Что касается дела вашего мужа, то советую вам не терять ни минуты, ибо нынче Баррас негодует на левых и более расположен к правым, но, вполне возможно, что настроение его может измениться.

Ваш покорный слуга

Морис де Талейран-Перигор».

Меня поразил его такт, его почтительность, его невероятное понимание того, что произошло. Словно камень свалился с моих плеч, когда я обнаружила, что наши мысли совершенно одинаковы. Мы останемся друзьями, и на этом точка. Обо всем остальном надо просто забыть.

Я сожгла письмо, потом вышла и направилась в комнату Поля Алэна. Из-за двери уже не пробивался свет, но я все равно постучала. И еще сказала вслух:

— Поль Алэн, откройте, я пришла сообщить вам нечто очень важное.

Дверь отворилась, и я вошла.

— Вы узнали об этом «важном» из письма? — спросил Поль Алэн, зажигая свечу.

— Да. Именно из письма. И письмо это от Талейрана.

В комнате было почти темно и, глядя на своего деверя, я никак не могла понять, что же он думает и какое выражение имеет его лицо.

— Что же вам пишет сей достойный государственный муж? — спокойно, но слегка насмешливо спросил Поль Алэн.

— Александр скоро сможет вернуться! Дней через пять, самое большее через неделю, его амнистируют!

От радости и торжества даже у меня, хотя я давно знала об этом, перехватило дыхание. Я с вызовом спросила:

— Ну, что же вы теперь скажете о Талейране?

— Талейран устроил амнистию для Александра?

— Ее устроила я! Но на меня одну никто даже смотреть бы не захотел! Талейран помог мне! Он познакомил меня со всеми — даже с Баррасом… Он подсказывал, как надо поступать!

— И что же, он делал это из-за ваших прекрасных глаз?

В голосе Поля Алэна слышалась настороженность. Я задохнулась от возмущения.

— Ах вот как? Стало быть, вы нисколько не рады за брата?

— Я унижен, черт побери!

— Что-что? — переспросила я, не веря своим ушам.

— Я унижен тем, что вы ходили с протянутой рукой к нашим врагам! Представляю, как это их забавляло!

У меня пропал дар речи. Впервые я засомневалась, так ли уж умен Поль Алэн, как я думала. И так ли уж он любит брата.

— Знаете, — сказала я холодно, — Бретань очень плохо на вас действует. Вы совсем отстали от жизни. Слушая вас, можно подумать, что мы живем еще при Старом порядке!

— Я всегда живу при Старом порядке и горжусь этим. Я никогда не признавал всех этих ничтожных республиканских учреждений.

— Это свидетельствует лишь о том, как вы слепы.

— Я не слеп, черт побери! И именно потому, что я не слеп, меня мучает мысль: почему республиканцы отнеслись к вам с такой симпатией?

— За то, что Баррас сделает для Александра, мне придется заплатить двести тысяч ливров, — произнесла я сухо. — Теперь вы понимаете? Может быть, теперь вы хоть для приличия изобразите радость!

Он долго не отвечал. Потом воскликнул, хватаясь за голову:

— Баррас! Подумать только, Баррас! Да еще Талейран! Вы думаете, Александр будет рад, узнав, что обязан своим возвращением таким подонкам?

— Дай Бог, сударь, чтобы наши друзья-роялисты помогли нам так, как эти подонки.

Помолчав, я добавила:

— Кроме того, мне кажется, Александру незачем обо всем этом знать.

— Похоже, вы боитесь его реакции.

— Нет. Не боюсь. Я уверена, что он не так глуп, как вы. И был бы более благодарен. А вам… вам я вообще поражаюсь. Вы повсюду твердите, что любите брата, а сами даже пальцем не пошевелили, чтобы помочь ему! Вы хотели бы, чтобы он вернулся, но боитесь замарать руки. Вы предпочли, чтобы грязную работу взяла на себя я, а потом дошли до того, что стали обливать меня презрением!

— Не выдумывайте чепухи. Вам следовало бы помнить, что сохранять достоинство следует даже в оковах, и не идти ни на какие соглашения с врагами.

— Вероятно, Поль Алэн, у вас будет возможность последовать этим очаровательным принципам. Когда вы будете нуждаться в помощи, ваша будущая жена, несомненно, ограничится лишь молитвами за вас.

Уже выходя, я добавила:

— Подозрительность — плохая черта характера, Поль Алэн. Мне жаль, что я обнаружила ее в вас.


Мне удалось собрать двести тысяч ливров — благодаря еще и тому, что Поль Алэн привез из Белых Лип некоторую сумму денег. Через пять дней вышло постановление об амнистии, и среди самых разных имен, мне неизвестных, было и имя Александра дю Шатлэ. Я знала адрес адвоката Александра в Лондоне и тотчас же отправила в его контору все сведения о вышедшем постановлении. Я надеялась, что очень скоро герцог обо всем узнает.

Мне оставалось радоваться в одиночку. Я давно поняла, что ожидать какой-либо благодарности бесполезно. Поль Алэн после того памятного разговора много потерял в моих глазах. Я сделала вывод, что он либо не дорос до понимания важных вещей, либо не способен их понимать. И вообще, все эти громкие фразы мне до смерти надоели. Я терпеть не могла таких мужчин, как Поль Алэн, — фразеров, которые сражаются за благородные идеалы, проливают кровь ради какой-то высшей цели, а близким своим доставляют беды и неприятности. Готовы заставить родного брата всю жизнь жить за морем, но не упасть в глазах друзей-шуанов и быть непреклонными до конца. Словом, прежней нежности к Полю Алэну я не чувствовала.

10 июня 1798 года мы все вместе вернулись в Белые Липы, и дела поначалу поглотили меня так, что я уже ни о чем не задумывалась.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ