— Тогда почему вы отослали меня в Клевенз-Карн?

— Письмо было адресовано Розамунде, леди Фрайарс-гейта. Это моя мать. Фрайарсгейт достался в наследство ей и должен был перейти ее старшей дочери Филиппе. Но та любит жизнь при дворе и вышла замуж за аристократа. Ей Фрайарсгейт не нужен. Моя средняя сестра Бэнон станет наследницей нашего дяди и получит Оттерли. А вот я люблю Фрайарсгейт. В тот день, когда мне исполнилось четырнадцать, мама передала эти земли мне и моим потомкам. Так что я — хозяйка этих мест. Очевидно, шотландцы не знают о том, что произошло за эти годы.

— Но вы уже прочли письмо? — спросил он. — Умеете читать?

— Разумеется! — негодующе воскликнула Элизабет. — А вы? Знаете грамоту?

— Да, — коротко ответил он, принимаясь за овсяную кашу — его опять донимал голод.

Элизабет налила ему кубок эля.

— Просто вчера ночью было слишком поздно для чтения писем. А вы знаете, что в этой тарелке?

— Знаю. — Он потянулся к хлебу и маслу. — Это джем?

— Клубничный, — кивнула Элизабет.

Он со счастливой улыбкой намазал джем поверх масла.

— Итак? — осведомилась она.

Он недоуменно взглянул на нее.

— О чем идет речь в письме?

— Я думал, вы умеете читать, — пробормотал он, сунув в рот последний кусок.

— Могу. Но на чтение уйдет больше времени, а я сгораю от любопытства! — почти закричала Элизабет. — Поверить не могу, сэр, что вы такой олух!

Он расхохотался так громко, что всполошил занятых уборкой слуг.

— Мой отец хочет купить у вас отару овец шропширской породы. Если, конечно, вы согласитесь продать.

— Они не для еды, — сухо ответила Элизабет. — Вы, шотландцы, предпочитаете поедать овец. Я выращиваю шропширскую породу на шерсть.

— Мой отец тоже продает шерсть, — хмыкнул он.

— Но мы ткем сукно прямо здесь, во Фрайарсгейте, — пояснила Элизабет.

— Вы не отсылаете шерсть в Нидерланды? — поразился Бэн.

— Только ткань. Наше голубое сукно имеет большой спрос. Чтобы сохранить высокие цены, мы каждый год производим заранее определенное количество ткани. Голландцы пытались сделать такую же ткань, но не сумели. Она перевозится на нашем собственном судне. И мы вполне способны полностью контролировать экспорт.

— Это очень интересно, — серьезно проговорил он. — А кто ткет сукно?

— Мои батраки, в зимние месяцы, когда другой работы нет. Они зарабатывают деньги и не успевают разлениться. А весной засевают поля. В прежние времена им было нечего делать в темные дни и длинные ночи. А потому много пили, дрались, избивали жен и детей. Теперь же у меня все заняты работой.

— Чья это была идея? — поинтересовался Бэн.

— Моей матери. А потом дядя решил, что мы должны иметь собственное судно, и велел его построить.

— А сколько лет вы управляете Фрайарсгейтом?

— С четырнадцати. В конце мая мне исполнится двадцать два.

— Моя дорогая девочка, леди никогда не упоминает о своем истинном возрасте, — упрекнул ее Томас Болтон, входя в зал. — Мне сказали, что шотландец вернулся?

— Вы, разумеется, уже позавтракали, дядюшка? — спросила Элизабет. — Если нет, боюсь, джема больше не осталось. Весь съеден.

— Мы с Уиллом вот уже два часа на ногах, дорогая девочка, — сообщил Томас. — Обсуждали состояние твоих волос и рук.

— А что не так с моими волосами? — удивилась она.

— Прическа. Нужно определить самый элегантный для тебя стиль, и Нэнси должна научиться укладывать твои волосы в модную прическу. И отныне ты перед сном смазываешь руки жиром и обертываешь их тряпочкой.

— Это еще зачем?!

— Дорогая, только вчера Уилл заметил, что у тебя руки как у молочницы. У леди должны быть гладкие и мягкие руки. А этого можно добиться только обертываниями и жиром. Ни в коем случае не стоит заниматься физическим трудом.

— Дядя, я не собираюсь ничего менять! — раздраженно бросила Элизабет.

— Иногда с ней бывает очень трудно, — вздохнул Томас. — Видите ли, она через несколько недель едет ко двору. Ее сестрам не терпелось там оказаться, но, увы, моей дорогой Элизабет больше всего хочется остаться дома. Да, кстати, девочка, нужно попрактиковаться в походке.

— Я научилась ходить в год, дядюшка. Что плохого в моей походке?

— Ты топаешь, дорогая. Леди не топают: они скользят, как лебеди по воде, — терпеливо объяснял лорд Кембридж.

— Дядюшка! — взорвалась Элизабет.

— По крайней мере нужно избавиться от топота, — невозмутимо сказал Томас.

Бэн Маккол фыркнул, за что получил в награду мрачный взгляд Элизабет.

— В таких платьях, что тебе сшили, топать немыслимо, — продолжал Томас. — А ты выглядишь в них просто неотразимой, солнышко мое. Видите ли, мистер Маккол, она самая красивая из дочерей Розамунды. А теперь расскажите, что привело вас назад, во Фрайарсгейт. Я думал, вы отправились в Клевенз-Карн.

Бэн объяснил, в чем дело, а Элизабет пересказала дяде содержание письма.

— Вы сын хозяина Грейхейвена? — спросил Томас.

— Да, старший, но незаконнорожденный, — честно признался Бэн. — Я жил в доме отца почти двадцать лет. Меня растили вместе с законными единокровными братьями и сестрой Маргарет, которая стала монахиней.

— Я всегда считал, что мужчина должен нести ответственность за последствия своей страсти, — заметил Томас. — Двое сыновей Болтона рождены вне закона: Эдмунд, управитель Фрайарсгейта, и Ричард, настоятель аббатства Святого Катберта. Наследником был Гай, а самым младшим — Генри. Оба законных сына мертвы и лежат в земле.

— А где ваше место на фамильном древе? — дерзко осведомился Бэн.

— Несколько поколений назад в семье родились близнецы. Тот, кто появился на свет вторым, уехал в Лондон, чтобы жениться на дочери торговца и искать удачи в большом городе. Однако его жена побывала в постели короля Эдуарда и в приступе раскаяния покончила с собой. Король чувствовал свою вину, тем более что семейство девушки преданно поддерживало его во время войны. Поэтому он даровал моему деду дворянство, — рассказал Томас.

— Но вы, похоже, живете где-то неподалеку?

— Да, я продал свои поместья на юге, все, если не считать двух домов. И вернулся на север, чтобы быть рядом с родными. И никогда не пожалел об этом решении. Каждые три года я на несколько месяцев уезжаю ко двору, а потом с радостью возвращаюсь домой.

— И клянется больше никогда не ездить, — рассмеялась Элизабет. — Но всегда нарушает клятву.

— Только, чтобы услышать последние сплетни и обновить гардероб, — заверил Томас собеседников. — Мои люди из Оттерли будут крайне разочарованы, если я не появлюсь перед ними в модном виде.

— И ты никогда их не разочаровываешь, дядюшка, — лукаво хмыкнула Элизабет.

— Бессовестная девчонка! — вскричал он. — И не надейся, что я забыл об уроках этикета. Потому что я не забыл! Немедленно выходи из-за стола! Пора начинать!

Элизабет застонала, но послушалась. За окнами густо шел снег, так что из дома все равно никуда не убежишь.

Она вышла из-за стола и потопала по залу. Увидев мучительную гримасу на лице лорда Кембриджа, Бэн усмехнулся, но промолчал, наслаждаясь неожиданным развлечением. Похоже, веселье только начиналось.

— Нет-нет, дорогая, — тяжко вздохнул лорд Болтон. — Что у тебя на ногах? Возможно, в этом вся беда?

Элизабет высунула ногу из-под юбок. На ней были сильно поношенные башмаки из коричневой кожи, с квадратным мыском.

— Хмм. Да, возможно, дело в этом, — произнес лорд Кембридж. — Трудно скользить в подобной обуви,; не так ли? Альберт! Поднимись в спальню мистрис Элизабет и попроси Нэнси принести пару бальных туфель.

Слуга тут же умчался выполнять распоряжение.

— При дворе, дорогая, таких башмаков не носят, хотя они могут прекрасно послужить в дороге. Нельзя обрести настоящую придворную походку в подобных башмаках. Только бальные туфли!

— Они мне жмут, — пожаловалась Элизабет.

— Ради моды леди обязана терпеть подобную пытку, — мягко объяснил он.

— Интересно, болят ли ноги у лебедей? — мрачно пробормотала Элизабет.

— Боюсь, твоя мать слишком долго откладывала эту поездку, — сказал Томас, не слыша ее. — Но ты поедешь ко двору и будешь иметь успех, даже если это последнее, что я сделаю для семьи.

Туфли были принесены, и Нэнси натянула их на ноги леди. Элизабет встала.

— Очень маленькие и тесные, — закапризничала она.

— Покажи! — рявкнул дядя.

Она протянула ногу. Томас уставился на Нэнси:

— Немедленно неси шелковые чулки, девушка! Неудивительно, что туфли не лезут! На ней грубые шерстяные чулки. Немыслимо! Я должен поговорить с Мейбл!

Нэнси убежала и быстро вернулась с шелковыми чулками и подвязками. Надела их леди и снова натянула туфли. Элизабет встала и вопрошающе посмотрела на дядю.

— Попытайся снова пройтись по комнате.

На этот раз Элизабет двигалась медленнее, осторожнее, не имея другой цели, кроме как благополучно достигнуть другого конца зала. Совершив этот подвиг, она повернулась и снова взглянула на лорда Кембриджа.

— Уже лучше, мой ангел, но трудиться придется много, — изрек он.

Весь следующий час Элизабет расхаживала по комнате, пока Томас наконец не остался доволен. Элизабет плюхнулась на стул и сбросила туфли.

— Я не хочу ехать ко двору, дядя. И мне все равно, выйду я замуж или нет.

Бэн Маккол вздохнул. Такая прелестная девушка, как Элизабет Мередит, не должна умереть девственницей. Почему она до сих пор не замужем? Неужели с ней что-то не так? Почему семья не позаботилась о, ее будущем?

— Нэнси, дай мне башмаки и шерстяные чулки, а все это отнеси в мою комнату! — приказала Элизабет служанке. — У меня полно работы.