— Вот чего я не могу понять! — гневно бросил Даррелл. — Джонас вырос в традициях верности, его учили уважать церковь и короля. Что же тогда тянет его к этим фанатикам?

Черити, ехавшая теперь рядом, так как они повернули к дому, с озорным видом посмотрела на Даррелла.

— Желание заслужить одобрение своих дядюшек, — заметила она проницательно. — А кроме того, дух противоречия, свойственный его характеру. Ты, конечно, знаешь, Даррелл, что взгляды Джонаса всегда должны быть прямо противоположны твоим?

Даррелл нахмурился:

— Если ты права, тогда трудно придумать худшую причину для измены убеждениям, в которых его воспитали. Если бы искренняя потребность привела его к пуританству, он был бы мне неприятен, но, по крайней мере, я мог бы его уважать. Лицемерие может только навлечь на него презрение всех честных людей.

Когда пребывание Черити в доме подходило к концу, леди Конингтон поведала ей о предполагаемых планах относительно ее будущего. У девочки не нашлось слов, она опустилась на одно колено и припала губами к слабой руке госпожи. Этот жест, счастье и благодарность, светившиеся в глазах, были красноречивее любых изъяснений. Позднее, оказавшись наедине с Дарреллом, она сказала серьезно:

— Миледи объяснила мне, Даррелл, что это твоя мысль — взять меня сюда компаньонкой твоей жены. Мне не нужно говорить тебе, как я благодарна.

— Да и благодарить меня не нужно, малышка, — ответил он с нежностью. — Я счастлив знать, что могу позаботиться о благополучии своей сестренки.

— Ты не пожалеешь об этом, — сказала она тихо и неожиданно торжественно. — Если дядя согласится на мой переезд, то я всей жизнью докажу, что достойна вашего доверия.

Мистер Шенфилд согласился, с одной только оговоркой. «Черити, — сказал он, — еще слишком мала, чтобы взять на себя такую ответственность, но как только ей исполнится пятнадцать лет и если намерения миссис Конингтон не изменятся к тому времени, Черити может переехать жить в поместье. А пока что пусть бывает в Конингтоне сколько потребуется». Черити была разочарована, но благодарила судьбу, что разрешение все же получено. Она решила набраться терпения и доказать своим поведением в ближайший год, что все ее детские шалости остались в прошлом.

Бет и Сара отнеслись к предполагаемому отъезду Черити из Маут-Хаус равнодушно, а вот Джонас воспринял новость с любопытной смесью гнева, зависти и презрения. С Джонасом вообще становилось с каждым днем все труднее. Хотя его отец нанес обещанный визит в Плимут, вскоре стало очевидно, что это не возымело последствий. Его сын по-прежнему пользовался полной свободой, а ссора с братьями миссис Шенфилд длилась недолго. Летом то один из них, то оба вместе приезжали в Маут-Хаус. В этом не было ничего особенного — они бывали у Шенфилдов, сколько Черити себя помнила, — но теперь она заметила в купцах некую перемену.

Они всегда были серьезными людьми, скромно одевались и сторонились развлечений, но теперь их одежда стала подчеркнуто мрачной, волосы коротко подстрижены, а их разговор изобиловал библейскими текстами и цитатами из Священного Писания. Они неодобрительно хмурились на шелковые платья сестры и девочек, надетые в честь их приезда. А как-то раз старший брат, обнаружив, что три девчушки развлекаются танцами и пением, обрушился на них с суровой отповедью, доведя Бет и Сару до слез и вызвав в душе Черити яростное сопротивление. Такие, значит, пуритане, о которых рассказывал ей Даррелл! Они хотели казни Страффорда, они бросили вызов королю и осыпали бранью его возлюбленную королеву. Они презирают красивый величественный королевский двор и считают Уайтхолл средоточием расточительства и порока. Черити присматривалась к купцам, слушала их речи и поощряла Джонаса по-прежнему поверять ей свои мысли. И в душе ее росло отвращение, а вместе с ним страх, ибо эти люди и их единомышленники представляли собой угрозу мирной и счастливой жизни.

И все же в месяцы, последовавшие за казнью лорда Страффорда, король как будто вновь вернул себе любовь простого народа. Со смертью «подлого графа» архиепископ Кентерберийский Лод и ненавистные Карлу советники бежали за море, многие люди в Англии отвернулись от фанатичной партии пуритан, которая прежде казалась вожаком в борьбе за свободу против деспотизма. Война пуритан с государственной церковью, их связи с шотландскими захватчиками, а более всего, вероятно, постоянные яростные нападки на мирские удовольствия, даже вполне невинные, вызвали резкий отпор у более умеренных граждан. Произошло много перемен, исчезли многие притеснения. Теперь, наконец, в королевстве могло воцариться согласие.

Проходил месяц за месяцем, настала пора собирать урожай, и лето потихоньку уступало дорогу осени. В Конингтоне, Маут-Хаус и деревушке Конингтон-Сент-Джон времена года сменялись по заведенному порядку, не беспокоясь о том, что где-то за их пределами происходят жестокие схватки. Однако даже в этой сонной заводи конфликт уже давал себя знать. Семейство Конингтон принадлежало к убежденным роялистам, и большинство соседей и арендаторов следовало их примеру, но были и такие, как Джонас Шенфилд, они явно склонялись к другой точке зрения.

Сама Черити, несомненно, всей душой поддерживала тех, кому безраздельно отдала свою преданность. Она любила Даррелла Конингтона и его семью, значит, их вера была ее верой, их убеждения и пристрастия находили отклик в ее сердце. Она все теснее сближалась с ними и все больше отдалялась от своих родственников, часто и подолгу бывая в поместье, оказывая мелкие услуги леди Конингтон, помогая Элисон в домашних хлопотах, узнавая от Даррелла все, что можно было узнать, о противоречиях, раздиравших страну от края до края.

Ее жажда знаний была ненасытна, ее интерес к происходящим в стране событиям простирался значительно дальше, чем у Элисон или леди Конингтон. Хрупкое здоровье миледи обязывало всех домочадцев по молчаливому согласию скрывать от нее всю серьезность сложившейся ситуации. А для Элисон мелкие радости и повседневные дела были намного важнее, чем неудачные попытки короля установить мир с шотландцами или разгул жестокости и насилия, который той осенью охватил Ирландию, удерживаемую до этого в мире сильной рукой Страффорда. Элисон теперь чувствовала себя счастливой в Конингтоне. Она больше не тосковала по матери и сестрам, и единственным облачком, омрачавшим жизнь, было все еще не исполнившееся страстное желание иметь ребенка.

Наступило Рождество, и, согласно обычаю, гостеприимные двери Конингтона распахнулись для всех — как для господ, так и для простого люда. Черити любила рождественские дни в Конингтоне, музыку и танцы, актеров, что разыгрывали рождественские мистерии, праздничные блюда и общую атмосферу всевозможных развлечений и взаимной любви, которая, казалось, вовлекала всех и каждого в водоворот радости и веселья. Время по-прежнему стояло тревожное, всю страну терзала рознь настолько уже серьезная, что ее невозможно было смягчить одними словами; но в Конингтоне все — от самого сэра Даррелла до последней служанки — словно бы решили, что на двенадцать дней Рождества любые заботы и тревоги следует отложить.

Джонас не поехал со своей семьей в поместье. Он носил теперь одежду скромных цветов и простое белье, следуя моде, привнесенной дядюшками, а когда всю семью пригласили, как обычно, на рождественские праздники в Конингтон, отказался наотрез. Вместо этого он оседлал лошадь и ускакал в Плимут, чтобы провести время, как он сказал, подобающим образом, а не в греховном веселье.

Да, Джонас изменился, думала Черити, стоя возле окна Длинной галереи и наблюдая забавную сценку, что разворачивалась перед ней. Ей было жаль девушку из северной части графства, которую прочил в жены своему сыну мистер Шенфилд. Деловые переговоры начались летом, и до сих пор что-то не видно было признаков успешного завершения. Будущее Бет устроилось гораздо легче. Помолвка уже состоялась, весной планировалась свадьба. Маут-Хаус ожидали неминуемые перемены.

— О чем задумалась, малышка? — Даррелл подошел бесшумно и теперь стоял рядом, опершись рукой о стену и лукаво глядя на Черити. — Я не привык видеть тебя такой серьезной.

— Я думала о Джонасе, — ответила Черити, — и о том, что не завидую той юной леди, на ком он собирается жениться. Остается надеяться, что она не лишена силы духа, это ей точно понадобится!

— Да, на ее месте ты заставила бы его плясать под свою дудку, ведь так? — Даррелл говорил шутливо и с нежностью смотрел ей в лицо. Он был рад, что вопрос о ее переезде в поместье уже улажен, так как Джонас Шенфилд в своем новом пуританском обличье опротивел ему больше прежнего. Джонас стал теперь уже достаточно взрослым, и его слово имело определенный вес в семейных делах. Так что на отца могло повлиять мнение сына, разумеется неблагоприятное для Черити и Конингтонов.

— А, да ладно! — Черити следовала ходу собственных мыслей. — Может, все это кончится ничем. Как я слышала, отец леди не слишком-то горит желанием заключить этот союз.

— Вероятно, он станет сговорчивей, если Джонас будет меньше обращать внимания на поучения своей плимутской родни, — сухо заметил Даррелл. — Разве преданный королю дворянин, каким скорее всего является отец девушки, захочет выбрать в мужья для своей дочери остриженного, распевающего псалмы пуританина? Твоему дяде, Черити, нужен добрый совет — для начала обуздать этого глупца.

— А если дядя вовсе не считает это глупостью? — резонно возразила Черити. — Два достойных купца имеют толстые кошельки, а другого наследника нет. О, чума забери этого Джонаса и его дядюшку в придачу! Пойдем потанцуем!


Глава 4

ТЕНИ СГУЩАЮТСЯ


Был холодный пасмурный день ближе к середине января. Резкий северо-восточный ветер обдувал землю под низко нависшими серыми, набухшими снегом тучами. В Маут-Хаус вся семья сгрудилась возле большого камина в просторном холле с дубовыми панелями и полом из каменных плиток. Этот зал считался парадным — неуютное помещение, отделенное от главного входа только массивными дверями резного дерева и с лестницей, ведущей наверх, в дальнем конце. В комнате свистели сквозняки, хотя все окна расположены были выше человеческого роста, а за каминной решеткой пылали яростным пламенем огромные поленья. Черити незаметно подоткнула юбки вокруг застывших лодыжек, подумав, что всем им было бы намного приятней в гостиной, где безраздельно властвовала ее тетка. Но Джонатан Шенфилд не любил перемен и предпочитал находиться, подобно своим предкам в более суровые времена, в самой большой и самой внушительной комнате дома.