Жасмин Майер - Табу

Это мой отец-то не любит? Моя бабушка хотя бы знает, какой он человек?

— Послушай, милая, ты еще набери Тимура, пожалуйста. Хоть и далеко, но мальчик должен знать, что случилось с отцом.

Божья Коровка подозрительно долго молчит. А потом все-таки произносит?

— В каком смысле «далеко»? Тимур ведь здесь… В России, — быстро добавляет она.

— Батюшки! — ахает бабушка. — Как так? А когда приехал?

— Недавно, — неуверенно отвечает Ксения. — Наверное, просто не успел вам позвонить. И этот поступок его совсем не красит, — цедит сквозь зубы она.

Да, я не позвонил. Каюсь. Но я думал, кто-то бабушке все равно скажет, что я вернулся! А получается, ни мой отец, ни Ксения с бабушкой отношений не поддерживают. Что мы за семья такая, если друг с другом никто не общается?

— Тогда позвони, конечно… Вот уж не думала, что увидимся! И какой он?

— Кто? Тимур?

— Да. Возмужал? Окреп? Такой слабенький был, помню, тощий. Только гонял целый день по двору мяч, да пылью дышал. Больше ничего не хотел делать.

— Возмужал, — только и отвечает Божья Коровка.

По голосу чувствую, сидит ни жива, ни мертва.

— Так что, поехали? — поторапливает ее бабушка. — Меня водитель Сережи внизу ждет. Вместе и поедем.

— Вы идите, Алевтине Петровна, я вас догоню… Только… Только охрану свою позову. Вы же понимаете, если такое произошло с Сергеем, то я никак не могу ездить без охраны. Ему это не понравится.

— Да, да, конечно! Правильная мысль. Он же с любого три шкуры спустит, если узнает, что с тобой что-то случилось. Не тяни, милая. Ему легче будет, когда ты рядом будешь. Поддержка родных лучше лекарств лечит. Тогда я жду тебя внизу.

20-1

Слышу шорох, шаги, а потом все стихает. Жду, что Ксеня сама подойдет ко мне, но она все не идет. Поэтому выбираюсь из своего укрытия сам. Божья Коровка так и сидит на диване, стиснув кулаки до побелевших костяшек. На ней лица нет. И все мои старания, все мои усилия, чтобы вернуть ее к жизни, только что канули в Лету. Сажусь рядом и касаюсь ее плеча.

— Ксень…

— Что мы наделали, Тимур? Что мы наделали, Господи? Как я Алевтине Петровне в глаза-то теперь смотреть буду? Господи.

— Тихо, не надо.

Пытаюсь ее обнять, но она отталкивает меня.

— Тебе-то что? — продолжает она, как заведенная. — Тебе-то ничего не будет! Мужчинам все сходит с рук. Даже такое. Даже тебе! Обязательно сойдет. Скажут, подумаешь, молодой, горячий, не удержался. А вот мне, Тимур, влетит по полной. Скажут, ах уж эта… Эта что, совсем стыд потеряла? Перед кем ноги раздвигала, не видела?

— Ксения, ты себя накручиваешь. Не надо.

Ее аж колотит. Но при этом она не дает себя обнять.

Не спорю, появление бабушки спустило и меня с небес на землю. Наша связь странная, нелогичная, ее проще осудить, чем понять, но так могут думать люди, которые не знают, в какую мумию рядом с моим отцом превратилась моя Божья Коровка за эти десять лет. Так будут думать те, кто не знает, как поступает мой отец даже с самыми близкими людьми. Даже сейчас… эта больница, это избиение, что за ерунда? В голове не укладывается. Даже если на территорию интерната он вошел без охраны, то бодигарды дожидались его у машины. Где же его избить успели до сотрясения мозга и кто? Да еще и средь бела дня?

Мысли вращаются с бешеной скоростью, машинально касаюсь своей губы, ослепленный внезапной догадкой, но в этот момент диван мягко пружинит. Ксения начинает лихорадочные сборы, складывает папки и документы в рабочий кейс. Движется на автомате, вижу это по ее остекленевшим глазам. По выверенным четким движениям.

Робот. Мумия. Бесцветная тень самой себя.

Неужели она не чувствует, что так больше не может продолжаться? Пусть нам придется шокировать родственников, пусть языки без костей будут чесать все, что им заблагорассудится, но нельзя так дальше жить!

— Ксень, — зову тихо. — Посмотри на меня. Куда ты собралась?

— К нему. Ты слышал бабушку. Я должна ему оказаться поддержку. Помочь выздороветь.

— А он помогал тебе? — сухо спрашиваю я. — Помогал тебе, когда ты узнала о себе правду?

По ее щеке успевает скатиться одна слеза до того, как она ее вытирает ладонью. Ксения молчит.

— Я вот ни минуты не сомневался, Ксень, что его не было рядом с тобой. Не такой он человек, чтобы сидеть ночами напролет у палаты. Чтобы поддерживать и подбадривать. И я это прекрасно знаю, в отличие от бабушки. Знаешь, зачем этот любящий отец приезжал ко мне? Не только чтобы о тебе спросить. Подбивал скандал в прессе устроить. Подпортить ему идеальный имидж, который он сам себе и создал. И все ради голосов избирателей, Ксень.

— Что ты… Что ты такое говоришь? Какой скандал?

— Второй кандидат обошел его по данным соцопросов. Люди стали сочувствовать ему из-за дочери-наркоманки. Тут-то мой отец и вспомнил, что у него есть сын. Вполне подходящая кандидатура для того, чтобы изобразить мажора-алкоголика. Хоть для чего-то я сгодился, представляешь? Столько лет ждал, что отец меня заметит, и вот. Дождался. Жена, как он сказал, помешана на благотворительности, так еще и сын работает за копейки. Никто ему не поверит, так он сказал. Понимаешь?

— Нет.

Поднимаюсь с дивана и иду к ней, беру ее руки в свои. Леденющие на ощупь. Каких-то полчаса назад она горела под моими руками, а теперь снова больше напоминает бескровную оболочку.

— Никто на него не нападал, Ксень. Не думаю даже, что его состояние такое тяжелое, как думает бабушка. Вряд ли есть какие-то необратимые травмы или серьезные переломы. Он за тем ко мне и приезжал, Ксень. Ему нужно было какое- то негативное событие, чтобы вызвать у людей сочувствие. Думал, я спектакль по заявкам устрою, но со мной не вышло. Тебе совершенно не надо туда мчаться. Хватит быть марионеткой. Я более чем уверен, что он разыграл этот спектакль как по нотам.

Ксения ахает, глядя на меня широко распахнутыми глазами.

— Но ведь он как-то узнал, что я была у тебя… — неуверенно начинает она.

— Давай взглянем правде в глаза. Он бы узнал в любом случае. Он маньяк, когда дело касается контроля. Нам просто нужно быть предусмотрительнее. Хорошо, что ты смогла сдержаться и больше не приезжала ко мне в интернат. Потому что я вот совершенно не могу сдержаться, когда дело касается тебя, — веду по ее щеке пальцем.

Маленькая, хрупкая. Первый порыв, глядя на нее, это обнять и защитить даже своим телом, если потребуется. Оградить от всего. По ее поведению и так чувствуется, что в ее жизни было слишком много боли. И мне не хочется снова ее ранить.

— Позволь мне поехать вместо тебя в больницу, Ксень.

— Что? Нет, Тимур! — ахает она. — Я еду с твоей бабушкой. В одной машине! Ты же слышал. Как мне объяснить твое появление?

— Мимо проходил, — пожимаю я плечами.

Она снова закатывает глаза.

— Нет, Тимур, я поеду. И мне кажется, нам, наоборот, не стоит больше видеться, пока мы не разберемся, откуда он узнал…

— Ой, пошло-поехало! Не надоело повторять, как заевшая пластинка, Ксень? Не могу я без тебя, уясни себе это. Не могу. Хочу трахать тебя. Целовать тебя. Хочу быть с тобой!

— Тим…

— Нет, не прерывай меня! С меня достаточно однодневных баб и быстрого перепихона в подворотне! Не спорю, такой секс по-своему хорош, но я больше не хочу других женщин, Ксю! Я тебя хочу! Только тебя, понимаешь? Где угодно и как угодно, но только тебя!

От ее крика чуть барабанные перепонки не лопнули:

— Хватит, Тимур!!

Вижу, как с ее лица исчезает вся краска. Она стоит и едва дышит, а потом медленно переводит испуганные квадратные глаза куда-то за мою спину.

Мое сердце обрывается.

Поворачиваюсь на пятках и убираю дрожащей рукой выбившуюся на лоб прядь волос. На пороге стоит бабушка. Вид у нее такой, как будто в нее молния ударила. Даже волосы, кажется, стоят дыбом.

— Привет, ба! — слишком бодро отзываюсь я. — А я вот тут как раз… мимо проходил!

В больницу мы все-таки едем все втроем, но по дороге туда никто не произносит ни слова.

Алевтина Петровна сидит вместе со мной на заднем сидении, но даже не смотрит в мою сторону. От страха у меня трясутся руки, и чтобы не сойти с ума, я берусь за ежедневник. Сначала буквы прыгают перед глазами и не желают собираться в слова, но постепенно работа делает свое дело — внимание переключается. Дыхание выравнивается.

Машина заворачивает на парковку, и только тогда я захлопываю ежедневник. Я снова собрана и готова к дальнейшему.

Тимур выскальзывает из машины первым, чтобы помочь бабушке. Свекровь с тяжелым вздохом берется за протянутую руку, но после не отпускает. Даже я замечаю, как Тимур вздрагивает, когда она впивается ногтями в его руку, чтобы удержать рядом с собой.

Я все понимаю.

И вряд ли бы я вообще приняла его руку теперь, на глазах у свекрови. Даже в таком невинном жесте.

Дверцу мне открывает вовремя подоспевший охранник из первого автомобиля. Вместе с амбалами в черном мы идем через подземные ходы парковки к больнице. Я иду последняя, пока Алевтина Петровна, идущая впереди, расспрашивает Тимура, когда он вернулся и надолго ли?

Когда свекровь слышит, что внук вернулся навсегда, она искренне удивляется его решению бросить Англию. Через плечо она бросает многозначительный колкий взгляд в мою сторону, а мне аж вопить хочется, что я здесь не при чем, но вместо этого прикусываю щеки изнутри.

Я очень даже причем.

Тимуру удивительным образом удается держать себя в руках. Четким голосом он напоминает бабушке про травму связок и для пущей убедительности просит ее утихомирить пыл, а то он за ней со своей хромотой не поспевает.