Я слушала ее, и в глазах у меня застыл ужас. Слова горничной были искренни, кроме того, Эжени была слишком глупа, чтобы намеренно все это выдумать. Из ее слов я поняла то, что Александр не терял времени даром после того, как я ушла. Вернее, после того как он меня выгнал. Он использовал Эжени как орудие мести. Платил мне той же монетой. И, черт возьми, получилось все так, как и со мной: необдуманный поступок повлек неожиданные последствия.

Я вполголоса спросила, яростно комкая в руках платок:

— И вы набрались бесстыдства, чтобы прийти и сказать все это мне?

Она побледнела, и слезы снова хлынули ручьем.

— Боже мой, прекратите! — вскричала я, топая ногами. — Я сойду с ума от этих ваших рыданий! Перестаньте, не то я прогоню вас!

— Ваше сиятельство! — пробормотала она. — Госпожа герцогиня! Ей-Богу, я не виновата. Я бы не пришла к вам, но ведь больше идти не к кому. Я даже господину герцогу ничего не могу сказать, а время идет и…

— Чего вы хотите? — почти враждебно прервала я ее.

— Мне надо как-то выйти из этого положения, мадам. Вот я и подумала: может, вы знаете, где находится нынче его сиятельство! Пусть меня хоть замуж выдадут или еще что-то… Я же одна ничего не могу!


Отвернувшись, я молчала, глядя в окно. Конечно, не мне следует всем этим заниматься. И вообще, это смешно — то, что именно мне приходится выслушивать жалобы Эжени на Александра. Ко мне это вовсе не должно иметь отношения. Пусть сам распутывает свои дела с женщинами… И Эжени пусть сама выкручивается — в другой раз не будет так глупа!

Но когда первый порыв возмущения миновал, я подумала, что на Эжени сердиться нет смысла. Мы с Александром ссорились, а пострадала она. Если она не слишком умна, это не значит, что она заслужила такое обращение. Александр должен был найти ей жениха или, может быть, дать ей в приданое маленькую ферму, — словом, сделать хоть что-то, чтобы наладить ее жизнь. Здесь, в Бретани, крестьяне скверно относились к девушкам, заимевшим ребенка вне брака. Их даже преследовали. И Эжени, конечно, имеет право что-то требовать.

Я окинула неприязненным взглядом ее фигурку. Подумать только, она ждет ребенка… и этот ребенок будет братом или сестрой Филиппа. Я вся содрогнулась от этой мысли, почувствовав неожиданное отвращение. Мне невольно представилось, как это все произошло. Как он поступил? Приказал ей? Обольстил? Дал денег? Просто воспользовался ее робостью? Фи, какая пакость — связаться со служанкой, с девушкой, которая всецело от тебя зависит! Он наверняка воспользовался страхом перед сеньором, который внушал всем, на соблазнение у него просто времени не было. Он ведь очень скоро после нашего разрыва уехал.

Я сжала зубы, пытаясь отогнать все эти крайне болезненные мысли, и сухо спросила:

— Вы ничего не выдумали? Не солгали?

— Да провалиться мне сквозь землю, мадам! Я и отцу Ансельму то же самое сказала.

— Вы говорили со священником?

— Говорила. Он обещал написать его сиятельству. Да только уже полтора месяца прошло, а толку никакого.

— Хорошо, — сказала я сдержанно. — А теперь уходите.

Она медлила, умоляюще на меня поглядывая.

— Уходите, — повторила я сурово, — мне невыносимо вас видеть.

— Куда же мне идти? Назад в Белые Липы?

— Да. Ступайте.

Помолчав, я добавила:

— Я попытаюсь чем-то помочь вам, хоть ничего и не обещаю.

5

Когда я ехала в Ренн, настроение у меня было самое скверное. «Теперь мы квиты, — думала я. — Да, теперь мы уж точно квиты. Теперь у него даже будет внебрачный ребенок, которого у меня не было». Оставалось ли еще что-то от моей вины? Он отплатил мне той же монетой. Правда, я, по крайней мере, Талейрана несчастным не сделала. А Эжени была несчастна, и, кроме того, мне пришлось взять на себя совершенно нелепую роль по улаживанию любовных дел моего мужа.

Теперь, когда я увидела Эжени и узнала, как все было, мне казалось, что любовь, которую я еще испытывала к Александру, испаряется. Да, теперь я тоже вполне серьезно полагала, что у нас нет будущего. Мы оба слишком много натворили, слишком много сделали для разрыва. Надо начинать новую жизнь. Уже без Александра. Кто знает, может быть, я еще встречу человека, с которым буду счастлива. Все бывает в этой жизни, а мне всегда везло на случайности.

Приехав в три часа пополудни в Ренн, я первым делом посетила отель дю Шатлэ на улице Шапитр и выяснила, что там герцог не останавливался. Я спросила у кучера Констанс, знает ли он какие-либо гостиницы в городе. Он повез меня в «Гран-салон» на улице Лис.

Честно говоря, после посещения этого места я уже никуда не намеревалась ехать. Я и так сделала для Эжени все, что могла. Да и как можно было быть уверенной, что герцог дю Шатлэ находится в Ренне? Достоверных сведений я не имела, потому что не общалась ни с Полем Алэном, ни с Анной Элоизой и руководствовалась слухами. Каково же было мое удивление, когда на мой вопрос, живет ли в гостинице господин дю Шатлэ, хозяин ответил утвердительно и добавил:

— Его сиятельство пятую неделю оказывает мне честь и снимает номер на втором этаже, номер из трех комнат.

— Можно ли мне поговорить с ним? — спросила я, слегка придя в себя от неожиданности.

— Его нынче нет дома, мадам. Здесь только его жена.

— Его жена? — переспросила я ошеломленно.

— Ну да, госпожа дю Шатлэ.

Услышав такое, я сразу перестала задумываться над тем, почему Александр не живет в собственном доме и поселился здесь; другое обстоятельство заслонило для меня все — эти слова о «жене». Что еще за жена такая? Вторая Эжени? Этого можно было ожидать. Но все-таки кто бы мог подумать, что он дойдет до такой наглости и запишет ту свою таинственную особу в книгах гостиницы как жену!

— Вы не ошибаетесь? — спросила я напряженно. — Вы хоть видели ее?

— Еще бы, мадам, и даже говорил не раз. Она, должно быть, иностранка.

— И она называла себя госпожой дю Шатлэ?

— Да, мадам.

— Но этого не может быть! — вскричала я в бешенстве. — Это уж слишком, это уже чересчур.

— Почему?

— Потому что его жена — я!

Хозяин остолбенел и молчал, глядя на меня. Я сжимала в руках муфту, не зная, как поступить, уехать или остаться. Почти в тот же миг громкий голос раздался с лестницы:

— Вы уверены?

Что-то такое самоуверенное звучало в этом голосе, что я разозлилась до крайней степени и, дерзко вскинув голову, в упор взглянула на незнакомку, окинула ее пренебрежительным взором. Впрочем, мне тут же стало ясно, что по крайней мере внешность ее пренебрежения не заслуживает.

Это была среднего роста женщина лет двадцати пяти, с пышной копной медвяных волос, разметавшихся по плечам, и карими огромными глазами. Тонкая, изящная, обольстительная, с кожей цвета чайной розы и гордо вскинутой головой, она напоминала изысканную статуэтку. Я бы не назвала ее безупречной, писаной красавицей, но, безусловно, она была очень привлекательна и соблазнить могла бы многих.

— Вы уверены, что вы его жена? — повторила она медленно, холодно глядя на меня.

У меня перехватило дыхание. Я сразу поняла, как напрасна была моя ревность к Эжени в то время, когда здесь, в «Гран-салоне», под моим именем, жила такая женщина. Я услышала акцент в ее французской речи, и в голове у меня мелькнуло неясное воспоминание о некой англичанке, о которой упоминал Ле Пикар. Нет, решила я, не может быть. Она приехала из Англии? Но кто позволил ей? Кто выдал паспорт подданной враждебного государства?

— Абсолютно уверена, — произнесла я, внимательно изучая ее взглядом. — Должно быть, у вас есть веские причины стыдиться своего имени, иначе бы вы не жили здесь под чужим.

С ее капризно изогнутых губ сорвалось:

— Я графиня Дэйл и не стыжусь в этом признаться. А если меня и называют мадам дю Шатлэ, то только потому, что я надеюсь очень скоро ею стать.

Из того, как она говорила, я почувствовала, что она не владеет французским достаточно бегло. Она подбирала слова и потому говорила медленно.

— Вам Александр обещал это? — спросила я насмешливо.

— Он уже сделал первый шаг к этому. Я больше чем уверена, что вы получили письмо монсеньора д’Авио.

Я закусила губу, впервые подумав о том, что ни за что на развод не соглашусь. Хотя бы для того, чтобы эта английская красотка не торжествовала победу. Я буду стоять до последнего, и Александр ничего не сможет сделать. Мною овладело такое мстительное чувство, что я высказала все это английской графине.

— Вы, леди Дэйл, можете называться любым именем и лелеять любые планы на будущее, только, уверяю вас, реальность останется реальностью, точно так же, как я останусь герцогиней дю Шатлэ. Вы пока обладаете привилегий жить вместе с герцогом в гостинице, но, безусловно, перед вами никогда не откроются двери его дома.

Она, усмехаясь, откинула назад пряди оттенка меди:

— Мне кажется, сударыня, что и вы к этому дому не имеете доступа.

Это была правда. Она знала это. Стало быть, он ей рассказывал. Он даже посвятил ее в дело о разводе. Кровь отхлынула от моего лица.

— Невозможно описать, сколько у герцога было любовниц, — отчеканила я сухо. — Но женился он только на мне и не женится больше ни на ком.

— Время покажет, — сказала леди Дэйл спокойно. — И если бы вы знали о том, что говорил мне герцог, когда был в Лондоне, вы бы не были так самоуверены.

Напоминание о Лондоне и о том, о чем я давно подозревала, больно задело меня. Топнув ногой, я вскричала:

— У вас нет ни капли чести, графиня, ибо я даже не слышала об аристократке, достойной такого названия, которая открыто жила бы с женатым человеком и на весь свет выставляла себя как его любовницу!