— Едем к Бабевичу? Карета свернула в переулок.

— Да. Уже недалеко.

— Ты с ним разговаривал?

— Нет. Стефан раздраженно вздохнул.

— Если это какая-то шутка, то мне не до смеха.

— Не шутка. — Борис содрогнулся, словно вспомнил что-то неприятное, гадкое. — Вы уж мне поверьте.

Они остановились у длинного дома, из которого как раз выходили шумные гости. Неподалеку стояло несколько карет. Стефану почему-то стало не по себе.

Борис не отличался впечатлительностью, и вывести его из равновесия могло только нечто очень и очень серьезное.

— Похоже, здесь развлекаются, — пробормотал Стефан, оглядываясь и не замечая никаких признаков чего-то необычного. — Сэр Чарльз среди гостей?

Борис уже соскочил на землю и привязывал поводья к коновязи.

— Дом Бабевича за углом, — сообщил он. — Подойдем со стороны конюшни. Нам лучше остаться незамеченными.

Спорить Стефан не стал и вслед за слугой свернул в темный закоулок, встретивший их отвратительной вонью. Впрочем, еще больше его беспокоили кучи мусора и грязные лужи, угрожавшие до блеска начищенным сапогам.

Место было неприятное, но самое плохое, похоже, ждало впереди.

Отворив осторожно заднюю калитку, Борис поднес палец к губам, хотя Стефан и без него прекрасно понимал, что они вступили на чужую территорию. С другой стороны, возможно, такое предупреждение и не было лишним. В конце концов, это Эдмонд едва не всю жизнь посвятил опасным играм, тогда как его брат всегда оставался законопослушным подданным короны.

Точнее, оставался до последнего времени, поскольку после знакомства с Софьей и у него появилась привычка легко переступать через законы и установления.

То-то посмеется Эдмонд, когда узнает, что в царскую тюрьму попал его миролюбивый братец.

Стефан даже усмехнулся, представив себя в цепях и колодках, и едва успел избежать встречи с низенькой каменной скамьей. Но если колено не пострадало, то панталонам повезло меньше, и они немало пострадали от разросшихся розовых кустов. Судя по всему, Бабевич давно махнул на сад рукой и по меньшей мере несколько месяцев не обращался к услугам садовника.

Впрочем, дом тоже пребывал не в лучшем состоянии и определенно нуждался в ремонте. Даже в темноте было видно, что на крыше недостает нескольких плиток, а водосточный желоб висит под косым углом. В свете дня следы упадка наверняка проступили бы с еще большей очевидностью.

Такое состояние дома объясняло, почему Бабевич связал свою судьбу с сэром Чарльзом. Только сумасшедший или человек, стоящий на грани отчаяния, решился бы шантажировать княгиню Марию.

Оставив без внимания заднюю дверь, Борис свернул за угол. Стефан двинулся за ним и резко остановился — в темноте как будто висел прямоугольник света.

Окно.

Проклятье. Он почему-то думал, что дом будет пустой. Вторжение в частное владение — серьезное преступление.

Словно не замечая сомнений напарника по авантюрному предприятию, Борис поднялся по ступенькам к двери и достал из кармана пистолет. У Стефана оружия не было, и сей факт не прибавлял уверенности. Ощущение беззащитности только усилилось, когда слуга толкнул дверь и переступил порог.

Уж не повредился ли умом бедняга?

Стефан тоже поднялся по ступенькам, но у двери остановился и осторожно заглянул внутрь. В Париже приключение закончилось тем, что в него стреляли, и получить еще одну пулю не было ни малейшего желания.

На первый взгляд ничего необычного — узкая гостиная с убогой мебелью, дешевый ковер на потертом полу. Стены обиты атласом, когда-то зеленым, но выцветшим до грязно-желтого. Тусклый свет пыльных канделябров отражался от пары картин сомнительного достоинства.

Похоже, Бабевичу не помешал бы не только садовник.

Не понимая, что необычного нашел в пустой комнате слуга, Стефан переступил порог и перевел взгляд в дальний угол.

И только тогда увидел распростертое на коврике перед камином тело.

Дыхание перехватило, взгляд как будто приклеился к незнакомому бледному лицу, обрамленному спутанными русыми волосами, и неподвижному телу в мятом вечернем наряде, испорченном пятнами застывшей крови, вытекшей из раны в груди.

Страх улетучился.

— Ступай за помощью, — бросил он Борису и шагнул к незнакомцу.

— Поздно. — Борис положил руку ему на плечо. — Помогать уже некому.

Стефан не сразу понял, что это значит. Но незнакомец все лежал без движения в луже собственной крови, уставившись в потолок невидящими глазами.

— Это Бабевич? — спросил он охрипшим голосом.

— Да.

Стефан не стал спрашивать, откуда слуга знает, что мертвец действительно Бабевич. Исполнительный Борис наверняка уже обыскал комнату.

— Ты нашел…

Он не договорил, потому что взгляд его, соскользнув с пронзенной груди, наткнулся на высовывавшийся из рукава окровавленный обрубок. Вот дьявол. Кто-то — вероятно, мерзавец, убивший Бабевича, — еще и отрубил ему руку.

Стефан пошатнулся и отвел глаза. В животе что-то заворочалось, во рту появился тошнотворный привкус. Неудивительно, что Борис выглядел таким невеселым.

— Боже.

— Да уж. — Борис легонько встряхнул герцога. — Нам надо уйти, пока никто сюда не сунулся.

Уйти? Оставить человека, пусть и мертвого, лежать в собственной крови, как какой-нибудь мусор? В этом было что-то… неприличное.

С другой стороны, а что он мог сделать? Бабевич мертв, а их присутствие в доме убитого только приведет к не нужному никому скандалу. В конце концов, власти будут обязаны спросить, что делал в доме убитого английский герцог. И что он ответит? Объяснит, что Бабевич шантажировал княгиню Марию?

— Да, нужно уходить.

Стефан оторвал взгляд от ужасной сцены, повернулся и вслед за Борисом спустился по лестнице. Они поспешили к карете.

В соседнем доме веселились, там звучал смех. На другой стороне улицы лаяли бродячие собаки. Но Стефан не видел и не слышал ничего — перед глазами стояла жуткая картина: окровавленное тело на коврике и торчащий из рукава обрубок. И, только сев в карету, он смог наконец прийти в себя.

— Я еще никогда ничего подобного… — Стефан поежился. Во рту пересохло. — Сэр Чарльз… ничем не лучше зверя…

Кони шли ровной, неспешной рысью. Теперь они ехали к центру города, и карет становилось все больше.

— Полностью с вами согласен, — кивнул Борис. — Но только я не думаю, что Бабевича убил он.

— Вот как? — Стефан удивленно взглянул на слугу. Ему и в голову не приходило, что виновным в смерти шантажиста может быть кто-то другой.

— И кто же еще, по-твоему, мог быть заинтересован в его смерти? Только не называй княгиню Марию или Александра Павловича. Они бы никогда на такое не пошли.

— Нет. Думаю, с ним посчитался Типов.

— Типов?

— Дмитрий Типов. Царь Нищих. — Борис невесело усмехнулся. — Только имейте в виду, назовете его так при нем — лишитесь языка.

— Преступник? Разбойник?

— Не просто преступник. Этот человек намного опаснее. Он контролирует весь преступный мир Санкт-Петербурга. Александр Павлович — император дворян, но чернью правит Дмитрий Типов.

Стефан не особенно удивился. Даже в Лондоне каждый дворянин понимал, что за пределами Мейфэра безопасности ему никто не гарантирует.

— Почему ты подозреваешь этого… Царя Нищих?

Борис молчал, как будто уже жалел, что поделился своими предположениями. Стефан нахмурился. Может быть, слуга скрывает что-то?

Карета остановилась наконец перед небольшим парком. Борис повернулся к Стефану и, встретив его встревоженный взгляд, вздохнул.

— Почему подозреваю? Из-за отрубленной руки.

— Да, это ужасно. Пытаюсь забыть и не могу. И все-таки…

— Отрубленная рука — это знак. Типов дает понять, что за убийством стоит он.

— Боже. Он что же, хочет, чтобы люди знали, какой он дикарь?

— Разумеется. Такой человек не может управлять другими посредством законов благородства и милости. Единственное его оружие — страх, и он вынужден безжалостно им пользоваться.

Сухое, бесстрастное объяснение. Борис если не оправдывал, то и не возмущался жестокими привычками Царя Нищих. Немногие способны хладнокровно отрубать руки своим врагам.

— Откуда ты знаешь о нем? Борис пожал плечами:

— Я не всегда состоял на службе у вашего брата.

— Что? — Стефан в изумлении уставился на слугу. — Ты был?..

— Да, вором. Успел украсть несколько кошельков, но наверняка пошел бы дальше по кривой дорожке, если бы некий молодой господин не поймал меня за попыткой стащить трость у одного почтенного дворянина.

— Типов?

— Он самый.

— И что же он сделал?

— Притащил меня на площадь, где принародно казнили преступников, и сказал, что если я попадусь еще раз, то буду следующим, кого здесь повесят. — Борис криво усмехнулся. — А потом отвел домой, к матери, которая избила меня до полусмерти.

Теперь Стефан понял, почему слуга не нашел слов осуждения для Царя Нищих, который проявил когда-то сострадание к мальчишке, не позволив ему влиться в воровскую армию.

Конечно, немало нашлось бы и таких, кто посчитал бы, что его работа на лорда Саммервиля ничем не лучше воровского или иного преступного промысла. Одному лишь Богу известно, сколько законов пришлось нарушить Борису если не по прямому указанию, то с молчаливого согласия Эдмонда.

— Сколько же лет тебе было тогда?

— Десять.

— А Типову?

— Немногим больше. Он только бриться начал. Стефан удивленно вскинул брови:

— И он уже тогда отрубал руки?

— Парнишка был ловок не по годам. Да и честолюбив.

— Ловок? Ты так это называешь, — проворчал Стефан. — А я думал, опаснее русских политиков никого и быть не может.