Наталия Ломовская - Сюрприз для Александрины

И вдруг увидела Жана.

По словам Стаси, она сразу и безусловно поняла, что создана для этого человека. Что она жила, росла и старалась быть красивой – только для него. Только в перспективе их грядущей встречи. И если она потеряет его, то сам смысл ее жизни исчезнет. И дело даже не в том, что Жан ей понравился, хотя он, конечно, замечательный, у него такие славные руки и волосы…

А вот просто – исчезнет смысл.

И с этим надо немедленно что-то делать.

А Жан совсем не обращал на нее внимания.

Он был страшно увлечен своей лекцией и стоял в плотно обступившей его толпе.

И тогда Стася пошла ва-банк.

Она распахнула черный кардиган.

Из-под неприглядной скорлупки жемчужницы вырвалось перламутровое сияние. Плиссированный нежнейший шелк цвета слоновой кости, по корсажу рассыпаны вышитые лепестки роз, на плече кружевной медальон, отделанный перьями марабу, и по всей юбке тут и там вспыхивают кристаллы, матово светят жемчужины. Красота платья стала Стасиной красотой, словно она так и родилась в жемчугах, кружевах и блестках. Жан увидел ее и даже пошатнулся, сраженный красотой. Он тут же и безоговорочно понял, что именно эту девушку ждал всю жизнь, и двинулся к ней сквозь толпу туристов, прокладывая себе путь, как маленький, но упорный катер через бурное море. Они познакомились и сумели договориться, и ушли из музея Фрагонара вместе. Малыш ждал «невесту» у входа, он никуда не уходил. Стася была настроена очень решительно и сказала ему несколько слов, предложив расстаться по-доброму. Но тот не понял хорошего отношения и попытался применить силу. Тогда вперед вышел Жан, с юности занимавшийся боксом, и одним ударом нокаутировал долговязого Малыша, уложив его на и не такие виды видавший парижский тротуар. Вслед за тем влюбленные бежали. Они и в самом деле посетили осмотеку, где градус близости, если можно так выразиться, между ними еще более вырос. Стася и Жан провели исполненную безумной страсти ночь на узкой кушетке в его кабинете, а наутро отправились с повинной головой к консулу. Но они договорились никогда, никогда больше не расставаться, и очень скоро встретятся снова…

Я слушала эту чудесную сказку и думала:

«Кстати, а что ж Макаров? Он-то почему мне так давно не звонил?»

Мне казалось, что мы теперь заживем на полную катушку: будем мечтать, путешествовать, узнавать мир и друг друга. Лето, действительно, выдалось замечательное.

Для начала Макарова представили наконец Аптекарю, и он дал «добро» на то, чтобы мы посетили Францию, где уже была Стаська. Правда, перед самым отъездом отец пригласил Жана к себе и имел с ним долгий разговор тет-а-тет. Из кабинета Аптекаря Жан вышел каким-то бледным и взмокшим, все время отводил глаза и пугался, когда я брала его за руку. Что там такого наобещал ему Аптекарь в случае некорректного со мной обращения, я так и не узнала.

Мы поехали в Париж, где познакомились со Стаськиным Жаном, мсье Куэрте. Он оказался постарше Макарова, и вообще я представляла его себе иначе – мускулистым красавцем с кудрявыми волосами и белозубой улыбкой, а он оказался невысоким, узкоплечим, зябким, в вязаном жакете… Вот кудри у него действительно были, прекрасные кудри, уже начавшие, однако, редеть. Но он оказался так добр к нам, так заразительно смеялся, так интересно рассказывал, что мы полюбили его сразу же и безоговорочно.

У Жана Куэрте была заветная мечта. Он хотел предпринять экспедицию в Африку на предмет поисков уникальных ароматов. Мы все вчетвером стали строить планы экспедиции, а Стася даже купила пробковый шлем, необходимый, по ее мнению, для прогулок по Африке. Но наше прожектерство, как тонкий лед, разбито было Аптекарем, который потребовал немедленного нашего с сестрой возвращения в Россию.

По дороге Стася была очень недовольна, дулась и бормотала:

– Жила я себе, как вольная птичка, а тут здрасте-нате: папашенька к себе требуют… Я взрослая девочка, между прочим, спокойно могу замуж выйти, и пусть он особенно-то не командует!

Но подчинилась воле Аптекаря.

А тот выкинул фортель: решил посадить нас за парту.

– Если вы обе сходите с ума по парфюмерии, – объяснял он нам, – то вам следует получить хотя бы первоначальное образование. Потом можете поступать на высшие парфюмерные курсы, хоть в Москве, хоть во Франции!

– И где же мы будем получать это первоначальное образование? – поинтересовались мы со Стасей хором.

Мы теперь часто говорили хором. Мы стали очень похожими. И все не уставали обсуждать, как это вышло так, что в один и тот же день мы встретили мужчин своей жизни – да еще и зовут их одинаково!

А вот теперь отец еще и решил дать нам одинаковое образование, а именно: химическое.

Мы протестовали.

Но возражать Аптекарю было бесполезно.

Через месяц он сам понял, что его проект провалился. Мы оказались абсолютно бездарны в смысле химии!

Обе.

Аптекарь обижался на нас, устраивал сцены.

Приглашал репетиторов и прогонял их.

Брался сам объяснять нам задачи и убеждался в нашей полной неспособности решить хотя бы маленькую, элементарную задачку по химии!

Наконец он сжалился и позволил нам бросить учебу.

– Ах, да делайте вы, что хотите, – сказал он нам и закрылся в своем кабинете, громко хлопнув дверью.

Мы подождали, когда отец немного успокоится, и пошли к нему на поклон.

Стася мечтала изучать историю парфюмерии в Париже.

А мне вообще не хотелось учиться.

Мне хотелось выйти замуж.

Тем более что Макаров уже предлагал.

Правда, он как-то робко предлагал. И всякий раз оговаривался, что должен еще испросить позволения моего батюшки.

Крепко, видимо, напугал его Аптекарь.

И я сказала:

– Папа, мне нужно знать, в конце концов, что ты сказал Макарову.

– Чтобы он не очень-то губу раскатывал! – фыркнул Аптекарь. – Ишь, счастье ему, рыжему, привалило – такую красавицу, да за так получить! Вот я ему и заявил, что за тебя даже один барон сватался, да от ворот поворот получил. У меня, сказал, на тебя другие виды. Может, я тебя за принца мечтаю выдать. А что? Вон Виндзоры – какие женихи приличные. Стаська бы за старшего вышла, она любит постарее…

– Папа! – оскорбленно завопила Стася.

– А что? Я правду говорю. А тебя бы за младшего выдал, тебе ж рыжие нравятся…

– Папа! – закричала и я.

Высмеявший нас Аптекарь выглядел очень довольным.

– Пусть твой Макаров придет ко мне потолковать. Я еще подумаю, можно ли ему тебя доверить, – сказал Аптекарь угрожающе.

Но я уже не боялась отца и не понимала, как я могла бояться его раньше.

Почему мы были так замкнуты? Почему не могли говорить, как все нормальные люди?

Груз вины, тяжесть сомнений, печаль и одиночество разъединяют людей. Легче всего отдалиться друг от друга, накрыть сердце колпаком и жить, не чувствуя ничего.

Быть близкими людьми – ежедневный труд.

Титанический труд.

Потому что, чтобы оставаться близкими людьми, вы должны приближаться друг к другу постоянно. Все время идти друг к другу.

Если вы не приближаетесь – вы отдаляетесь.

Таков закон. И я это поняла.

Не слишком-то рано, можно было и пораньше.

Но хорошо и то, что не слишком поздно.

Макаров поговорил с отцом и сделал мне предложение.

На свадьбу приехала Стаська со своим Жаном.

Аптекарь, кстати, признал, что сестра обскакала меня – ее Жан оказался кавалером ордена Почетного легиона и имел титул.

Но меня мало волновали все эти сословные игрища.

Я была рада тому, что на мою свадьбу приехала мама.

Я ждала ее со страшно колотящимся сердцем и больше всего на свете боялась ее не узнать.

Но узнала сразу же, как только она появилась в дверях – высокая, красивая, загорелая. Мама обняла меня, и мы всплакнули чуть-чуть. Но не сильно, потому что силы нам еще пригодятся.

Нам нужно приближаться друг к другу.

Мы отмечали девичник втроем – я, Стася и мама.

Я была очень счастлива, но у меня было странное предчувствие.

Что-то должно было случиться.

Хорошее? Плохое?

Этого не я знала.

И это случилось утром.

Я глаз еще не успела разомкнуть, а все запахи, которые были в комнате, бросились ко мне и обступили меня. Пахло моим кремом, которым я на ночь мазала лицо.

Пахло мамиными духами – «Eternity» от Келвина Кляйна и Стасиными, подаренными ей Жаном, очень тонкими и своеобразными, но несущими в себе струю циветты, маленького и крайне вонючего зверька.

О-о, и зачем я это почувствовала!

От мебели пахло полиролем. От постели – кондиционером для белья. От занавесок – пылью. Из сада тянуло не только расцветающими пионами, но и навозным душком, а также кошками. Из кухни поднимались ароматы тостов и кофе.

И тут я все поняла.

Дар судьбы, говорил Макаров?

Вот, теперь он у меня есть.

Идеальное обоняние.

Я смогу стать парфюмером. Быть может, гениальным парфюмером. Если я чувствую со второго этажа, что минувшей ночью какой-то бродячий кот пометил дальнее дерево в саду, то у меня и в самом деле появилось недюжинное ольфакторное дарование, подарок высших сил на мою свадьбу.

Правда, дарование это причиняло и серьезные неудобства.

Для начала мне пришлось заново сварить кофе. Аптекарь сделал это сам, свежевымытыми руками, и кофе пах его мылом.

Потом я попросила парикмахера, явившегося делать мне прическу, обойтись без лака для волос. Выдержать распыление едко воняющей жидкости над своей головой я не могла.

Мое свадебное платье было прекрасно.

Это был корсаж из старинных ирландских кружев, которые последние сто лет пролежали в сундуке вместе с мешочком лаванды.

Юбка, сшитая молодым амбициозным модельером, – он злоупотреблял герленовским «Ветивером».

И фата, единственное, что не доставляло мне неудобств. Она пахла оберточной бумагой, вот и все.