Тибальт всегда чувствовал облегчение, когда мы оставались с ним наедине. Я его безумно любила и так ярко демонстрировала свою любовь, что его скрытность и неумение выказать свои чувства не так сильно бросались в глаза. Иногда мы сидели с ним рядом, смотрели на огонь камина, он обнимал меня, я прижималась к нему и спрашивала себя, происходит ли все это в самом деле. Но наши разговоры почти всегда сводились к тому, чем занимались они с отцом.

— Как хорошо, что ты со мной, Джудит, — сказал он мне как-то. — Ты так искренне интересуешься моей работой! Я еще не встречал никого, кто бы горел подобным энтузиазмом!

— Но ты сам, — возразила я. — И твой отец.

— Да, но не так наглядно.

— А это необходимо?

Он бегло поцеловал мой лоб.

— Но ты так ярко выражаешь свои мысли и чувства, — сказал он. — Мне это нравится. Это просто замечательно.

Я обняла его, как обычно делала это с Элисон и Доркас, сжала его в объятиях и воскликнула:

— Я так счастлива!

Потом поведала, как когда-то решила возненавидеть его, потому что Сабина без умолку говорила о нем, причем непременно в превосходной степени.

— Я представляла, что ты сутулишься, носишь очки, что ты бледный и блеклый, с жидкими жирными волосами. А когда ты накинулся на нас в комнате, где стоял саркофаг, то выглядел таким грозным, как египетский бог, насылающий кару на всякого, кто оскверняет древнюю святыню.

— Неужели я действительно так выглядел?

— Именно так — и с того самого момента я влюбилась в тебя.

— Значит, нужно время от времени выглядеть ужасно грозным.

— А то, что ты выбрал меня, так это… просто чудо!

— О Джудит, ты слишком скромна.

— Я далека от этого. Но как я мечтала о том дне, когда ты наконец заметишь мои достоинства!

— Что со временем и произошло.

— И когда ты открыл их?

— Когда узнал, что ты приходишь и берешь книги по археологии. А может, это началось, когда я увидел, как ты возникаешь из всех этих бинтов и повязок. Ты тогда была похожа скорее не на мумию, а на человека, который попал в какую-то серьезную катастрофу. Но попытка была удачной.

Я взяла его за руку и поцеловала ее.

— Тибальт, — сказала я, — я буду заботиться о тебе всю жизнь!

— Это утешает, — ответил он.

— Я хочу стать нужной тебе, настолько нужной, чтобы каждый миг, проведенный без меня, был печален и…

— И?..

— И мучителен!

— Я уже достиг этой стадии.

— Правда? Ты не шутишь?

Он взял меня за руки.

— Пойми, Джудит, мне просто не хватает твоего дара слова. Ты так свободно выражаешь все свои сокровенные мысли…

— Я ведь часто говорю, не подумав. Ты никогда так не делаешь, я уверена.

— Будь со мной терпеливой.

— Скажи, ты счастлив?

— А тебе так не кажется?

— Ну не совсем…

— Я потерял очень близкого человека, — медленно произнес он, — он был дороже всех на свете, до того как появилась ты. Мы работали вместе, наши мысли совпадали, даже без слов. Он умер так внезапно… Вот только что был тут, рядом, — и вдруг умирает… совершенно необъяснимо. Я скорблю о нем, Джудит. И буду скорбеть долго. Поэтому ты должна набраться терпения. Как бы мне хотелось соответствовать твоей активности, твоему жизнелюбию! Джудит, дорогая…

Я прижалась головой к его голове.

— Я сделаю все, чтобы возместить тебе все утраченное.

Он поцеловал меня в висок.

— Я благодарю Бога за то, что он послал мне тебя, Джудит!

* * *

Между тетушками и Тибальтом возникли кое-какие трения по поводу свадьбы. Дело в том, что, по словам Элисон, между похоронами и свадьбой должно пройти определенное время, и никакие аргументы это время сократить не в силах.

— Отцы жениха и невесты умерли совсем недавно! — говорила Доркас. — Вы должны подождать хотя бы год.

Я никогда не видела, чтобы Тибальт так бурно выражал свои чувства.

— Невозможно! — воскликнул он. — Через несколько месяцев мы уже должны быть в Египте. И Джудит должна поехать туда в качестве жены. И ни в каком другом!

— Не представляю, что скажут люди, — вздохнула Доркас.

— А вот это, — заметил Тибальт, — меня никак не волнует.

Доркас и Элисон были побеждены. Но потом я слышала, как они говорили:

— Это, может быть, и не волнует его, но волнует нас. Мы прожили здесь всю свою жизнь, и нам дальше жить здесь.

— Тибальт не принимает условностей, — успокаивала я их. — И в самом деле, к чему так беспокоиться о том, что скажут люди?

Они не ответили, но покачали головами. Я была опьянена, как они считали, и поступала вызывающе, давая понять мужчине еще до свадьбы, как сильно его люблю. После свадьбы — да. Тогда жена будет обязана думать так, как думает муж, подчиняться ему во всем — если, конечно, он не окажется каким-нибудь преступником, — но до свадьбы нельзя терять чувства собственного достоинства. По вековой традиции, до заключения брака невеста властвует над женихом.

Я лишь снисходительно посмеивалась.

— Вы должны понять: мой брак не будет похож ни на один из известных вам союзов. Так что не ожидайте от меня того, чего положено ожидать от стандартной невесты.

Но в конце концов они забывали о своих опасениях. Готовили всякие вещи в приданое, говорили о предстоящем свадебном приеме, переживали, что наш коттедж слишком мал для этого, а прием, согласно традиции, всегда проводится именно в доме невесты.

Я могла сколько угодно посмеиваться над ними, но чувствовала, что им не по себе. Они, конечно, не хотели, чтобы я ждала целый год из-за общепринятых правил, но все же считали, что время позволит мне все хорошо взвесить. Дело в том, что сначала они ведь выбрали мне в мужья Оливера, затем — Эвана. Но кандидатура Тибальта вообще не обсуждалась…

Доркас простудилась — когда она тревожилась о чем-то, неизменно заболевала. Тогда ее простуды нужно было тщательно лечить, иначе они переходили в бронхиты.

* * *

Однажды Тибальт пришел к нам, в Радужный. Глаза его возбужденно сверкали, когда он взял меня за руки. Я было подумала, что он просто рад меня видеть. А потом узнала, что на то были совсем иные причины.

— Произошло волнующее событие, Джудит. Это недалеко отсюда. В Дорсете. Рабочий копал траншею и обнаружил фрагменты римской мозаики. Это значительная находка. Очень возможно, что она приведет к серьезному открытию. Я получил приглашение приехать и высказать свое мнение. Так что я уезжаю завтра же. И хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Великолепно! — воскликнула я. — Расскажи подробнее!

— Я пока очень мало знаю. Но эти находки такие увлекательные! Никогда нельзя точно предсказать, что земля таит в своих недрах.

Мы гуляли по саду и разговаривали. Он не мог оставаться надолго: нужно было возвращаться в Гиза-Хаус и готовиться к отъезду. Я пошла сообщить тетушкам, что завтра уезжаю. И была потрясена тем, что они были категорически против.

— Джудит, дорогая! — воскликнула Элисон. — О чем ты думаешь? Как можно?! Незамужняя женщина едет с мужчиной!

— С мужчиной, за которого она собирается выходить замуж.

— Но ведь вы же еще не женаты! — прохрипела Доркас.

— Это неприлично, — твердо заявила Элисон.

— Милые тетушки, — сказала я. — В мире Тибальта такие условности не имеют значения.

— Мы старше тебя, Джудит. И хорошо знаем, что девушки предвосхищали свои свадьбы, а потом горько расплачивались за это. Девушка верит своему жениху, едет с ним — а потом оказывается, что свадебные колокола не зазвонят в ее честь.

Я вспыхнула.

— Сначала вы предполагаете, что Тибальт женится на мне из корысти, а потом — что он планирует соблазнить и отвергнуть меня. Какой-то абсурд!

— Ничего подобного мы не предполагаем, — твердо возразила Элисон. — И если у тебя на уме подобные мысли, Джудит, тебе следует остановиться и хорошенько задуматься. Ни одна невеста не должна предполагать, что ее жених на такое способен.

Как можно было с ними спорить? Я пошла в свою комнату паковать вещи. Вскоре ко мне постучалась Элисон. Лицо ее было озабоченным.

— Меня беспокоит Доркас. Думаю, нам срочно нужно позвать доктора Ганвена.

Я сказала, что тотчас схожу за ним. Когда врач пришел, он определил, что у Доркас бронхит, и мы весь вечер провели в ее комнате, подогревая чайник, чтобы она дышала паром.

На другой день я поняла, что не могу ехать в Дорсет и оставить Элисон одну ухаживать за Доркас, поэтому сказала Элисон, что должна сходить в Гиза-Хаус и предупредить Тибальта.

Прежде чем я смогла вымолвить хоть слово, он начал рассказывать мне, что те находки в Дорсете, оказывается, еще интереснее, чем думали раньше.

— Я не поеду, Тибальт, — твердо проговорила я.

Лицо его вытянулось. Он потрясенно уставился на меня.

— Не поедешь?

— Тетя Доркас серьезно больна. Я не могу оставить Элисон одну ухаживать за ней. Мне нужно остаться. У нее случаются приступы, и это очень опасно. Она серьезно больна.

— Мы могли что-нибудь придумать. Одна из служанок могла бы заменить тебя.

— Да нет, Тибальт. Это — не одно и то же. Я должна остаться на случай, если…

Он молчал.

— Тибальт, пожалуйста, пойми меня! Я очень хочу поехать. Больше всего на свете я хочу быть с тобой. Но сейчас я просто не могу их оставить.

— Конечно, — согласился он, очень разочарованный. — Конечно…

В сад, где мы стояли, вышла Табита.

— Я пришла объяснить, что не смогу поехать, — сказала я. — Заболела моя тетя. Я должна остаться, чтобы ухаживать за ней.

— Конечно-конечно, — согласилась Табита.

— А вы бы поехали на месте Джудит? — спросил ее Тибальт. — Я уверен, вы бы сочли, что это имеет огромное значение!