И вот наконец пришёл день, когда такси мчало меня в «Домодедово»…

Глава 5

Всё-таки летать на дальние расстояния лучше всего ночью – двенадцать часов перелёта, из которых ты больше половины можешь спать, сохранят твои нервы и сделают полёт не таким утомительным… если не считать толкотню в «Домодедово», очередь на регистрацию, паспортный контроль… то, в принципе, всё нормально. Да и чёрт с ней, с этой суматохой и временными трудностями. Нужно думать о хорошем! О том, что меня ждёт на отдыхе. Завтра утром всё изменится – освежающий утренний воздух, пропитанный солоноватым вкусом океана, солнце, пробежки по утрам вдоль пляжа… ммммм… Это стоит того, чтобы протолкаться несколько часов здесь, в переполненном людьми здании аэропорта! Кто все эти люди? Куда они летят? Откуда возвращаются? Или к кому они прилетели? По большому счёту всю эту идущую, стоящую, сидящую за столиками кафе пёструю толпу можно поделить на три категории: на тех кто улетает и тех кто их провожает; на тех кто прилетает и тех кто их встречает – с этими всё ясно. Но вот третья категория – это отдельная песня. Вы их знать не знаете и знать не хотите… Не хотите с ними здороваться или отвечать им, не хотите, чтобы они понесли ваш чемодан или довезли «куда нада». Даже за «савсэм недорого». Но это ваше желание и ваше мнение – у них на этот счёт своё. Своё ненавязчивое: «машина новая, Москву харашо знаю, куда едем, недорого беру»… Ваше короткое: «Спасибо, не надо», – для них звучит как приглашение к диалогу; ничего нового вы не услышите – всё то же самое: «машина хорошая, новая, дороги знаю»… Но если первому предлагающему тебя подвезти ты стараешься ответить вежливо: «Спасибо, не нужно», то последнему хочется сказать всё, что ты о нём думаешь. Я уже не говорю о том, ЧТО захочет сказать гость столицы, поддавшийся всё-таки на уговоры доехать на «новой машине» и «савсэм недорого». Во-первых, чаще всего «новая машина» окажется старше его бабушки, а чтобы доехать до ближайшей станции метро, оказывается, необходимо объехать пол-Москвы, а «савсэм недорого» – это как раз полцены билета на самолёте, на котором он только что приземлился, пролетев четыре тысячи километров.

Прилетая в любой аэропорт мира, ты понимаешь, в какой стране приземлился. Сейчас, стоя в этом зале, однозначно на этот вопрос я ответить бы затруднилась… Меня окружали люди в странных одеждах, говорящие с ужасным акцентом, пахнущие совсем непривычным для меня парфюмом, жующие что-то… но явно не Дирол. Я стояла, слушая чужую речь, речь людей из разных стран – дружественных, не очень дружественных и совсем недружественных, говоря дипломатическим языком – но прекрасно чувствующих себя в моей стране. Не платят налоги, нарушают все мыслимые и немыслимые правила миграции, переводят огромные суммы денег в свои страны, своим семьям. Поистине «Россия – щедрая душа», – вспомнилась мне реклама шоколада.

Ура! Наконец-то я в салоне Боинга! Здесь тихо и уютно, приветливые стюардессы, улыбающиеся попутчики. Мне явно повезло – одна треть самолёта почти пустая. Хм? Вроде кризис, а самолёт гоняют полупустой. Или потому и полупустой, что кризис? Конечно, отдохнуть недельку в Майами, а не на дачных участках, особенно сейчас, не в самые лёгкие времена, не каждому по карману…

Ладно, отдыхайте на своей даче, фазенде, участке, что в общем-то тоже неплохо. А лично я – в Майами! Ещё успею. Ещё придёт время, когда грядки станут милее пляжа. И дай Бог, чтобы эта любовь была продиктована возрастом, а не отсутствием денег!

Смотрю свой посадочный талон… Мдаа, почти в хвосте. Да и ладно. Сейчас немного мартини, повязку на глаза, наушники в ушки и «Гуд бай, Москва, привет, Майами!»

«А может, вообще сесть на любое свободное место?» – приходит в голову мысль, которую тут же отметаю. С детства ненавижу садиться не на своё место. Вот, скажем, в кинотеатре. Думаешь: «Зачем я полезу на своё место, топча ноги людям, если вот они, три свободных? Уже свет погашен, фильм начинается, сядь и смотри – всё равно места свободные». Только усядешься, только устроишься, поднимешь глаза на экран – бац! Как из-под земли. Ровно три фигуры с шушукающими, скорее похожими на шипение голосами: «Простите, это наши места. Не могли бы вы пересесть?» Могла бы. Конечно, могла, а куда же я денусь? Только почему-то всегда хочется спросить: «Вы специально ждали, пока все усядутся?» И тогда припрётесь вы со своими ведёрками попкорна, размером скорее подходящим для похода в лес за грибами. Но если бы только попкорн. Они же тащат подносы, уставленные всякого рода «читосами», остро-кислопахнущими – как раз для закрытого зала – соусами, пивком… Я, конечно, понимаю, как говорится, на вкус и цвет… Но с другой стороны, почему я должна вдыхать все эти ароматы, сидя по соседству? Мне кажется, кино – отдельно (искусство всё-таки), столовка, пивбар – отдельно. На экране что-то интересное, все замерли в ожидании развязки, тишина… И тут чья-то голодная рука начинает шуршать, горстями загребая попкорн! Меня это всегда бесило. Но и тут я готова как-то понять: возможно, человек просто голоден – с работы и сразу в кино. Наконец, с попкорном покончено – последние «хрум-хрум-хрум» в тишине зала… Наелись. Но где-то там, на дне пустой коробки осталась пара попкорнов… И уже не голодная, а жадная рука начинает пальчиком выскребать их. Вот тут так и хочется сказать: «Да когда же ты уже нажрёшься?» Или подавишься.

Ну, ладно. Здесь не кинозал, попкорном тебя никто доставать не будет. А вот сесть на своё указанное в билете место тебе всё же следует.

Иду по тёмно-синей, уходящей в хвост лайнера дорожке, неся перед собой сумку. Ищу глазами номер своего места, горящего маленькой зелёной лампочкой над каждым креслом. Останавливаюсь, сверяя ещё раз номер в билете и номер над креслом: «Всё, я на месте». Моё кресло у окна, а рядом – два свободных. «Отлично! Вдруг повезёт, и я вообще буду лететь одна? Можно будет попытаться улечься и поспать», – мечтаю я. Закинув сумку в отсек над головой, сажусь у окна и утыкаюсь лбом в иллюминатор: гляжу, как наш багаж, ползя по транспортёрной ленте, заглатывается чревом лайнера. Потом перевожу взгляд на турбины, и сердце замирает… Никогда не могла понять, как такие совершенно небольшие по отношению к самолёту вентиляторы – не намного и больше, чем мой напольный, который у меня дома, – могут поднять, нести и опустить такую махину? Ладно, об этом лучше не думать. Смотрю на пассажиров, идущих мимо, и радуюсь: «Не ко мне».

Сердце вздрогнуло и бешено застучало. На мгновение показалось, что по проходу прямо к моему креслу в форме лётчика идёт Костя. В той самой, в которой ещё каких-то полтора месяца назад появившись так же неожиданно, он свёл меня с ума. И хотя я знала его пристрастия к разного рода сюрпризам, но, увы, это был не он. Такой же высокий, статный, в великолепно сидящей форме… совершенно чужой человек. Я отвернулась к окну, чтобы не расстраиваться и не травить душу. Уж лучше волноваться и смотреть на эти чёртовы вертушки, непонятно как прикрепленные к крыльям, чем видеть того, кто так внезапно напомнил мне Костю, а вместе с ним и всё, что было за этот короткий миг счастья.

– Гуд найт, – услышала я голос, заставивший меня отлепить свой лоб от стекла иллюминатора.

Повернувшись, я чуть не остолбенела – он стоял рядом, в проходе, размещая свой багаж на полке и добродушно улыбаясь:

– Я ваш сосед. Надеюсь, не помешаю? – спросил он на английском, но явно с каким-то акцентом.

«Вот только этого мне не хватало», – пронеслось у меня в голове. И тут же через мгновение: «А, собственно, почему нет? Приятный молодой человек уж лучше, чем если бы ко мне подсела вон та пожилая пара». Пара сидела от меня через два ряда, у мужчины в ухе виднелся слуховой аппарат, и поэтому он говорил более чем громко. Я живо представила, как было бы мне интересно сидеть рядом, слушая их милые разговоры.

– Добрый вечер, – машинально ответила я и тут же поправилась:

– Гуд найт!

– О, Вы говорите по-русски? Вы русская? – спросил он, обнажив ряд изумительно белых зубов. – Меня зовут Серж. Я – француз, чуть-чуть говорю по-русски.

Показывая, насколько чуть-чуть он говорит по-русски, Серж свёл большой и указательный пальцы – обычно мы так показываем, когда говорим, сколько нам нужно налить.

– Я Катя. Да, русская, чуть-чуть говорю по-английски, – сказав это, я свела пальцы так, как сделал это он секунду назад.

Мы улыбнулись друг другу, и я снова отвернулась к окну, изображая, что меня там что-то очень интересует. В ночном иллюминаторе отражалось, как он снимает пиджак, аккуратно вешает его на спинку впереди стоящего кресла, ослабляет галстук и садится.

– Хорошего полёта! Так будет по-русски? Я правильно говорю? – слышу совсем рядом его голос.

– Да, правильно, – отвечаю я и из деликатности слегка поворачиваю к нему голову. – Вы совсем неплохо говорите по– русски, – произношу я дежурную в таких случаях фразу.

Он сидит почти рядом, всего одно кресло разделяет нас. Я слышу тонкий, едва уловимый запах парфюма, вижу белоснежные манжеты его сорочки.

«Пристегните ремни безопасности, спинки кресел приведите в вертикальное положение», – перечислял голос стюардессы всё, что нам положено сделать для нашего же блага.

Обожаю предвзлётное состояние. Во-первых, потому что порядком уже всё надоело – толкотня в аэропорту, очереди, рассаживание по местам и тому подобное. И, во-вторых, вот сейчас… ещё несколько минут – и лайнер унесёт тебя в небо, оторвав от земли, навстречу чему-то новому, интересному, интригующему. А то, что мой отпуск будет именно таким, не было ни малейшего сомнения! Я жаждала приключений и не сомневалась – я их найду! Я хочу этого! Как говорится, «клин клином»…

Куда и в какое время суток бы я ни взлетала, эффект один – сразу засыпаю. Ненадолго, минут на пятнадцать-двадцать проваливаюсь в сон. Вот и сейчас – самолёт выруливает на взлётную полосу, верхний свет погашен, продувка двигателя, и лайнер, словно запущенный из катапульты, за несколько секунд набирает скорость, отрывается от земли и… Вот на этом самом моменте я и засыпаю. С полуоткрытым ртом, чуть откинув голову назад, проваливаюсь в сон. Так уж устроен мой организм.