Не имея ответа на этот вопрос, Черити задала свой собственный, чтобы вернуть разговор в первоначальное русло:

— Так есть сейчас парламент или нет его?

— Да, его официально утвердили в ноябре прошлого года, потому что к тому времени шотландские ковенанторы пересекли границу и завладели Нортумберлендом и король испытывал острую нужду в деньгах. Однако в парламентской партии многие сочувствуют шотландцам и видят в них спасителей Англии. И все они дружно ополчились против Страффорда: он для них был самый ненавистный человек в стране.

— Но это ведь очень плохой человек, разве не так? Джонас говорит, что он подлый предатель, который напустил на нас армию ирландских папистов.

— Как выясняется, — заметил Даррелл, нахмурившись, — мастер Джонас говорит много неподобающего! Где он получает подобные уроки вероломства?

— В Плимуте, он ездит туда навещать своих родных. Все эти разговоры... Его отец ничего не знает, мать тоже. С ними он не отважится говорить о таких вещах, но Джонас есть Джонас: он должен похвастаться перед кем-нибудь своей осведомленностью. Бет и Саре это неинтересно, вот у него и нет выбора, приходится рассказывать мне. Даррелл, так что же — лорд Страффорд действительно был очень дурным человеком?

Даррелл снял широкополую, украшенную пером шляпу, бросил ее на траву и откинулся на спину, подложив руки под голову и уставясь на цветы боярышника, такие белые на фоне синего неба.

— Он был честолюбив и безжалостен, — задумчиво произнес Даррелл. — В прежнем парламенте он вместе с Пимом, Элиотом и Коуком выступал против короля, однако за годы единоличного правления превратился в самого важного и самого доверенного королевского министра. Вот почему члены парламента называли его предателем и почему они не могли успокоиться, пока не уничтожили его. Но дурной человек? Кто сможет утверждать это?

Они вновь замолчали; Черити обдумывала услышанное, а Даррелл лежал, погрузившись в свои мысли. Мир и покой царили на опушке рощи. Сильный аромат боярышника смешивался с запахом колокольчиков, что разрослись в сумеречной тени деревьев. Солнечный свет пробивался сквозь ветви, играя пятнами на стареньком платье Черити и бархатном камзоле ее приятеля. Где-то в вышине над ними заливался жаворонок, его песня чистейшей золотой нитью пронизывала тишину.

— Как хорошо дома! — тихо произнес Даррелл через некоторое время. — Ощутить под ногами родную землю и спать в доме, где появился на свет. Наверное, я с радостью провел бы оставшуюся жизнь в Конингтоне и ни ногой за пределы Девоншира.

Черити с нежностью смотрела на него, она знала — возможно, лучше большинства других — о глубокой и страстной привязанности Даррелла к этому великолепному наследству. Почти все свое детство, в отличие от других мальчиков его положения, он провел здесь, так как сэр Даррелл, не имея других детей, предпочел, чтобы его сын получил полноценное образование дома, а не уехал, едва став подростком, в какой-нибудь университетский городок. Все это Черити знала и до определенной степени могла понять, потому что тоже любила Конингтон. Но сама-то она, не имея перспективы хоть когда-нибудь совершить путешествие дальше соседнего поля, постоянно тянулась в неизведанный мир. Возможно, это беспокойная душа ее отца или гордый, упрямый дух нормандских предков мешали ей принять с покорностью свою бесцветную судьбу.

— Так ты не получил никакой радости от года, проведенного в Лондоне? — удивленно спросила она. — Поехать в Лондон, оказаться при дворе, увидеть короля и королеву... о, Даррелл, это должно было доставить тебе удовольствие!

— Да предостаточно! — Он снова сел, отбросив назад свои длинные волосы. — Но при дворе не только маскарады и танцы, там сплошь интриги и борьба за выгодное место. А в Лондоне в это тревожное время полно горечи и недоверия — ничуть не меньше, чем развлечений и веселых попоек. О, в Уайтхолле я встречал больших людей и красивых остроумных женщин. Я хорошо проводил время с друзьями в театрах и тавернах, но я слышал также, с какой дикой яростью пуритане осыпают проклятиями епископов и церковь, и видел вооруженную толпу, требующую голову Страффорда. Нет, малышка, лучше всего здесь, где жизнь течет, как было всегда, — и, даст бог, всегда так будет.

Последние слова Даррелл произнес тихо, почти как молитву, и на какое-то время умолк. Его юное лицо было серьезно и озабоченно, тень тревожных мыслей отражалась в глазах. Затем, вновь осознав, что рядом с ним сидит девочка, увидев возросшее недоумение и беспокойство в напряженном взгляде ее темных глаз, сосредоточенных на его лице, Даррелл заставил себя стряхнуть мрачное настроение. Он вскочил на ноги, схватил ее за руку и потянул за собой.

— Хватит серьезных разговоров! Солнце сияет, и жизнь прекрасна, по крайней мере, сейчас, так давай не будем искать повода для печали. Послушай, садись-ка ты на лошадь позади меня, я довезу тебя до Маут-Хаус, бьюсь об заклад, тебе уже давно пора торчать за уроками!

— Нет, подожди минутку! — Черити вырвалась и положила руку ему на ладонь. — Даррелл, скажи мне правду! Все эти волнения в Лондоне, они ведь не коснутся нашей жизни здесь, в Конингтон-Сент-Джоне?

Он посмотрел на нее, и Черити увидела, что тень, которую он попытался изгнать, опять омрачила его светло-карие глаза.

— Эта беда сильно скажется на всем, малышка, — нехотя ответил он, — на церкви и государстве, на праве короля властвовать и праве людей сопротивляться тому, что некоторые называют тиранией. С обеих сторон накал страстей слишком высок, и только Господь в безграничной мудрости своей может сказать, чем все это закончится.


Глава 3

ЭЛИСОН


Когда бы в последующие годы Черити ни оглядывалась назад, в то золотое лето она всегда вспоминала драгоценные беззаботные последние дни детства, еще сияющего перед тем, как туча, нависшая над всем королевством, легла темным покровом и на ее жизнь. Это лето принесло ей обещание счастливого будущего даже больше, чем она смела надеяться, обещание, за которое ей следовало благодарить Даррелла.

Первый осторожный намек на какую-то перемену появился в июле, сразу же после ее четырнадцатого дня рождения, когда миссис Шенфилд сказала Черити, что леди Конингтон приглашает ее провести неделю в поместье. Черити удивило приглашение, но еще сильнее то, что ей позволили поехать, однако она приняла без вопросов выпавшую на ее долю удачу. Такие удовольствия в ее жизни случались крайне редко.

Прибыв в поместье и поздоровавшись с двумя дамами, она тут же отметила: Элисон побледнела и выглядит еще более подавленной, чем показалось Черити при первой встрече. Но она скоро забыла бы об этом, если бы на следующий день не наткнулась на молодую женщину, горько плакавшую в увитой зеленью беседке в саду. Как только тень упала на порог беседки, Элисон, вздрогнув от неожиданности и прерывисто вздохнув, подняла голову. Черити поспешно заговорила, успокаивая:

— Умоляю вас, не тревожьтесь. Это я, Черити Шенфилд.

— Мисс Шенфилд! — Элисон в смятении вытерла глаза, стараясь говорить спокойно. — Простите меня! Я не слышала, как вы подошли.

— Я шла по траве! — Черити вошла в беседку и спросила в своей обычной прямой манере: — Что-то случилось?

— Ничего! Ничего, уверяю вас! — поспешно ответила Элисон, но дрожащий голос не соответствовал словам. — Я ужасно глупая. Не обращайте внимания! — Она подняла глаза, встретила открытый, внимательный и дружелюбный взгляд юной девушки и вновь залилась слезами. — Мне так одиноко! — горько воскликнула она.

— Одиноко? Здесь? — Черити села рядом и в полном недоумении посмотрела на Элисон. — Как это может быть?

— О, знаю, это несправедливо с моей стороны! Я забываю о своем долге и проявляю неблагодарность, ведь все так добры ко мне, но... но мне так хотелось бы жить поближе к моей семье.

— Вы теперь член семьи Конингтон, — напомнила ей немного назидательно Черити. — Они ваша семья.

— Да, и все очень хорошо ко мне относятся, но... о, я так скучаю по своей сестре! До моего замужества мы ни разу не расставались.

— У меня нет сестер, — задумчиво ответила Черити, — но мне кажется, я бы не очень скучала без Бет и Сары, если бы мы расстались. Хотя, наверное, это не одно и то же. — Она помолчала, а потом добавила, блеснув широкой, дружеской улыбкой: — Даррелл иногда называет меня своей младшей сестричкой. Подумайте, не станет ли легче ваше одиночество, если и вы постараетесь смотреть на меня подобным образом?

Элисон была одновременно удивлена и тронута. Эта смуглая откровенная девушка так не похожа ни на кого из тех, кого она знала, но в ее словах читалось искреннее дружелюбие, и настроение Элисон чуточку улучшилось. Ей было всего шестнадцать лет, и, хотя ее старательно готовили к подобным обязанностям, перспектива взвалить на свои плечи ответственность за такое громадное поместье, как Конингтон, втайне страшила Элисон. Слабое здоровье леди Конингтон давно вынудило ее передоверить все деятельные хлопоты по ведению домашнего хозяйства своей кузине и компаньонке мисс Мэри. Но мисс Мэри состарилась и была бы рада передать бразды правления жене Даррелла. Элисон, лишенная поддержки матери и сестер, слишком робкая, чтобы поделиться своими переживаниями с мужем или с леди Конингтон, отчаянно нуждалась в человеке, на которого могла бы положиться, и с благодарностью ухватилась за предложенную Черити дружбу. У Элисон был мягкий, податливый характер, и она ощущала в своей младшей подруге силу духа, которой так не хватало ей самой.

В последующие дни Даррелл и его родители с удовлетворением наблюдали за крепнущей дружбой двух девушек. Черити вскоре привыкла относиться к Элисон покровительственно, хотя было кое-что в ее новой подруге, чего она никак не понимала. Черити не просто удивилась — ее потрясло, что Элисон все еще побаивается своего мужа. Для самой Черити, при ее характере и давнем обычном товариществе с Дарреллом, такая вещь казалась невероятной. Черити обожала Даррелла и смотрела на него как на старшего брата, что не мешало ей поддразнивать его, спорить с ним, а то и вовсе поступать назло. Застенчивость Элисон, ее неизменная почтительность и уважение к его желаниям, напряженное, до потери дыхания, стремление угодить ему озадачили Черити и даже вызвали легкое презрение.