— Ничуть, — возразил Коркоран. — Помню эти безграмотные каракули семнадцатилетней дурочки. Её отец… по понятным причинам, не могу назвать, человек был весьма разумный. Он сердечно поблагодарил меня и задал дочурке таких розог, что говорят, неделю она могла только лежать задом кверху, пришлось делать припарки с розовым маслом, потом её отправили на год в закрытый пансион в Корнуолле. Там глупышку основательно подучили грамоте. Сейчас она — супруга лорда, мать троих детишек. Говорят, отличается большой разумностью суждений, особа зрелая и серьёзная.

— Но ведь девушка… любила вас, Кристиан.

Коркоран вознёс глаза к небу.

— Опять?? Я танцевал с ней на балу у сэра Джеймса Тилни, Доран. Нас представили. Во время танца я поинтересовался, давно ли она вышла в свет и часто ли бывает у Тилни? Спустя десять минут я задал ей ещё один вопрос, знакома ли она с дочерью хозяина? После того, как танец закончился, сел играть в вист с Чедвиком — и больше не видел её и вообще забыл о ней, пока не получил пылкое письмо влюблённой глупышки. Если вы считаете это любовью — у вас странные представления о любви. Что она полюбила? Что до моей дорогой кузины Софи, — он развёл руками, — бойтесь женщины, в душе которой нет Бога. Господь не войдёт в нас, пока мы заполнены мерзостью, но Он не войдёт в нас и пока мы пусты. В этом смысле пустота кузины Софи предпочтительнее откровенной мерзости мисс Нортон, но я не хотел бы сравнивать. Я люблю несравненное, Доран.

Они подошли к дому, сгрузили снаряжение в подвальчике, подоспевший лакей отнёс рыбу на кухню, бросив на мистера Коркорана взгляд, исполненный уважения и восхищения. Первое относилось к его улову, второе — к его внешности.

Они сели в саду на скамью.

— И не надо покрывать мерзость, Доран, не надо прятать грязь. Кто не замаран и чист, — не боится грязи. Не бойтесь бросить тень на реноме подлеца — это удержит в узде других подлецов, не бойтесь определённых высказываний — иначе в вас самом поселится неопределённость, а то и что похуже… О, Господи! — Последнее восклицание вырвалось у Коркорана, когда на террасе появился мистер Клэмент Стэнтон. Он огляделся и, заметив брата со священником в саду, решительно направился к ним. — У моего брата такой вид, словно он намерен бросить мне в лицо перчатку.

Клэмент Стэнтон, и вправду, был взвинчен и рассержен, и хотя причина его гнева, на первый взгляд, не имела непосредственного отношения к мистеру Коркорану, — но это только на первый взгляд. В разговоре домоправительницы с садовником, только что услышанном им, снова прозвучали слова «молодой милорд Коркоран поймал дюжину голавлей и приказал поджарить их…», дядя, по слухам, вызвал на вечер пятницы юриста из Гластонбери, а это свидетельствовало о том, что он уже готов был сделать последние распоряжения. Стэнтон кипел.

Доран понял достаточно, чтобы поспешить удалиться, но Клэмент заговорил, не дожидаясь и словно и не ожидая его ухода. Вскоре после приезда узнав, что доход священника всего несколько сот фунтов в год, Стэнтон не обращал на него внимания и никогда не обращался к нему. Проигнорировал он его присутствие и сейчас.

— Меня предупреждали, Коркоран, что в вашем лице я имею дело с хитрейшим пройдохой и умнейшим негодяем, который прибыл сюда специально, чтобы прибрать к рукам Хэммондсхолл. Я не верил, но теперь убедился в правоте людей, предупреждавших меня. Вы ловко вкрались в доверие старику, и теперь рассчитываете, что сможете прибрать к рукам титул, дом, деньги и угодья. Разве вы не достаточно богаты, чтобы притязать на то, что вам не принадлежит? Точно также вы поступили с Чедвиком, ублажив его похоть, и лишив имущества законных наследников!

Коркоран оставался безучастным во время этой речи брата, даже улыбался, но страшно напрягся, когда тот упомянул Чедвика. Рука его, как молния, хлестнула по щеке мистера Стэнтона, после чего Коркоран сказал, что Клэмент может передать дяде, что он, Кристиан, отказывается от титула и своей доли в наследстве.

Клэмент задохнулся от ярости и удивления, бросил недоумевающе-гневный взгляд на Коркорана, ибо был одновременно взбешён пощёчиной и поражён его согласием удовлетворить его требование.

— Вы… издеваетесь?

— Брат мой… — Кристиан был теперь внешне спокоен и сумрачен. — Вы выразили мысль, что я притязаю на то, что мне не принадлежит, я же говорю вам, что ни на что не претендую. Разве вы не этого от меня хотели услышать? Скажите милорду Лайонеллу, что я отказался от наследства. Мистер Доран — свидетель. При этом позвольте вам сказать, что если вы осмелитесь ещё раз в оскорбительном контексте упомянуть имя его сиятельства графа Чедвика, то я забуду о нашем родстве — и все мои обязательства станут прахом. Перестаньте повторять лживые мерзости господ Моргана и Кэмпбелла. А теперь, если у вас больше нет ко мне претензий, дозвольте нам с мистером Дораном продолжить прерванную вашим вторжением занимательнейшую беседу.

Стэнтон побледнел. Несколько мгновений он молча пожирал глазами Коркорана, потом, резко развернувшись, быстро пошёл к террасе. Священник с любопытством посмотрел на него. Граф Хэммонд сделает те распоряжения, которые найдёт нужными, и отказ Коркорана от его доли наследства ничего не решал. Каким образом Стэнтон решится сказать дяде о словах кузена? Он не уполномочен обсуждать чужую волю ни с кем, более того, подобным заявлением, решись на него Стэнтон, он слишком уж бестактно продемонстрирует графу, чем озабочен. Сделай он подобное, — лишь взбесит милорда.

— По-моему, ваш братец несколько странен, — заметил он.

Коркоран болезненно поморщился.

— Ненасытная утроба. Ну, что ж, отдадим всё, что он хочет. Если и не наполним бочку Данаид, то хоть от скупца отделаемся, — он поморщился, — и это брат… а ещё говорят, blood is thicker than water[6]. Как велики людские притязания, и как ничтожны их цели. Ну, вот, — вяло откомментировал он, глядя на пальцы, — руку отбил.

Доран снова задумался. «Хитрейшим пройдохой и умнейшим негодяем» называли этого человека Стэнтону. «Прибыл сюда специально, чтобы прибрать к рукам Хэммондсхолл». Всё, что говорил Коркоран, было в разительном противоречии с этим утверждением, между тем, Коркоран никогда не был так близок к тому, чтобы стать наследником состояния и титула.

Патрик Доран неожиданно разозлился на самого себя. Что мешало ему понять этого человека, разобраться в нём? Почему он постоянно подозревал в нём скрытую низость? Между тем Коркоран, пожаловавшись, что становится жарко, предложил скоротать время до обеда в бильярдной. Вскоре туда вошёл и милорд Хэммонд. Кристиан незамедлительно обратился к нему с вопросом, беседовал ли с ним уже его кузен? Граф удивился. Он не видел Клэмента. Коркоран переглянулся с мистером Дораном и пожал плечами. Вскоре, вызванный домоправителем, его сиятельство их покинул.

— Мне неудобно говорить с графом о завещании, но я уполномочиваю вас, Патрик, сказать его сиятельству о том, что я отказываюсь от своей доли наследства в пользу оставшихся. Если Стэнтон сошлётся на вас в подтверждение нашего разговора — подтвердите его слова. Я думаю в конце недели отбыть в Италию.

— Мне кажется, ваш брат просто не ведал, что говорил. Не вам и не ему это решать.

— Разумеется, но мне просто… начинает надоедать всё это, Доран. Закончу сбор трав в ближайшие три дня, упакуюсь — и откланяюсь. Если вы не против, завтра, за два дня до полнолуния, нужно собрать шалфей и богородичные травы. Поможете мне? Их важно собирать в утренних сумерках вдали от дорог…

Доран вздохнул и кивнул. Он заметил, что Коркоран, уходя, окинул его каким-то странным взглядом, ласковым и грустным, в котором ему к тому же почему-то померещился упрёк.

Глава 14. Голубая бездна

Отъезд мисс Нортон, с нескрываемой радостью воспринятый мисс Хэммонд, не привёл, однако, к каким-то заметным изменениям в Хэммондсхолле. Мистер Коркоран по-прежнему не обращал никакого внимания на ухищрения двух юных леди, более того — он стал намного резче, перестал, даже здороваясь по утрам, улыбаться, был поглощён своими исследованиями, часами не выходя из подвала, беседовал только с дядюшкой и мистером Дораном, и — что особенно досаждало Софи, — неожиданно стал оказывать кузине Бэрил знаки явной симпатии. Вечерами разучивал с ней новые дуэты, потом они организовали трио с мистером Дораном и часами музицировали под восторженным взглядом его сиятельства, любившего хорошую музыку. Однако, как с удивлением отмечала Софи, кузина вовсе не пыталась воспользоваться оказываемым ей вниманием. Она всё так же проводила дни в уединении — в библиотеке и в музыкальном зале. Софи же сходила с ума, от неё осталась одна тень, она казалась совсем больной, словно чахоточной.

Это, наконец, соизволил отметить и мистер Коркоран. Однажды, войдя в библиотеку к Бэрил, Софи услышала своё имя. Мистер Коркоран и Бэрил говорили о ней, но услышать ей ничего не пришлось, ибо из коридора послышались шаги. Не успела Софи укрыться за колонной, вошёл мистер Доран и поторопил мистера Коркорана. Все они вышли из книгохранилища. Несколько минут Софи не могла смирить волнение, но потом решила разыскать кузину. Застав её у рояля, когда мистер Коркоран с мистером Дораном ушли на рыбалку, мисс Хэммонд напрямик спросила сестру, о чем они говорили с мистером Коркораном в библиотеке?

Бэрил не стала делать вид, что не знает, о чём речь, поняв, что Софи слышала что-то из беседы. Надо сказать, что зачинателем разговора был сам мистер Коркоран, обратившийся к ней с вопросом, насколько хорошо Бэрил знает мисс Хэммонд и имеет ли на неё какое-либо влияние? Мисс Бэрил пожала плечами. Они несколько раз виделись, когда были детьми, но последние семь лет не встречались. Молодая леди не думала, что способна в какой-то мере повлиять на Софи: та слышала только то, что хотела слышать и игнорировала всё, что ранило её самолюбие. Мисс Бэрил понимала, что поведение кузины неприлично и ставит мистера Коркорана в неприятное положение, но не надеялась образумить сестру.