— Нет! — крикнула она. — Не отдам! Я застрелю Сатанту! Вы слышите меня? Я лишу жизни это животное, убившее моего Люка! Вы не остановите меня — никто меня не остановит. Я хочу, чтобы он был мертв. Мертв! А теперь прочь с дороги!

Вздохнув, Остин схватил ее за руку и притянул к себе. Не обращая внимания на протесты девушки, он провел ладонью сначала по ее правому бедру, а затем по левому. Сквозь платье он почувствовал небольшой револьвер, пристроившийся на ее левом бедре.

— Сюзетта, я отпущу тебя. — Остин покачал головой. — А потом ты отвернешься и достанешь из-под юбки пистолет.

— Ни за что! Вы не заставите меня. Я сделаю это. Я убью дикарей!

Остин испугал ее. Сюзетта чувствовала, что он не шутит.

— Очень хорошо. — Остин повернул девушку спиной к себе, обхватил рукой ее тонкую талию и потянулся к юбке.

— Остановитесь! — в ужасе вскрикнула она. — Я… я отдам вам оружие. Отпустите меня, Остин.

— Нет. Я не отпущу тебя, пока револьвер не окажется у меня в руке.

Рука, обвившая ее талию, сжалась, и Сюзетта почувствовала, как его мощная грудь прижимается к ее спине и плечам.

— Но… но… револьвер у меня под нижней юбкой. Я должна…

— Знаю. Ты должна поднять платье, чтобы достать его. Сделай это. Я стою сзади и ничего не увижу. Мне нужен револьвер, и я начинаю терять терпение.

Сюзетта поняла, что Остин говорит серьезно, и подняла юбки.

— Закройте глаза, Остин, — едва слышно попросила она.

Наконец ее пальцы коснулись маленького револьвера, Сюзетта вытащила оружие и опустила юбки.

Остин забрал у Сюзетты револьвер и засунул его за пояс брюк. Девушка, слегка дрожа, прислонила голову к его широкой груди.

— Милая, — ласково прошептал ей на ухо Остин, — я хочу, чтобы ты знала — я все понимаю. Если бы я мог, то убил бы этих грязных дикарей — ради тебя… и ради себя самого. Я тоже ненавижу их, поверь. Но никому из нас не позволят подойти так близко, чтобы застрелить их. Вождей охраняют день и ночь. Со дня на день их переведут в тюрьму штата в Хьюстоне. Постарайся выбросить их из головы.

— Остин, — устало сказала Сюзетта и прислонилась к нему, еще не сообразив, что он уже отпустил ее. — Вы ведь не расскажете моим родителям, правда?

— О чем? — улыбнулся он.

Сюзетта повернулась лицом к нему.

— Благодарю вас, Остин.

— Я должен идти, Сюзетта. Теперь с тобой все будет в порядке, правда?

— Да, конечно. Тем не менее, если вы не против и если у мистера Кича не будет возражений, я уйду сегодня пораньше.

— Разумеется, можешь идти. Проводить тебя до дома?

— Нет, спасибо. Я зайду за отцом и вернусь домой с ним.

— Прекрасно. — Он взялся за ручку двери.

— Остин.

— Да?

— Вы думаете, это фамильярно с моей стороны — называть вас Остином?

— Я считаю это лестным. Чувствуешь себя не таким дряхлым стариком. — Ослепительная улыбка осветила его красивое лицо, а в серых глазах мелькнули озорные искорки.

Просто невозможно было не улыбнуться ему в ответ.


Десять минут спустя Сюзетта вошла в тихую приемную рядом с кабинетом отца. У выходящего на улицу окна сидела пожилая дама, даже не поднявшая головы при ее появлении. Больше пациентов нет, с облегчением отметила девушка. Ей было жарко, она устала и очень хотела домой.

Сюзетта опустилась на стул напротив женщины, развязала ленты своей шляпки, сняла ее и тряхнула длинными белокурыми локонами, рассыпав их по плечам. Услышав, как открылась дверь кабинета за ее спиной, Сюзетта повернула голову. Голос отца звучал ласково:

— Незачем волноваться, мистер Мейсон. Я знаю, что вы честный человек. Не беспокойтесь, я подожду, когда вы сможете заплатить. Все мы время от времени сидим на мели. Не думайте больше об этом.

При виде дочери глаза Блейка заблестели. Она улыбнулась ему и с облегчением вздохнула, увидев, что пожилой мужчина взял под руку сидевшую у окна даму. Когда немолодая чета покинула комнату, Сюзетта встала и подошла к окну.

— Ты выглядишь усталым. В чем дело, папочка?

— Ничего, ничего, дорогая. Просто немного болит голова. Уже прошло. — Он улыбнулся ей, но она заметила, как у него на лбу и верхней губе выступила испарина.

— Садись. — Сюзетта придвинула к нему стул. Опустившись на колени, она взяла его за руку и с беспокойством добавила: — Ты болен, папочка. Что-то не так?

Он потрепал ее по щеке:

— Все в порядке, дорогая. Не нужно так волноваться. Если от этого тебе станет лучше, то я нанесу визит врачу, когда в следующем месяце поеду в Форг-Уэрт на семинар по заразным болезням. Ну как?

— Ты обещаешь мне сделать это? — В ее глазах застыла тревога.

— При одном условии. — Он улыбнулся. — Ты ничего не скажешь об этом маме.

— Обещаю, папочка. — Сюзетта помогла отцу подняться.


Блейк Фоксуорт не сказал дочери, что его мучают постоянные боли и что он опасается худшего. Вечером Блейк с огромным трудом заставил себя поесть, хотя с заходом солнца боли усилились и он жаждал лишь одного — забыться блаженным сном. Из кармана жилета он достал крошечную пилюлю. Доза была очень маленькой, но морфий все же позволит ему отдохнуть.

Час спустя, почувствовав облегчение, Блейк лежал в постели и смотрел, как его прелестная жена расчесывает свои длинные черные волосы. Она волновалась из-за дочери и хотела, чтобы муж успокоил ее.

— Как ты думаешь, Блейк, пристало ли Сюзетте быть репортером? Она присутствовала на процессе над этими ужасными индейцами и сидела рядом с корреспондентами восточных газет — конечно же, мужчинами. И дело не только в том, что она девушка. Она так юна! Остин разочаровал меня. Ему не следовало разрешать ей освещать процесс, не посоветовавшись с нами…

— Лидия, Остин хороший человек и верный друг. Он пытался помочь. И нашей дочери стало лучше. Когда она занята делом, то у нее нет времени убиваться по Люку, и я благодарен за это Остину. Ты тоже должна быть ему благодарна. Он беспокоится о Сюзетте так же, как и мы.

Прильнув к мужу, Лидия прижалась щекой к его плечу и кивнула:

— Знаю. Я… просто я хочу, чтобы наша девочка была счастлива. Ты всегда знаешь, как успокоить меня. Что бы я без тебя делала, милый?

Она крепко обняла и поцеловала его.

Блейк еще сильнее прижал жену к себе, борясь со страхом, который должен был скрывать от нее. — Ты бы выжила, дорогая.

— Никогда! — пылко заявила она и уткнулась лицом в шею мужа.


Жарким летним днем, незадолго до первого сентября, Сюзетта стояла на деревянном тротуаре на площади Джексборо и махала рукой вслед удаляющейся почтовой карете. Блейк Фоксуорт выполнил обещание, данное дочери. Он направлялся в Форт-Уэрт, чтобы посетить врача, а Лидия согласилась провести с ним неделю в городе. Она ничего не знала о планах мужа. Блейк сказал жене, что хотел бы присутствовать на собрании медиков, и предложил ей сопровождать его.

Сюзетта наблюдала, как грохочущая карета исчезает из виду.

— Они уехали, — сказала Анна. — Пойдем домой. Я хочу выпить чего-нибудь холодного. Никогда в жизни мне не было так жарко!

Но Сюзетта завороженно смотрела на клубы пыли, вздымавшиеся за каретой. Она вздрогнула, когда Анна коснулась ее руки. Заметив, как раскраснелось от жары лицо подруги, Сюзетта удивилась, почему у нее самой озябли руки. И еще она спрашивала себя, почему ей так хочется побежать вслед за каретой. Задрожав, она сказала:

— Здесь, на солнце, так плохо. Пойдем.


Спустя еще два необыкновенно жарких дня Блейк Фоксуорт поднялся по ступенькам двухэтажного дома доктора Вудса на углу Десятой и Коммерческой улиц Форт-Уэрта. Доктор Вудс, которому не исполнилось еще и двадцати пяти, был стройным, красивым мужчиной с живыми зелеными глазами и обаятельной улыбкой. Он пожал руку старшему коллеге и пригласил его в кабинет. Вудс, уже известный на западе своими способностями, исследовал пациента с необычайной тщательностью.

Лежащий на спине на длинном, застеленном простыней столе Блейк был весь покрыт потом, хотя на нем было только белье. Он внимательно вглядывался в напряженное лицо поглощенного своими мыслями молодого доктора, пока тот выстукивал и выслушивал его.

— Вы заканчиваете, доктор Вудс? Я должен захватить жену на ленч, а время уже близится к полудню.

Прошло целых пять минут, прежде чем он дождался ответа от склонившегося над ним молодого врача.

Вудс подошел к умывальнику и, моя руки, бросил через плечо:

— Одевайтесь и идите ко мне в кабинет. Нам нужно поговорить.

С этими словами он насухо вытер руки и вышел из комнаты.

Когда Блейк, одетый и улыбающийся, опустился на стул напротив молодого доктора, он увидел свою судьбу в устремленных на него зеленых глазах.

— Доктор Фоксуорт, не будем терять драгоценное время — ваше и мое. Мне ужасно жаль, но я ничем не могу вам помочь. Ваши опасения подтвердились. Очевидно, раны, которые вы получили во время войны между Севером и Югом, имели серьезные последствия. У вас опухоль мозга, вызванная скорее всего застрявшими в мозгу осколками шрапнели. Мне бы очень хотелось сказать вам, что мы можем решиться на операцию и все исправить, но это не так. Предполагаю, там не один металлический осколок, а несколько. Слишком поздно, доктор. Опухоль быстро растет, а ее расположение делает операцию невозможной. — Вудс откинулся на стуле и посмотрел на старшего коллегу: — Я очень сожалею, доктор Фоксуорт, правда.

— Для меня это не особенно сильный удар, доктор Вудс. Я уже давно предполагал нечто подобное. — Блейк взглянул на собеседника и слабо улыбнулся: — Похоже, янки меня в конце концов достали.

— Я из Бостона, доктор Фоксуорт, — сказал Вудс. — Всего пару лет, как я живу в Форт-Уэрте. Вряд ли мне удастся убедить вас прийти с женой на обед в дом янки.

Блейк поднялся и протянул руку:

— Мы с женой с удовольствием пообедаем у вас.

Они обменялись рукопожатием и направились к двери кабинета. Блейк покачал головой: