— Черт возьми! Мне надо было сделать это намного раньше!

Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь, быстро спустился и, отправив восвояси солдат, которые стерегли выходы из особняка, отправился в Марэ продолжать свой поздний ужин. Как только он ушел, Луизон, во время ссоры прятавшаяся за сундуком в галерее, подбежала к своей хозяйке и потушила разгоревшийся огонь. Он был слабым, но, сжигая ковер, дымил и распространял ужасный запах. Услышав, как экипаж отъезжает от дома, служанка позвала на помощь. Принцессу уложили на кровать. Рана на лбу продолжала кровоточить и даже посинела, но принцесса была жива и довольно быстро пришла в сознание.

Уже через час, опираясь на руку Луизон, она покинула особняк и направилась к своей бабушке, принцессе де Конде.

* * *

Слухи разносятся по Парижу быстро, как будто даже у стен есть уши. Уже утром все обсуждали якобы состоявшуюся ночью дуэль графа Саксонского и принца де Конти, и что первый был на ней ранен. Об этом говорили и на приеме у регента, но там гости немного разошлись во взглядах — многие считали, что де Конти никогда бы не стал сражаться сам.

— Он, должно быть, подослал к графу своих наемников. Но это значит, что господин Мориц в данный момент находится при смерти! — говорила прекрасная мадемуазель де Парабер, нынешняя любовница герцога, симпатизировавшая Морицу.

Но не успела она закончить эту фразу, как доложили о прибытии графа Саксонского, и в помещении воцарилось выжидательное молчание. Он появился, бледный, но улыбающийся, в костюме из бархата и атласа, чей черный цвет подчеркивал белизну манжет и воротника, за которым скрывалась тугая повязка, поддерживающая шею графа. Он заметно прихрамывал и опирался на трость. Но в его облике не было и намека на ранение, полученное на дуэли.

Филипп Орлеанский со свойственной ему доброжелательностью тут же кинулся к гостю и взял его под руку.

— Ну что, мой бедный граф Саксонский, что с тобой произошло? Ты ранен?

— О нет, мой господин, все куда более прозаично! Дело в том, что ступеньки во дворце Тюильри слишком хорошо отполированы. Вчера я поскользнулся и упал с лестницы. И вот печальный итог: я повредил шею и вывихнул лодыжку. Сами видите, Ваше Высочество, не так уж все и страшно. Единственное, чего мне нельзя теперь делать — это танцевать. Но так как я никогда не проявлял пристрастия к танцам, то невелика потеря!

Регент подвел Морица сначала к жене, которая протянула ему свою слабую руку, потом к матери. Та, увидев графа, тут же нахмурилась и указала ему на стул напротив ее кресла:

— Садитесь и давайте поговорим. А вы, сын мой, можете нас оставить. Уж я ему объясню, как надо спускаться с лестницы!

И, быстро махнув веером, она тут же продолжила уже на немецком:

— А теперь, мой мальчик, расскажите мне все! Несколько мгновений он с улыбкой смотрел на княгиню, увешанную украшениями из искусственного жемчуга, слабо поблескивающего в дневном свете:

— С вашего позволения, сударыня, но что значит «все»?

— Я хочу знать правду! Эти россказни про дуэль — только слухи. Я бы, может, и поверила, но только если бы этот дурак знал, с какого конца взяться за шпагу. Зато организовать на вас нападение, заплатив каким-нибудь бродягам — это вполне в его духе.

— Такое, конечно, возможно, но дело в том, что я не виделся с принцем много недель.

— Но вы виделись с его женой? Не так ли? Только не надо мне врать!

— Я слишком уважаю и люблю вас, чтобы врать! Да, да, я виделся с принцессой, но не так долго, как мне хотелось бы. И не было никакой дуэли... и лестницы тоже. Между нами — я выпрыгнул из окна, выходящего на набережную. И оказалось, что оно выше, чем я предполагал.

— Вы и эта сумасшедшая играете с огнем, так и знайте! До этого момента удача сопутствовала вам, но нет никакой гарантии, что теперь она не повернется к вам спиной. Де Конти зол и коварен. И ваша подружка, между прочим, это поняла — она ночью бежала к своей бабушке. И я очень, очень настоятельно советую вам перестать видеться, или ваше следующее свидание может оказаться для обоих воротами в ад!

— Но почему в ад? — смущенно спросил он. — Почему не в рай?

— А разве изменники попадают в рай? «Не возжелай жены ближнего своего», сказал Господь. И...

— Но я люблю ее, — прошептал Мориц, впившись взглядом в свою собеседницу.

— Ну так и любите себе, только издалека! Если, конечно, хотите, чтобы вы оба остались в живых. Как и любому храброму человеку, вам сложно поверить, что трус может оказаться опасным. Де Конти становится тем опаснее и хитрее, чем меньше любит его жена. Я даже не знаю, как им удалось произвести на свет сына. Если вы заупрямитесь, то придется остерегаться всех и вся: переулков, темных улиц, острых блюд, лошади, которая неожиданно сбросит вас, врача, который пустит кровь, неожиданной пули...

— Другими словами, мне предстоит вести затворническую жизнь, ни с кем не видеться и никогда не пробовать блюда первым? Какая глупость!

— Так оставьте же ее! Подумайте только о том, что она не в меньшей опасности, чем вы, и что ее презрение к мужу не сможет вечно служить щитом! От удара оно не защитит!

— Я не могу оставить ее!

— Ну хотя бы сделайте вид, что вам все равно! Заведите другой роман! Вам же это не сложно? Женщины ведь сами вешаются вам на шею!

Посмотрев на выражение лица Морица, Лизелотта догадалась, о чем он думает:

— Вы не хотите иметь любовницу при дворе, потому что в таком случае принцесса обо всем узнает?

— Да! Именно так!

— Тогда попытайте счастья в «Гранд-опера», в «Комеди Франсэз», да где угодно. Неужели вам не нравятся актрисы и танцовщицы?

— Я часто бываю в опере, люблю слушать музыку и смотреть танцы — сам я в этом плане ужасно неуклюж... Но «Комеди Франсэз» меня утомляет, как и вообще вся эта лирика и длинные тирады...

— А вы уже видели... и слышали мадемуазель Лекуврёр? Она играет и в комедиях, и в трагедиях — и делает это превосходно! Советую вам посмотреть «Федру», там ее лучшая роль! К тому же она очень хороша собой, стройна, прекрасно образована и воспитана, и ее принимают в высшем обществе. Она — украшение салона маркизы де Ламбер.

— Ее принимают в свете? Актрису?

— Вот именно! Не все благородные дамы глупы, а мадам де Ламбер особенно! Никто и не удивится, если вы вдруг влюбитесь в эту актрису. По крайней мере сделаете вид, что влюбились. У нее столько поклонников! Очень может быть, что она вас и не сразу заметит, — заключила княгиня, дав знак слуге принести поднос с бокалами.

Она прекрасно понимала, что делает. За свою долгую жизнь она слишком хорошо изучила мужчин, чтобы не разгадать намерения и душевное состояние сидевшего перед ней Морица. Граф Саксонский не опускался до бахвальства, но тем не менее был доволен своими многочисленными победами в любовных сражениях и не старался их скрыть. Возможно, он полагал, что его высокий рост не может позволить женщинам не заметить его среди других мужчин.

— Как, вы сказали, зовут эту актрису, Ваше Высочество?

— Адриенна Лекуврёр. Весь Париж только о ней и говорит! Нужно просто быть глухим, чтобы не слышать этого!

На самом деле ее фамилия была Куврёр, родилась она в Дамери, что рядом с Эперне, в семье шляпника и прачки, которые решили перебраться в Париж, чтобы найти больше клиентов и предоставить своим детям как можно больше возможностей. Адриенна даже посещала христианскую школу для девочек на улице дю Жендр, где она и полюбила литературу, в особенности произведения Расина, Корнеля и других великих писателей, и стала мечтать о театре. Судьбе было угодно, чтобы она познакомилась с труппой молодых актеров-любителей, повстречав их у бакалейщика, к которому часто наведывалась. Он сдавал им под жилье свой подвал. И там, среди мешков с фасолью, горохом, сахаром, орехами, между бочками с уксусом, в запахе шафрана и мускатного ореха, перца и корицы, они начали репетиции «Полиевкта» Расина. В 1705 году Адриенна присоединилась к труппе, и — о, счастье! Им удалось добиться разрешения сыграть спектакль в одном из прекрасных особняков на улице Гарансьер[63]. Другие участники труппы так ценили Адриенну, что ей досталась роль Полины.

Совершенно очевидно, что эта маленькая труппа держалась в основном за счет своего желания играть, а не за счет талантов, но — не благодаря ли ее прекрасному голосу? — все очень быстро пришли к выводу, что у Адриенны явный талант. Спектакль имел успех. Примечательным в этот день было присутствие на спектакле администратора «Комеди Франсэз» Поля Леграна, который явился в театр, чтобы сорвать представление, ведь только его труппа должна была ставить эту пьесу. Но очень быстро он превратился в простого зрителя — и очень внимательного, которому юная Адриенна понравилась настолько, что Легран предложил ей учиться у него.

Он оказался знающим учителем, хоть сам никогда не был на первых ролях. И вот через три года Адриенна, взявшая теперь фамилию Лекуврёр, дебютировала в Лилле с труппой, созданной Элизабет Клавель, но состоящей из бывших актеров «Комеди Франсэз». Премьера проходила в главном театре осажденного императорскими войсками города, среди которых был некий солдат по имени Мориц Саксонский. И как раз в то время, когда он познавал все прелести любви в объятьях Розетты Дюбозан, Адриенна делала те же открытия с братом управляющей труппы Луи Клавелем, скромным актером.

Отношения с Клавелем закончились быстро: он был скромен в своих потребностях и желаниях, а вот Адриенна хотела получить от жизни все, на что может надеяться молодая хорошенькая женщина. Она отправилась в Люневиль, где, как ей самой показалось, она встретила свою любовь — Филиппа Леруа, офицера герцога Лотарингского. Но и это любовное приключение долго не продлилось — едва родив ребенка, девочку, которую назвали Елизавета, Адриенна уже воспылала чувствами к новому поклоннику. Им стал барон де Данн, он нравился ей больше всех предыдущих, и она уже подумывала о том, чтобы забросить театр и отправиться с ним туда, куда он ее позовет. Эти чувства могли бы перерасти в любовь, если бы не трагический случай: де Данн погиб в битве при Рамийи. Адриенна думала, что умрет от боли. Она отправилась Страсбург, где Легран, следивший за ее судьбой так, как следил бы за судьбой собственного ребенка, тут же подыскал ей работу. И вновь она имела оглушительный успех, и вновь нашла утешение в объятиях очередного любовника: графа Кинглинга, которому подарила дочь, названную Франсуазой. Он был влюблен в актрису, но семья тщательно следила за своими отпрысками — Кинглинг женился на богатой невесте и вынужден был расстаться с любовницей[64].