Она — хозяйка Фрайарсгейта, и не важно, что теперь у нее есть муж.

— Посмотри, как я разметила поля для сева, и дай свой совет.

Он встал рядом и оглядел карту.

— Почему эти поля остаются незасеянными? — удивился он.

— Каждый годя оставляю несколько полей незасеянными или сею рожь. Почва должна отдыхать. Разве твой отец не делает этого?

— У нас нет таких полей, поэтому мы всегда их все засеваем. Кстати, у меня не было времени сказать: я привез с собой приданое.

— В самом деле? — слегка улыбнулась она.

— Большую часть овец, купленных у тебя, вместе с ягнятами.

— Но не все?

— Не все, только те, что остались.

— А что же с остальными? Их украли? Или они съедены: твоим отцом, волками или арендаторами? Сколько всего осталось?

— Примерно две трети отары.

— Так ты зажиточный человек, муж мой, — усмехнулась Элизабет.

— Ну, начнем с того, что они были твоими.

— Но ты честно приобрел их, — поспешно ответила она.

— Несколько твоих пастухов сегодня утром выехали в Клевенз-Карн. У них уйдет добрых полтора дня, чтобы пригнать сюда отару. Ягнята слишком малы для путешествия, поэтому мы везли их в крытой повозке на соломе.

— Молодец! — вырвалось у нее.

— Думаю, они будут рады вернуться во Фрайарсгейт, — усмехнулся он. — Наши горные пастбища — совсем не то, что обильные луга Фрайарсгейта. Боюсь, овцам пришлось нелегко.

— И сколько появилось ягнят? — спросила она.

— Дюжина, не больше. Хотя баран очень старался, — усмехнулся он.

Элизабет покраснела, кивнула и попросила мужа:

— Проверь, пожалуйста, хватит ли семян. Возьми с собой эту карту, когда пойдешь в амбары. И если будет время, начинай посещать ткачей. Эдмунд скажет тебе, где они живут. Узнай сколько сукна соткано. Мне нужно готовить судно к рейсу в Нидерланды. Оптовые торговцы всегда счастливы видеть на рынке сукно из Фрайарсгейта.

Бэн вышел из библиотеки. Уж очень она деловита, его молодая жена. Неужели все молодожены проводят день своей свадьбы подобным образом?

Она хорошо прятала гнев за маской ледяного безразличия, но он знал, сколько страсти таится в этой женщине. Его ждут тяжелые времена, но он не собирался отступать, Элизабет так легко его не простит, но у него есть веский довод: он всегда был с ней честен. Неужели она сердится на него за то, что он был верен отцу?

Бэн пожал плечами. Рано или поздно она опомнится. А если нет?…

Прошло несколько недель, и каждый новый день, не считая субботы, был похож на предыдущие. Они вставали, завтракали и принимались за работу. Обедали в полдень и снова работали до заката. После ужина Элизабет исчезала в своей комнате. Она редко говорила с мужем, отделываясь приказаниями или обсуждая дела, Несколько раз он пытался занять ее игрой в "Зайца и собак", но она отказывалась. В ней не ощущалось открытой враждебности, она слушалась его советов, но между ними не было ни тепла, ни нежности.

И с каждым днем живот Элизабет все больше рос. Она уже переваливалась на ходу, как утка, и стала немного задыхаться. И становилась все раздражительнее. Бэн поймал себя на том, что с нетерпением ждет возвращения тещи.

— Ребенок, которого ты мне сделал, будет гигантом, — процедила Элизабет как-то вечером.

Теперь она старалась лишний раз не подниматься по лестнице.

— Мой отец — великан, я — великан, да и братья тоже. Но моя мачеха была стройной и высокой, совсем как ты. Она легко родила Гилберта, возможно, потому что я был рядом, — жизнерадостно сообщил он.

— Хорошо, если будет мальчик, — проворчала Элизабет. — Такая громоздкая девчонка никогда не найдет мужа. И не говори, что твоя сестра тоже великанша!

— Нет, Маргарет маленькая и хрупкая.

— Она ведь монахиня, не так ли?

— Да. Как и твоя кузина, — заметил он.

— Думаю, неплохо бы сыграть в шахматы, — решила она. — Ты играешь?

— Да. Сейчас принесу игорный столик, — обрадовался он.

— Сегодня я места себе не нахожу, — призналась Элизабет.

Он поставил между ними столик и предложил ей выбрать шахматы. К его удивлению, она выбрала черные. Наверное, под стать своему настроению.

— Значит, я буду белым рыцарем, — пошутил он.

— Именно так и считает моя семья, — бросила она.

— Похоже, мне вовсе не обязательно было возвращаться, — не выдержал он.

— Но ведь ты вернулся, не так ли? Не смог устоять перед таким искушением, как Фрайарсгейт! — ехидно пробормотала Элизабет.

— По условиям контракта, даже если ты, упаси Господь, умрешь вместе с ребенком, Фрайарсгейт вернется к твоей матери. Поверь, Элизабет, мне не было иной выгоды жениться на тебе, кроме той, что я тебя люблю. Твой язык острее шпаги. Да, я покинул тебя, но разве я не говорил всегда, что уеду? Ты могла бы послать за мной и сообщить, что беременна. Могла бы попросить моего отца разрешить брак между нами. Но ты заупрямилась, и, если бы не твоя мать, ребенок родился бы бастардом.

— Я женщина! — вскричала Элизабет. — Порядочные женщины не просят мужчин жениться на них! Это ты должен был сделать предложение.

— Порядочные женщины не соблазняют своих управляющих, не находишь? И как я мог делать предложение, если должен был уехать? Когда у меня не было ни пенни в кармане! Кровь Господня, Элизабет!

— Фигуры расставлены, — холодно напомнила она. — Мы будем играть?

— Нет, черт возьми! Не будем! — завопил он; смел фигуры на пол и вылетел из зала.

Удивленная Элизабет смотрела ему вслед. Бэн впервые потерял терпение. Что ж, он опять ушел! Он всегда покидает ее!

Слезы покатились по ее щекам. А почему, собственно, он должен оставаться? Она так разжирела, что смотреть противно! Совсем не похожа на дерзкую девчонку, которая смело соблазняла его тогда! Что побудило ее пойти на такое? — в сотый раз спрашивала она себя. Уж лучше было бы остаться старой девой!

В животе толкнулся ребенок, и Элизабет зарыдала еще горше.

Вернувшись, Бэн нашел ее спящей на стуле. Он немного постоял, глядя на жену. Она так прекрасна, даже с огромным животом!

Грусть одолевала его. Он надеялся, что к этому времени она немного смягчится. Они могли бы жить мирно, не изводя друг друга, тем более что им предстоит вместе воспитывать ребенка. Мальчик узнаёт от родителя множество важных подробностей. Но если он не уважает отца, что из него вырастет? А если отношение Элизабет к Бэну не изменится, трудно ожидать, что и сын будет уважать его. Ведь через несколько лет мальчик поймет природу отношений между отцом и матерью.

— Элизабет, — прошептал он, тронув ее за плечо, — я отнесу тебя в постель.

Он подхватил ее на руки и пересек зал. Элизабет приоткрыла сонные глаза.

— Что ты делаешь? — пробормотала она. — Где я?

— Ты уснула у очага, — пояснил он. — Я несу тебя в спальню.

— Я и сама могу идти, — запротестовала она, слабо сопротивляясь. — Яне инвалид!

— Тебе трудно подниматься по лестнице, — заявил он. — Ты устала, девочка. Я представляю, какое тяжкое бремя ты несешь.

— Я способна управлять Фрайарсгейтом даже со своим животом, — отпарировала она.

— Разумеется. Я в жизни не видел женщины сильнее.

Они добрались до верхней площадки, и Бэн ногой открыл дверь в ее спальню. К ним подбежала Нэнси.

— Что случилось? — охнула она.

Бэн осторожно поставил Элизабет на ноги.

— Она заснула в зале, — пояснил он и, поцеловав жену в лоб, молча вышел.

— Ну до чего же милый! — вздохнула Нэнси. — Лучший муж на свете. Вы счастливица, леди.

— Я хочу спать, — тихо ответила Элизабет. — Освободи меня от этого шатра, который приходится носить вот уже сколько месяцев.

Нэнси промолчала, но улыбка ее была достаточно красноречива. Элизабет едва сдержалась, чтобы не дать ей оплеуху.

Она сняла широкое платье, умылась и легла.

— Утром сделай мне ванну.

— Но вы не сможете забраться в чан, — возразила Нэнси.

— Принеси маленькую лохань, которой мы пользовались, когда были детьми. И несколько ведер воды. Я буду обливаться стоя. От меня идет не слишком приятный запах, — заявила Элизабет. — Доброй ночи, Нэнси.

Она легла на спину и закрыла глаза. Повернуться на бок мешал живот.

Едва Нэнси вышла из комнаты, сон мгновенно отлетел. Сегодня вечером Бэн наговорил много чего правильного, и она впервые за несколько недель к нему прислушалась.

Она соблазнила Бэна, потому что хотела получить его в мужья. И вот он здесь. Целых шесть недель. Почему она все еще злится на него? Он, конечно, благородный человек, но, несмотря на все клятвы, она еще не уверена в его любви. А ей хотелось, чтобы ее любили. Как любили мать и сестер.

Она обвинила его — обвинила несправедливо — в желании получить Фрайарсгейт. Но он никогда не стремился захватить ее земли. Мало того, неизменно относился к ней с приличествующим ее положению уважением. Он достойно выполнял свои обязанности управляющего, и люди полюбили его. Элизабет своими ушами слышала, как его называют хозяином. Почему же она не может его простить?

Ребенок снова толкнулся, и Элизабет, морщась от легкой боли, стала поглаживать живот, словно успокаивая дитя.

— Ты пошел в своего папу, юный Том, — тихо сказала она.

Она уже решила назвать сына в честь дяди, которого так любила. Старшие сестры добавили имя Томас к первым именам своих мальчиков: Генри Томас и Роберт Томас. Но ее сын будет Томасом Оуэном Колином. Она не знала свекра и вряд ли когда-нибудь узнает, но тот наверняка будет доволен, что первый внук носит его имя. А мать обрадуется, поняв, что Элизабет чтит память отца, которого ни разу не видела.

Продолжая гладить живот, Элизабет пыталась представить, на кого будет похож ребенок: на отца или на нее?