— Устный вариант письма Татьяны к Онегину? — сказал он насмешливо. — Увы, Ева, у меня есть невеста. Извини, но ты в моей жизни третья лишняя. К тому же я ухожу из Команды, так что встречаться нам не суждено.

Ева закусила губу, сдерживая слезы. Потом резко повернулась, выдернула из общей кучи свой рюкзак, вскинула его на плечи и стремглав бросилась прочь.

— Дура я, наивная дура, — шептала она. — Зачем, зачем я призналась ему, зачем…

После того похода Володя ни разу не появился ни в Команде, ни на слетах. Ушел по-английски, никому ничего не объяснив, ни с кем не попрощавшись. Ева терзалась догадками, был ли такой следствием ее глупого объяснения в любви или к тому Володю подтолкнули иные причины? Виновата ли она в уходе Володи или нет? На осеннем слете Ева старательно, но тщетно выискивала его. Не пришел. Не пришла на слет и Оксана. Не ее ли подразумевал Володя, говоря о невесте? Почему тогда не сказал прямо? Неужели думал, что будет ревновать, высмеивать его возлюбленную? Нет, вряд ли это Оксана. Не верится, чтобы Володя мог желать публичного наказания своей невесты. Не такой он…

На том же осеннем слете Таню Верчук пригласил в свою группу Валера Горин. Уж очень ему импонировала хозяйственность этой молодой женщины, постепенно оттеснявшей Анну Княжевич в устройстве слетного быта. Ева с жаром взялась готовить подругу к первым серьезным походам и за хлопотами постепенно стала забывать Володю. На весеннем слете и в их Команде появились новички, Леша Черняк и Люда Косякова. На традиционной уже майской встрече у Северовых познакомились поближе. Грубоватая, разбитная Люда пришла в группу с четкой целью выйти замуж. Ева, узнав о намерении молодой женщины, чуть заметно усмехнулась. Интересно, кого же Люда присмотрела себе в мужья? Робеющего перед женщинами Митю, замкнувшегося после бегства жены в Израиль Колю? А может, самого Командора? Пожалуй, Люду ждет разочарование. Трудно представить ее вместе с кем-то из парней Команды. Разве что Тарас подошел бы ей. Но Тарас уже женат и женат на Лидке. Лидка же не из тех женщин, что могут выпустить добычу из рук.

Двадцатилетний студент Леша сразу подкупал своей искренней веселостью и доброжелательностью. В горах он уже бывал, в опеке не нуждался. Да и молод он для Евы. Девушка с сожалением вздохнула.

В том сезоне Ева открыла для себя Алтай и Приполярный Урал. Новые места, новые впечатления. Горы все сильнее овладевали душой Евы, становясь родными ей. Да и в Команде она уже была вполне своей, сдружившись со всеми. Разве что кроме Лидки, относившейся к Еве с пренебрежительным высокомерием. Может, и потому, что Ева с охотой помогала Мите, завхозу Команды, в устройстве их походного быта, была очень женственна и при этом почти не уступала Лиде в сноровке при восхождениях, подчеркивая тем, что женственность в облике и характере вполне совместима с горным туризмом. Леша оказался заядлым рыбаком, так что рыбы поели вдоволь. И, к расстройству Мити, из обоих походов привезли назад часть взятых продуктов. Хотя Митя после майского похода на Алтай и подсократил раскладку.

— Митя, чего ты расстроился? — попыталась утешить его Ева. — Подумаешь, привезли часть продуктов назад. Вот если бы не хватило…

— Ну, ты и сказанула, — усмехнулся Митя. — Если бы не хватило продуктов, тут же бы подал в отставку. Завхоз, не способный рассчитать продукты, это не завхоз, а недоразумение.

Люда, сходив с Командой на Алтай, на Приполярный Урал не пошла. Поняла бесперспективность своих матримониальных надежд. Шляться же просто так по горам женщине не хотелось. Лишившись телки, Олег впал в тоску. Вечерами сидел у костра мрачный, много курил. Ева искренне сочувствовала Командору, но его отношения к женщинам не понимала. Заботливый на маршруте, искренне пекущийся о безопасности, всегда помогающий пройти трудный участок, безо всяких просьб забирающий у женщины рюкзак на особо тяжелых подъемах и сложных спусках, Олег на привалах становился другим человеком: грубым, высокомерным, способным поиздеваться над теми же женщинами, которых так трепетно опекал на маршруте. Казалось, в Олеге уживалось два совершенно разных человека. Впрочем, над самой Евой Олег никогда не издевался. Как не издевался он и над Лидкой. Но Лидка с ним с самого первого похода. Да и хотела бы Ева посмотреть на посмевшего поиздеваться над этой коренастой женщиной с мужскими манерами. А вот причину особого отношения к ней самой Ева понять не могла. В том пресловутом походе на Приполярный Урал Ева все время думала о столь странном отношении к ней Командора, но так и не смогла ничего понять. Разве что Олег, как и в Лидке, не видел в ней женщину, считая ее таким же товарищем, как и ребят. Такое объяснение задевало, и Ева порой жалела, что не побывала телкой.

Девяносто восьмой год принес и неожиданное повышение по службе: Еву назначили заместительницей заведующего отделом в техническом управлении. Теперь она отвечала не только за себя, но и за своих коллег. Командировки стали более сложными, ее посылали на аварии разобраться, в чем и как подвело оборудование. Дважды она ездила и за рубеж закупать новую технику. К ее радости, командировки не совпали со слетами, не испортили они ей и следующий сезон. А сезон выдался интересным не только походами, но и новичками. В Команду пришли аж четверо новичков. Надо сказать, что оба молодых человека Еве не понравились. Чересчур уж были они заносчивы для новичков. Особенно Петя Самойлов. И это при том, что именно он чуть не провалился на проводимом Арнольдом в мае тренировочном походе. Иное дело молоденькая студенточка Оля Стойко и тридцатидвухлетняя Нина Рязанцева. Дружелюбные, открытые. Ева и расстроилась из-за того, что Олег сразу же стал обращаться с обеими как с телками, и порадовалась тому вниманию, какое Командор оказывал старшей из женщин. Может сладится у них? На своей личной жизни Ева уже потихоньку ставила крест.

Красавец Боря Кацман, второй из новичков-мужчин, поначалу держал себя с Евой заносчиво. Баловень судьбы, он искренне считал, что никакой особенной премудрости в горном туризме нет. При и при себе с рюкзаком то вверх, то вниз. Но, обмишурившись сперва на крутом спуске, а потом и на переправе, он стал вести себя тише. А на третий день похода вечером тихонько попросил Еву стать его наставницей. Ева нехотя — уж больно не импонировал ей Боря — согласилась. И к концу похода они сдружились. Причем больше внимания выказывал Боря, что радовало молодую женщину: попытка признания Володе в любви никак не забывалась. К концу второго похода уже и другие — Арнольд, Лёня, Миша — приметили близость в отношениях Евы и Бори, искренне радовались за подругу. В том походе сложилась и вторая пара: Миша и Оля. Настолько сложилась, что через три дня после возвращения в Москву молодые люди подали заявление. Боря же к досаде Евы с объяснениями не торопился, хотя охотно стал бывать у Штернов. И повторилась история с Никитой. На этот раз разлучницей стала Римма, младшая сестра Евы. Завидовавшая красоте, уму и карьерному успеху старшей сестры, она приложила все усилия для того, чтобы увести Бориса. И преуспела в том. Выслушав попреки Евы, Римма с издевкой бросила сестре в лицо жестокие слова:

— А ты та третья, что лишняя. Такой всегда и будешь. Ты слишком сильна и успешна для мужчин.

Ева вздрогнула как от пощечины, повернулась и выбежала из комнаты. В спину ей ударил Риммин торжествующий хохот.

Через полгода Римма и Борис поженились. А вскоре родители Бори собрались уезжать в Израиль. Молодые решили ехать с ними.

— Оставаться жить в России глупо, — безаппеляционно заявил Боря своей жене. — У этой убогой страны нет никаких перспектив. А Израиль — это почти Европа.

Римма согласно покивала головой и отправилась к своим родителям, дабы порадовать их. Но понимания она не нашла. Матвей Соломонович и Марина Леонидовна, родители сестер, любили свою Родину и не мыслили жизни на чужбине. Отвергли они и блестящую задумку Бориных родителей: продать свою квартиру на Ленинградском проспекте, а самим переехать в принадлежащую семье Кацман двушку в хрущобе на окраине Москвы.

— Мама, пойми: нам надо устроиться в Израиле, нам нужны эти деньги! — истерично кричала Римма. — Ты что, не хочешь счастья своим внукам?

— Я не верю в счастье на чужбине, — сдвинув брови, сказала Марина Леонидовна. — А внуки… Мои внуки, Евины дети, будут жить в России. И им отойдет эта квартира.

— Ну-ну, — зло сказала Римма. — Евке уже скоро двадцать девять, а нет и намека на замужество. Я же замужем и жду ребенка. Почему ты видишь очевидного: твоя любимица Ева — пустоцвет.

Марина Леонидовна с презрением посмотрела на младшую дочь и, ничего не ответив, вышла из комнаты. Следом за женой ушел и Матвей Соломонович. Римма и Боря торопливо собрали свои вещи и, громко хлопнув дверью, ушли. Навсегда.

Через три часа позвонила Ада Иосифовна, мать Бори.

— Матвей, как ты мог так гнусно поступить со своей дочерью? — горестно сказала она. — Пусть твоя Марина, она вообще выродок какой-то. Но ты? Ты же из хорошей еврейской семьи. Да, из-за своей жены ты не можешь уехать в Израиль. Но твой долг как еврея помочь своей младшей дочери…

— Ни вы, ни Римма для меня более не существуете, — прервал ее Матвей Соломонович. — У меня одна Родина — Россия. И предавшие ее мне не родня. Не звони нам больше.

Он положил трубку, отключил телефон и выключил мобильник.

— Матвей, как же так получилось? — грустно сказала Марина Леонидовна мужу, когда, успокоившись, они все втроем собрались за вечерним чаем. — Растили ее, воспитывали, стараясь привить только хорошее. А выросла мерзавка, способная променять Родину на чужеземную похлебку.

— Увы, в семье не без урода, — тяжело вздохнул Матвей Соломонович. — Но у нас есть дочь, настоящая дочь, которая не опозорит наших седин.

И он обнял Еву за плечи. Девушка прижалась к отцу, утешая его. Сейчас она была рада несложившимся отношениям с Борей. Жизни без России, на чужбине Ева не мыслила. Она с ужасом поняла, какой бы мукой, бедой обернулся ее брак с Борисом. Все, хватит с меня романов, твердо решила она. Пусть не будет надежд, но и не будет разочарований. Более третьей лишней я не буду, хлебнула сего сполна. У меня есть родители, работа, горы, друзья. Разве этого мало?