– Хочу еще, – прошептала я.

Костя опустил остывающий фаллос в расплавленный воск, от чего он стал вновь горячим и, покрывшись новым слоем, стал еще толще. Мгновение – и я вновь ощущаю его движения, размер, температуру. Снова и снова меня накрывает сладкая, горячая волна. Костя, стоя на коленях, словно колдовал над моей красавицей, то вводя горячий толстый фаллос, раздвигая мою промежность, вызывая бурю эмоций, то наоборот, почти извлекая его, водил большой круглой головкой по моим открытым губам, сводя меня с ума.

– Еще! – прошу я.

Прошу или требую? Это короткое слово звучит в тишине скорее как приказ, чем просьба. Мои отрывистые, произнесённые на одном выдохе «Ещё» звучали до тех пор, пока я не почувствовала, что фаллос полностью заполнил все мое пространство, раздвинув границы, насытив и дав ощутить мои скрытые желания и возможности. Костя, словно почувствовав мою переполненную чашу наслаждений, заменил фаллос своим членом. Не такой горячий, не такой большой, но такой родной и желанный – он дарил совсем другие ощущения, другие эмоции, другие наслаждения. Одной рукой Костя ласкал мой клитор, его член по-прежнему был во мне; пальчиком второй руки нежно касался моей маленькой дырочки…

Там я была девственницей. Ну, если честно, почти девственницей. То есть мне было, конечно, интересно, мне хотелось попробовать, но всё как-то не то, как-то не так выходило… У одного не хватило терпения, деликатности и, скорее всего, ума, и он на несколько лет отбил мне всякое желание повторить это еще раз. У другого были и деликатность, и ум, но не было достаточной эрекции, он кончил на пару секунд раньше, чем смог сломить сопротивление моей девственницы, которая вела себя по принципу «Хочу, но боюсь». Сейчас, я была настолько возбуждена и так доверяла Косте, что, когда он подвел свою горячую головку, я поняла – я хочу дать ему… Туда!

Мое желание передалось Косте, он почувствовал, что я готова и хочу этого. Сильное возбуждение от Костиных пальцев на моем клиторе действовало на меня, как дурман, возбуждая, отвлекая, забирая, частицу сладкой боли от первого проникновения. Введя головку, он остановился. Его пальцы стали еще быстрее перекатывать жемчужину моего клитора. Затем, соскользнув вниз, во влажную, горячую щелочку стали вибрировать внутри, вызывая ощущения, от которых хочется кричать в экстазе, выгибаясь дугой, оторвав ягодицы от дивана. В этот момент, маленький, совсем крошечный остаток боли ушел, сменившись на новые, ранее не испытываемые мною ощущения.

Эти ощущения проще испытать, чем описать. Это был клиторально-анально-вагинальный коктейль ощущений. Этот коктейль был сладкий, манящий своей новизной, дарящий не знакомые ранее ощущения, пьянящий своими чувствами и эмоциями. Одновременно он был настолько крепкий, что после одной порции твои ноги подкашиваются, отказываясь держать тебя, тело перестает принадлежать тебе, а голова соображать, где ты и что с тобой происходит. Его пальчик на моем клиторе дарил эмоции и возбуждение, его вибрирующие во мне пальцы дарили оргазм, его член, заливая мою попку горячей спермой, дарил все краски и оттенки новых наслаждений… Перед тем, как обессилев рухнуть после бурной любви на диван, Костя успел освободить мои ноги от ремня. Разбросав в изнеможении и беспорядке по дивану руки, ноги, как после тяжелой битвы, мы приходили в себя, переводя дыхание, ловя воздух открытым ртом и пытаясь остановить готовые выпрыгнуть из груди сердца.

После того как мы приняли душ, на Косте оказался его любимый халат, а на мне – финский свитер с мчащимися во весь опор неизвестно куда оленями. Свитер был теплым, мягким, большим, прикрывающим мою голую попу от прохлады сентября. Костя распахнул дверь веранды, и комната впустила в себя свежесть ночи, взамен вытолкнув наши горячие тела.

Звезды на небе гасли одна за другой, заставляя черную кошку ночи менять свою окраску на серые тона. С каждой минутой в воздухе появлялось все больше серых оттенков. Ближе к горизонту они становились все светлее и светлее, пока не переходили в розовые мазки, рождаемые восходящим солнцем. Мы стояли обнявшись в своих нелепых одеждах, ощущая босыми ногами прохладу земли. Воздух был наполнен свежестью, ароматами осенних цветов, первой сброшенной листвой, несмелой предрассветной перекличкой птиц. Казалось, можно брать кружку и пить этот воздух, разбавленный туманом, – настолько он был чист, свеж и наполнен ароматами.

Деревья в саду, а в основном это были девчонки – молодые березки, липы, черемуха, кусты сирени – как бы шептались, роняя листву от легкого набегающего ветерка. Перед долгой зимней спячкой им хотелось наговориться, посплетничать. «Нет, вы только посмотрите на нее! – вспыхнув от стыда красными гроздями, шептала рябина. – Эта рыжая такая бесстыжая! Вы видели, что она вытворяла?». «Ой, и не говори», – зардевшись бордовыми листьями, отвечала ей липа. И только старый клен, повидавший жизнь, поскрипывая на ветру суставами веток, тихо и по-доброму говорил: «Не обращай, милая, на них внимания, они просто завидуют тебе. Встречайся, живи, люби, и пусть таких ночей в твоей жизни будет сотни». Заходя на веранду, я задрала край свитера, шлепнув себя по ягодицам, как бы подтверждая репутацию плохой девчонки. Этот жест я посылала сплетницам, глядящим мне в след. Клен же, улыбнувшись, я наградила воздушным поцелуем.

Поджав колени к груди, свернувшись клубочком, я спиной прижалась к Косте. Проваливаясь в сон, прошептала:

– Спасибо, милый, это была не ночь, а сказка. Это был не секс, а музыка. При этом звучали только хиты, и не было ни одной фальшивой нотки.

Проснувшись утром, я лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь загородной тишиной. На второй этаж, в приоткрытую дверь спальни, стелясь по лестнице, вползал запах потрескивающих в камине березовых поленьев. Воздух с привкусом первых осенних заморозков проникал в открытую форточку, надувая паруса портьер и наполняя комнату свежестью. Где– то рядом тенькали синички. Их писклявое: «динь-динь, динь– динь» разбавляла трескотня сороки. Я лежала в теплой постели, наслаждаясь звуками и запахами.

– Кто у нас такой засоня? – послышался снизу Костин голос. Просыпайся, милая, пора вставать, знаешь уже который час?

«Милая» не хотела не только вставать, но даже открывать глаза в надежде, что Костя сейчас отстанет и она сможет поваляться ещё немного. Напрасно. Ступеньки скрипели под его шагами, отсчитывая оставшиеся секунды, которые мне предстояло провести в постели.

– Доброе утро, Костик, дай я ещё чуть-чуть поваляюсь, – не открывая глаз, вымолвила я.

– Два часа дня. Это, по-твоему, утро? – сказал он, садясь на край кровати и кладя свою ладонь мне на голову.

– От тебя костром пахнет, – я взяла его ладонь и уткнулась в неё лицом.

– И шашлыками. Чувствуешь? Они кстати уже на углях, и если ты сейчас не встанешь, то мы можем остаться голодными.

– Как приятно пахнет твоя ладонь, так нежно касаешься моего лица, словно массаж делаешь, – мурлыкала я.

– Катёнок, я не массаж лица делаю. Я пытаюсь у тебя, как у собаки Павлова, выработать рефлекс. Чувствуешь запах шашлыка? Выделяется слюна, просыпается чувство голода… Идёшь в ванную и спускаешься вниз.

– К миске с едой что ли? – с этими словами я схватила подушку и попыталась огреть Костю по голове.

– Ах, ты ещё такая неблагодарная? Ну, хорошо, я буду действовать по-другому.

Его руки схватили меня за ступни ног и стали тащить из-под одеяла.

– Нееет! – закричала я, повернувшись на живот и ухватившись руками за спинку кровати.

Моё голое тело извивалось, пытаясь высвободится из его рук.

– Отпусти меня немедленно! – продолжала кричать я, но силы мои иссякли, и я повисла на вытянутых руках, как обезьяна на лиане.

– Хорошо, я отпускаю. Ты свободна, – произнёс Костя.

Почувствовав свободу, я инстинктивно поджала ноги под себя. Теперь я стояла на коленях, всё так же держась за спинку кровати, уткнувшись лицом в подушку. В спальне повисла тишина. Боясь, что Костя задумал какую-то хитрость, чтобы опять попытаться стащить меня с кровати, я сильнее вцепилась в прутья спинки и оглянулась – свитер, словно большая чёрная птица, пролетел и упал на пол… Джинсы он снял с такой скоростью, словно они горели на нём, выпустив на волю в полной боевой готовности член.

– Чёрт, – вскрикнул Костя, при этом его взгляд метнулся от моей попы к лестнице. – Катя, стой так, не шевелись, я пулей! Шашлыки горят.

Боясь загреметь вниз по лестнице, он одной рукой придерживаясь за стену, а другой скользя по перилам, прыгал через ступеньку вниз. При каждом прыжке его торчащий член будто кланяясь мотал головой вверх-вниз, словно молясь: «Только бы парень не споткнулся». Говорят же, сдуру можно и член сломать.

– Ребята, осторожней с огнём, берегите себя! Мы ждём вас! – крикнула я вдогонку, шмыгнув в туалет пописать.

Через полчаса прохладная кожа кресла каминного зала остужала моё разгорячённое тело. Я сидела в нём, доедая остатки сильно подгоревшего шашлыка. Костя стоял у камина, пытаясь исправить ситуацию, нанизав на шампур пару оставшихся ещё не приготовленных кусков баранины. Рдеющие угли камина делали его обнажённое, ещё не успевшее остыть от страсти тело, багровым.

– Кать, извини меня, это я, конечно, виноват в том, что сгорели шашлыки. Проглядел, – говорил Костя, прикрывая ладонью лицо от жара камина.

– Не болтай «ерундой»! Всё было просто великолепно! И вообще, отойди подальше от этого пекла, головку может перегреть, – при этих словах я сделала строгое озабоченное лицо и посмотрела Косте в глаза, затем опустила взгляд ниже.

– О небеса! – картинно подняв руки, в одной из которых он держал шампур с мясом, простонал Костя. – Эта женщина просто издевается надо мной.

– Не издеваюсь, милый. Забочусь! И не мог бы ты не размахивать шампуром с последними кусками мяса? Два куска это, конечно, «не еда», но всё же…

В Москву мы ехали почти по полупустой дороге. Шутили, улыбались, вспоминая прекраснейший вечер и бесподобную ночь. Но чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее меня одолевала какая-то внутренняя тревога… Сейчас мы были, наверное, самые счастливые и влюблённые на свете, и кто бы мог знать, что всё это так быстро, в одночасье исчезнет… На смену радости придут печали, тревоги, разочарования и рушившиеся на глазах надежды…