Видя, как борются в нем два желания — склонить ее к послушанию поцелуем или взвалить на плечо и увезти, — Софья облегченно выдохнула, когда дверь со скрипом открылась и в комнату вошла служанка с большим подносом в руках.

— А вот и мы. Все готово. Свежий хлеб, рагу и тушеный заяц.

Стефан поднялся с приглушенным проклятием и, выпрямившись, смерил Софью взглядом, от которого ей сделалось не по себе.

— Я сменю Петра. Пусть поужинает. Но наш разговор еще не закончен.

Пролетев мимо застывшей от удивления служанки, герцог выскочил из комнаты и громко хлопнул дверью.

Девушка лукаво улыбнулась и направилась к кровати, где и остановилась, ожидая, пока госпожа сядет поудобнее, чтобы принять поднос.

— И что же это за разговор, которому я помешала? Софья порывисто откинула одеяло.

— Герцог Хантли несносен.

— Мужчины все такие, — философски заметила служанка. — Думают, что знают все лучше всех, и не могут поверить, что женщина в состоянии сама принимать решения.

— Вот именно, — согласилась Софья и, поняв вдруг, что ужасно проголодалась, зачерпнула полную ложку горячего рагу.

— А более всего они несносны, когда не правы, но упрямо не желают это признавать.

— По-моему, они вообще не допускают и мысли, что могут быть не правы.

Девушка усмехнулась и, наклонившись, поправила на госпоже одеяло и положила поудобнее подушки.

— Но зато они знают, как согреть женщину ночью.

Софья фыркнула, торопливо отгоняя возникшую перед глазами соблазнительную картину с участием Стефана.

— Для этого достаточно и одеяла.

— А еще они бывают кстати, когда требуется освободить женщину из лап сумасшедшего.

Чувствуя, как вспыхнули щеки, Софья торопливо наклонилась к тарелке.

— Только не в том случае, когда они делают это только для того, чтобы заменить один плен на другой.

— Так герцог намерен похитить вас?

— Грозил увезти в Мидоуленд, и мое мнение его не интересовало.

— Вот как? — Девушка вдруг звонко рассмеялась. — Ну и ну.

Софья вскинула голову и удивленно посмотрела на служанку.

— Не понимаю, чему так радуешься. По-моему, Стефану самое место в Бедламе.

— Влюбленный джентльмен редко рассуждает здраво, — наставительно заметила служанка.

— Влюбленный? — Софья отложила ложку — аппетит вдруг пропал — и отставила поднос. Сердце как будто потянуло вниз. — Какая ерунда. Не понимаю, с чего ты так решила.

— Неужели не понимаете?

— Подумай сама. Возможно, я и нужна герцогу в качестве любовницы, но ни о какой любви не может быть и речи.

— Мужчина не станет рисковать головой только ради страсти.

— Станет, если затронута его гордость. — Софья покачала головой. — Поверь мне, герцог ищет короткого романа, не более того.

— А чего хотите вы?

Она откинулась на подушки, не позволяя себе думать на эту опасную тему.

— Мира и покоя.


Утро выдалось ясное, солнечное, но погода не радовала Геррика Герхардта, проезжавшего мимо вытянувшихся как по линейке аккуратных построек военного поселения.

Он не спал с прошлого вечера, с того самого часа, когда получил зашифрованную записку с приложенной к ней самодельной картой, на которой Дмитрий Типов обозначил место предполагаемого нахождения Софьи. Геррик не стал терять время и, переодевшись и забрав Грегора, сразу же выехал из столицы.

Однако чем ближе к цели, тем настойчивее предупреждал об осторожности инстинкт самосохранения, благодаря которому ему и удавалось держаться так долго на плаву в опасных водах российской политики.

Полностью доверять Типову стал бы только глупец, и Геррик вовсе не собирался попасть в ловушку.

Ненавязчивые расспросы встречавшихся по пути местных жителей помогли не много, люди лишь пересказывали слухи о какой-то заварушке на постоялом дворе да загадочном англичанине, искавшем пропавшего родственника.

Оставалось только надеяться, что начальник ближайшего военного поселения сможет дать более надежные сведения.

Конь шел бодрой рысью, а взгляд Геррика рассеянно скользил по вытянувшимся вдоль дороги домикам, в которых солдаты жили вместе с семьями, и четко обозначенным земельным участкам, на которых они выращивали овощи. Четкость, единообразие и порядок не могли не радовать душу военного, но сердце сжималось от давящей, гнетущей атмосферы, невидимым свинцовым облаком окутавшей поселок.

Во дворах не играли дети. Женщины не обменивались новостями, сидя на лавочках. И даже мужчины не собирались за бутылкой водки.

«Ах, Александр Павлович, неужели вы так слепы, что не видите зреющего недовольства?»

Проехав мимо двух часовых в конце поселения, Геррик покачал головой и остановился у обочины, где его терпеливо ждал Грегор. Глядя, как пруссак ловко соскочил с седла, Геррик не в первый уж раз позавидовал молодости. Сам он чувствовал себя абсолютно разбитым: ныло тело, болели, как будто в них насыпали песка, глаза.

Где те счастливые времена, когда, проведя день в сражении, он мог скакать всю ночь, спеша к очередной битве?

— Что узнали? — спросил Грегор, поправляя черный сюртук. В одежде он следовал примеру Геррика, предпочитавшего скромность и ненавязчивость. К тому же и внимание крестьян было им сейчас ни к чему.

— Ничего особенного. Они только подтвердили слухи о нападении на постоялый двор каких-то разбойников и женщине, которую увезли против ее воли, — ответил Геррик, старательно пряча страх за стоическим спокойствием.

Давать волю чувствам — непозволительная роскошь, когда ситуация требует хладнокровия и здравомыслия.

— Им известно, куда ее увезли?

— Начальник утверждает, что все дороги взяты под наблюдение и все кареты досматриваются.

— Другими словами, они все еще могут быть здесь.

— Да.

Видимо, уловив какую-то неуверенность, Грегор внимательно посмотрел на спутника.

— Вы, похоже, не очень-то в этом уверены.

Геррик кисло усмехнулся. Принимая на службу солдата с головой вместо бездумного исполнителя, надо быть готовым и к тому, что придется не только отдавать приказы, но и отвечать на вопросы.

— По словам того же начальника, вчера вечером одна карета все же прорвалась. Часовой попытался ее остановить, но едва сам не попал под колеса. — Геррик сжал поводья, и конь беспокойно переступил с ноги на ногу. При мысли о том, что он, подобравшись так близко к пленнице, упустил сэра Чарльза, хотелось выть от досады. — По его словам, часовой уверен, что видел в карете только одного человека, мужчину, но, конечно, наверняка никто ничего не знает.

— Да, жаль. — Грегор бросил взгляд на стоящих неподалеку солдат. Нахмурился. — Что будете делать?

— Сейчас нам ничего не остается, как только продолжить путь, найти указанный на карте дом и надеяться, что Софьи в той карете не было.

— Тогда давайте поспешим, — предложил Грегор. — Что-то мне не нравится, как на нас здесь смотрят.

Геррик кивнул и, тронув коня легкой рысью, оглянулся на однообразные серые строения и пустынные поля.

— Какая жалость, — пробормотал он. — Сама идея военных поселений была неплоха. Увеличить численность армии, разрешив солдатам жить с семьями и самим обеспечивать себя продуктами. Но Аракчеев, не решив одни проблемы, лишь создал другие.

Грегор философски пожал плечами:

— Из солдат крепких крестьян не получается. Либо ты занимаешься военной подготовкой, либо ходишь за плугом. Совмещать первое со вторым невозможно.

— Да и жестокое обращение с солдатами со стороны большинства офицеров тоже на пользу не идет. — Геррик тяжело вздохнул. — Аракчееву просто не дано понять, что настоящая преданность основывается на уважении, а не на страхе.

Грегор нахмурился. Жестокий нрав Аракчеева он испытал на себе, прослужив под его началом три долгих года.

— Достойный последователь императора Павла. Другого порядка, кроме армейского, он не приемлет, а все прочее считает баловством.

— Человеческое обращение — не баловство.

Грегор усмехнулся:

— Меня убеждать не надо.

Дорога уходила дальше. Поля уступали место березовым рощам и зарослям боярышника.

— Я делаю, что могу, но возможности мои ограничены, — признался Геррик. — Боюсь, склонность царя бросаться из одной крайности в другую приведет к тому, что Аракчеева сменит такой человек, как князь Александр Голицын.

Грегор вдруг рассмеялся. Как и Аракчеев, Голицын влиял на нынешнего царя далеко не самым лучшим образом и проблем создавал не меньше. Геррик считал себя человеком верующим, но появление при дворе все новых и новых религиозных фанатиков глубоко его беспокоило.

— Опасаетесь, как бы военные поселения не превратились в монастырские бараки? — спросил Грегор, хорошо знавший мнение Геррика на этот счет.

— Как и того, что люди будут целыми днями стоять в церкви и молиться за хороший урожай вместо того, чтобы работать в поле.

— Осторожнее, — с усмешкой предупредил пруссак, — а то еще попадете, чего доброго, в еретики.

— Мистическая чушь. Вреда от нее меньше, чем от Меттерниха. — Горькие слова сорвались с языка раньше, чем он успел остановиться. — Извини. Устал. Иначе бы не позволил себе такого.

— Передо мной извиняться не надо. И опасаться, что ваши слова пойдут дальше, тоже, — заверил его Грегор. — В отличие от других вы умеете вызывать в людях верность.

Сил хватило только на вымученную улыбку.

— Именно поэтому, друг мой, я и привлек тебя к этой деликатной миссии.

Грегор скользнул взглядом по подступающим к дороге деревьям.

— У вас есть план на случай, если Софья все еще в том доме?