла, что была неосмотрительна. Однако ей казалось, что граф и сам должен был бы понять, насколько Джулиусу ненавистна мысль о том, что он зависит от щедрости кузена. Кроме того, то, что граф отказал ему в дальнейшей поддержке, когда Джулиус в последний раз обратился к нему, еще сильнее ухудшило положение.

Не получив от Жизели ответа, граф невесело засмеялся.

— Да, конечно, с моей стороны было глупостью предполагать, что Джулиус будет благодарен мне за то, что я для него делал.

— Может быть, он тоже считает, что благодеяние — лучшая награда для благодетеля, как говорится в Библии, — напомнила ему Жизель.

— Ты обращаешь против меня мои собственные аргументы? — притворно ужаснулся граф.

— Ваши слова показались мне довольно убедительными, ваша милость.

Тут он рассмеялся уже совсем по-другому. — Ты пытаешься меня пристыдить! — воскликнул он. — Но скажу тебе откровенно: у тебя ничего из этого не выйдет. Джулиус уже промотал целое состояние. Он превратил свою мать в нищенку. И если даже я сегодня дам ему несколько тысяч фунтов, завтра он уже начнет просить о новой сумме.

— Тогда где же решение? — внимательно посмотрела на него Жизель.

— Честно говоря, не знаю, — признался граф. — То, что мы делаем сейчас, — это только маневр, который должен помешать ему взять в жены весьма неподходящую женщину. Сейчас я не могу думать дальше той минуты, когда он предложит тебе свою руку и вместе с ней свои долги.

Позаботившись о том, чтобы у графа было под рукой все необходимое, Жизель собиралась уйти к себе, чтобы переодеться и надеть шляпку, когда вдруг сказала:

— Я чуть не забыла вам сказать: его светлость герцог Веллингтон собирается посетить вас в три часа дня, послезавтра. Известие принес его слуга.

— Герцог? — воскликнул граф. — Значит, он уже приехал?

— Да, неожиданно рано, — ответила Жизель. — Уверена, что это будет воспринято полковником Беркли и его организационным комитетом как настоящая катастрофа: ведь триумфальные арки еще не установлены и, наверное, приветственный адрес тоже еще не успели написать.

Граф расхохотался:

— Да, Фиц наверняка будет страшно раздосадован. Он говорил мне, что собирал несколько заседаний своего комитета, чтобы точно расписать все, что должно будет происходить.

— Но герцог Веллингтон все равно откроет новое помещение ассамблеи, — сказала Жизель.

— Да, от этого ему увильнуть не позволят, — улыбнулся граф. — И я буду с нетерпением ожидать его визита. Ну вот, теперь ты сможешь познакомиться с «бессмертным освободителем Европы»!

Жизель вся напряглась и сказала:

— Прошу извинить меня, милорд, но, как я вам уже говорила, у меня нет желания это делать.

— Ты это серьезно? — изумленно спросил граф. — Не могу поверить, чтобы кому-то не хотелось бы познакомиться с герцогом. В конце концов, ведь он же действительно избавил мир от Наполеона!

— Я не преуменьшаю его военных заслуг, — очень тихо проговорила Жизель, — но я не могу… и не хочу… знакомиться с ним… лично.

— Но почему? Почему?! — воскликнул граф. — У тебя должно быть какое-то серьезное объяснение такому отказу!

— Извините, но, я не могу вам его дать, — ответила Жизель. — Но говорю вам с полной определенностью: если вы пошлете за мной в тот момент, когда у вас будет герцог, я не приду. Она не стала дожидаться ответа своего нанимателя, а решительно покинула спальню, осторожно закрыв за собой дверь.

Некоторое время изумленный граф молчал, а потом тихо выругался. Он совершенно не мог понять, почему Жизель упорно отказывается от встречи с герцогом Веллингтоном или почему, если она считала причину своего отказа достаточно уважительной, девушка не пожелала сказать ему, в чем она заключается.

Все это было совершенно необъяснимо. И то, что граф очередной раз оказался не в состоянии понять причину странного поведения Жизели, вызвало в нем страшное раздражение, так что за ленчем он дулся, словно раздосадованный ребенок.