Ричард вытащил из-под цепочки последнюю прядь волос.

— Ожерелье моей матери, а теперь твое.

Катриона глубоко вздохнула. Он не мог выразиться точнее, словно Госпожа его устами выразила свою волю.

— Судя по гравировке, это ожерелье послушницы. Такие же символы выгравированы и на моем кристалле. Они обязывают ту, которая его носит, служить Госпоже и ее учению. Но это ожерелье принадлежало старшей послушнице, статус которой выше моего. Собственно, ее положение выше всех хозяек долины. — Катрионе пришлось остановиться, чтобы успокоиться. Сердце ее готово было разорваться от волнения. — Это ожерелье намного древнее моего.

— Я сразу заметил, что они похожи. — Ричард взял со столика ожерелье, которое она снимала на ночь. — Если бы не камни, они были бы совершенно одинаковыми.

Катриона кивнула, задумчиво глядя на мужа. Он теперь был слишком вовлечен во все события и имел право знать факты.

— Да, на первый взгляд. Но есть другое, более глубокое различие. — Она коснулась подвески своего украшения. — Это розовый кварц. Он символизирует любовь, а это, — она указала на круглые фиолетовые камни, вставленные в звенья цепи, — аметисты — символ разума. Такое сочетание камней означает разум, порождающий любовь. Здесь же, — она опустила взгляд на ожерелье его матери, — камни расположены так, как должно быть — и как было на протяжении веков.

— То есть, — Ричард слегка нахмурился, следуя за ходом ее мыслей, — это, — он коснулся ожерелья на ее груди и поразился, насколько горячим оно оказалось, — символизирует разум, ведомый любовью?

Катриона кивнула:

— Так было задумано с самого начала. Это послание Госпожи, которое должна усвоить каждая послушница и жить в соответствии с ним. Любовь является движущей силой, которая стоит за всем. Все наши решения, мысли и поступки должны направляться любовью.

Помолчав, Ричард положил драгоценный подарок на столик и посмотрел на жену. Судя по ее восторженному выражению, он не мог сделать ей более значительного подарка.

— Но как оно могло попасть к моей матери?

— Должно быть, она тоже была послушницей, — предположила Катриона. Ричард с сомнением поднял брови. — Это вполне возможно. Она родом с предгорья, где когда-то обитали многочисленные последователи Госпожи. Не исключено, что твоя мать принадлежала к одной из древнейших ветвей послушниц, но не прошла обучения. Или ее насильно выдали за Шеймуса.

Лежа на подушке, Ричард сосредоточенно размышлял, не отрывая взгляда от зеленых глаз своей колдуньи.

— Помыслы Госпожи слишком сложны, чтобы мы могли их постигнуть. — Она подалась вперед, выражение ее лица изменилось. — Перестань думать об этом, — мягко, но властно слетело с ее уст.

В следующее мгновение она приникла к нему в томительно-сладком поцелуе. Ричард не стал противиться ее колдовским уловкам, увлекавшим их обоих в водоворот страсти.

Ричард последовал за женой, которая пылко и самозабвенно вела его в танце любви. Обхватив ладонями ее бедра, он подался вперед и втянул в рот напрягшийся сосок. Сдавленный крик был ему наградой. В чувственном дурмане он ласкал пышные округлости, а перед глазами качалось ожерелье его матери, украшавшее порозовевшую кожу жены.

Нараставшее напряжение достигло высшей точки, и последовал взрыв. Катриона застыла на пике страсти, а затем с долгим восторженным всхлипом рухнула на Ричарда.

Он крепко прижал ее к себе, упиваясь ощущением полноты и завершенности, которую неизменно испытывал, погрузившись в ее нежную сладость. Подвеска матери, зажатая между их телами, пульсировала и источала тепло, не имевшее отношения к жару их тел.

Прижавшись щекой к огненным волосам жены, Ричард закрыл глаза и глубоко вздохнул. Как ожерелью его матери было суждено найти путь к его колдунье, так и ему, ее единственному сыну, было предназначено найти здесь свой дом и спасение.

С долгим, потрясшим все его существо стоном он подчинился судьбе.


— Хозяин!

Обернувшись, Ричард увидел торопливо шагавшего через двор фермера.

— В чем дело, Кимптон?

Мужчина сдернул с головы шапку.

— Вы велели, сэр, чтобы мы докладывали, ежели что не так.

— Верно. И что же не так?

— Да ворота южного загона. — Он хитро прищурился. — Вечером, когда я делал обход, они были закрыты, а нынче утром мой младшенький видел, что они распахнуты настежь.

Взгляд Ричарда стал сосредоточенным.

— Он закрыл их?

— Само собой, сэр. — Фермер кивнул. — Я проверил потом. С засовом все в порядке.

Ричард улыбнулся:

— Хорошо. Посмотрим, что будет дальше.


Сэр Олвин Глен прибыл сразу после ленча.

Бесцеремонно сунув шляпу Хендерсону, он направился прямо в кабинет Катрионы и начал бушевать, едва переступив порог.

— Мисс Хеннеси! Я должен заявить протест…

— К кому вы обращаетесь, сэр?

Холодный тон хозяйки заставил его умолкнуть на полуслове. Переведя дух, он вспомнил с некоторым опозданием о хороших манерах и поклонился:

— Миссис Кинстер.

После напряженных трудов в постели Катриона пребывала в твердой уверенности, что заслужила это имя. Величественно кивнув, она промолвила:

— Чему обязана, сэр, чести видеть вас?

— Своему скоту, разумеется! — заявил сэр Олвин с явным наслаждением. — Чего ждать от животных, которые всю зиму бродят по полям в поисках прокорма?

— Не имею понятия. — Катриона одарила его безмятежным взглядом. — Если дело касается скота, вам нужно поговорить с моим мужем. Стадо находится в его ведении.

— Ну и какой в этом прок, — фыркнул толстяк, — если он в Лондоне?

— О нет, я гораздо ближе.

Глен подпрыгнул и резко обернулся, обнаружив за своей спиной Ричарда. Несмотря на любезную улыбку, тот напоминал волка, заметившего неосторожно забредшую в его владения собаку.

Катриона изо всех сил старалась сохранить серьезный вид. Что же касается Макардла, тот сидел, не поднимая глаз от расчетной книги, только кончики ушей постепенно краснели.

Непринужденно проследовав в комнату, Ричард небрежно поинтересовался:

— Так в чем дело?

Побагровевший сэр Олвин выпалил, брызгая слюной:

— Животные из долины забрались в мои владения и вытоптали посадки!

— Неужели? — Ричард изобразил удивление. — И когда же это случилось?

— Сегодня, рано утром.

— Понятно. — Ричард повернулся к Хендерсону, стоявшему в дверях. — Позови Макалви.

— Слушаюсь, сэр.

Макалви, должно быть, ждал за дверью. Они с Хендерсоном появились раньше, чем успело лопнуть натянутое молчание в кабинете.

— Макалви, — обратился к скотнику Ричард. — У нас пропадали сегодня животные?

Тот затряс лохматой головой:

— Нет, сэр.

— Откуда тебе знать? — презрительно бросил Глен. — Скот из долины где только не шляется, особенно зимой.

— Может, так и было раньше, — возразил Макалви, — когда мы платили вам за потраву капусты или, к примеру, пшеницы. Только теперь все — конец.

Гость набычился:

— Как это понимать?

— Так и понимать, сэр Олвин, — вмешался Ричард. — Конец. — Он улыбнулся. — Мы построили хлев для зимовки скота и согнали туда всех животных еще до последнего снегопада. Если бы они разбрелись, остались бы следы. — Он снова улыбнулся — Но следов нет. Если вы соизволите пойти с Макалви, уверен, он будет счастлив пересчитать стадо и продемонстрировать вам все наши нововведения.

Незваный гость, казалось, потерял дар речи.

— Что же касается вашей жалобы, — лениво добавил Ричард, — если ваши посадки действительно пострадали, то виной тому, боюсь, ваш собственный скот.

На лице сэра Олвина отразилась внутренняя борьба: оно пошло пятнами, на лбу проступили вены. Кипя от злобы, он развернулся на каблуках, выхватил шляпу из рук Хендерсона и нахлобучил ее на голову. Спохватившись в последнюю минуту, он коротко кивнул Катрионе, затем отвесил принужденный поклон Ричарду.

— Позвольте откланяться, — буркнул он и, стуча сапогами, вылетел из комнаты.

Хендерсон с мрачным удовлетворением оглядел присутствующих.

— Скатертью дорога, вот что я вам скажу! — заявил он.

И под дружный хохот выпроводил незадачливого визитера.


Этим вечером Катриона рано спустилась в обеденный зал. Заняв свое место за главным столом, она наблюдала, как ее люди, веселые и довольные, рассаживаются за столами, обмениваясь шутками.

В замке всегда царила дружелюбная атмосфера, и Катриона привыкла к ощущению покоя и уюта. Но теперь к этому добавилось нечто новое: бодрость, радость жизни, уверенность в завтрашнем дне. Все эти качества, привнесенные мужским началом, гармонично сочетались с безмятежностью — ее личным вкладом в общую атмосферу.

В результате все домочадцы казались более счастливыми, оживленными и энергичными, чем когда-либо раньше. Катриона знала, кому обязана этими переменами, и задавалась вопросом, понимает ли сам Ричард, как изменил их жизнь.

Предмет ее раздумий вошел в зал и остановился поболтать с Айронсом и старшими сыновьями Макалви.

В свете свечей его лицо казалось вытесанным из камня, черные волосы блестели, высокая гибкая фигура излучала силу. Он затмевал любого мужчину и неизменно притягивал к себе ее внимание, чувства и помыслы.

Катриона подняла руку и коснулась двух кристаллов, покоившихся у нее на груди. Днем она носила оба ожерелья, а на ночь оставляла более древнее. Она не желала расставаться с ним ни на секунду, сознавая, что оно предназначено ей судьбой. Как и Ричард был предназначен ей самим провидением.

Улыбнувшись, она отвела взгляд от мужа и поманила к себе горничную.

— Хильда, поднимись в нашу спальню и проследи, чтобы огонь в камине разгорелся. — К тому времени, когда они лягут в постель, комната должна успеть прогреться.

Горничная, достаточно повидавшая на своем веку, чтобы понимать все с полуслова, улыбнулась во весь рот.

— Уж я постараюсь, мистрис, не сомневайтесь. — Лукаво поблескивая глазами, она поспешила прочь.