В этот безрадостный день руины дома казались совершенным воплощением одиночества. Кое-где цвели еще поздние цветы в заросшем саду, но первые холода уже окрасили пейзаж признаками увядания. Опадающие листья, багряные и золотые, потускнели в тумане и ничего не было здесь от осенней пышности, остались только ее печаль, ощущение уходящего года и медленного умирания.

Черити поднялась по ступеням террасы и вступила под разрушенные своды, которые когда-то были Большим холлом. Разбитые каменные плитки под ногами, мокрые от дождя и скользкие от опавших листьев, обгорелые черные стены — все вокруг смотрело на нее мрачно и враждебно. Черити присела на большой обломок кирпичной кладки и с тоской огляделась. Здесь был громадный камин, в котором зимой ярко пылали целые бревна, бросая теплые мерцающие блики на резные панели и богатые гобелены, заставляя сверкать старинное оружие, украшавшее стены. Там была арка, за которой начиналась парадная лестница, а там галерея для менестрелей. На мгновение Черити совершенно ясно увидела прежний Конингтон — теплый и гостеприимный, увидела дорогих ей людей, узнала знакомые черты. Она вновь испытала счастливое чувство защищенности, радостной уверенности, что ее любят; так всегда бывало, стоило ей только очутиться в этих стенах. Но в следующую минуту видение померкло, и она вновь была одна в заброшенных развалинах. Оказывается, еле слышный, отдаленный шепот незабываемых голосов — это всего лишь птичий щебет, а милые сердцу очертания — просто игра тумана среди бесшумно опадающей листвы.

Ей открылся смысл полного одиночества. Все прошло, утрачено безвозвратно — дорогие люди и счастливые дни. Жизнь бессмысленна, если нет цели, а сила и мужество угасают, если нет ничего, за что надо бороться. Это и была та самая мысль, что мучила ее долгие недели, оставаясь неуловимой; чтобы открыть для себя эту истину, она и пришла сегодня в Конингтон. Горькое открытие, и все же оно принесло умиротворение. Как в полузабытьи, она медленно, медленно опускалась на пол, пока не прильнула вся к шероховатому влажному камню, положив голову на скрещенные руки. В конце концов, здесь ее место.

Время утратило свое значение, и, возможно, через минуту, а может быть, через час она пришла в себя, услышав звук шагов на террасе и встревоженный голос Даррелла, окликающий ее. Черити, не веря себе, приподнялась в смятении и, повернув голову, увидела, что он быстрыми шагами направляется к ней по заваленному обломками залу. Она вытянула руку, как бы пытаясь оттолкнуть его, но он опустился рядом с ней на колено и схватил ее за плечи. Она увидела, что его лицо побледнело от испуга.

— Черити, — потрясенно повторял он. — Слава богу! Я уж подумал... Ты лежала совершенно неподвижно! — Он умолк и, с явным усилием справившись со своим голосом, продолжал: — Малышка, что ты здесь делала?

Черити трясло, и так сильно, что прошло несколько секунд, прежде чем ей удалось выговорить хоть слово. Потом она сказала пресекающимся голосом:

— Не надо... н-не жалей меня, Даррелл. Я понимаю, как ты должен относиться ко мне, но поверь: даже ты не можешь упрекать меня так горько, как я сама.

— Упрекать тебя? — мягко переспросил он. — Сара рассказала мне об этой глупости, но, клянусь, я просто не верил до этой минуты! Зная тебя так, как знаю я, можно еще допустить, что ты изводишь себя за какое-то воображаемое прегрешение. Но я не мог поверить, что ты считаешь меня способным упрекать тебя.

Черити отвернулась — глаза опять были полны слез, она вообще часто плакала в последнее время.

— Но это же моя вина! Если бы я не убедила тебя остаться здесь, малыш был бы жив! Ребенок Элисон... он был так похож на нее... а ты так любил Элисон! Теперь у тебя ничего не осталось, совсем ничего!

— Послушай меня, Черити, — тихо сказал Даррелл. — Я скорблю о мальчике... как может быть иначе? Это мой сын! Но я был чужой для него, я совсем его не знал. И даже его мать сейчас для меня не больше чем милое угасающее воспоминание. Да, я любил ее... — Так как Черити быстро обернулась к нему, готовая протестовать, он поспешно продолжал: — Я любил ее нежность, ее красоту, ее зависимость от меня. Меня женили не по моему выбору, но я был счастлив в браке. И все-таки уже в самые первые месяцы войны, всякий раз как я грезил о Конингтоне во сне или наяву, я всегда видел твое лицо. Не Элисон.

Черити махнула рукой:

— Вы же с ней были женаты так недолго! А я была частью твоей жизни в Конингтоне много лет.

— Так и я говорил себе. Однако шло время, память о ней слабела и становилась туманной, а твой образ оставался ярким, как звезда. Моя путеводная звезда, которая в конце концов снова привела меня домой! Не было ни одного мгновения, Черити, когда мысль о будущем не означала бы также мысли о тебе.

Он умолк и поднялся на ноги, бережно взяв ее за руки и увлекая за собой. Глядя в его глаза, Черити видела в них не упрек и обвинение, чего так страшилась; а что-то более глубокое, чем прежняя родственная привязанность.

— Пора нам сказать правду друг другу, — продолжал Даррелл, — правду, которую лучше было бы высказать той ночью в Дауэр-Хаус. Я люблю тебя, Черити! Не уговоры твои, не напоминания о долге и обвинения в гордыни удержали меня здесь, в Конингтон-Сент-Джоне, хотя умом я понимал справедливость твоих слов. Нет, ты сказала кое-что еще в то утро, и это проникло мне прямо в сердце. «Я не поеду», — сказала ты, и тогда я понял, что тоже не смогу уехать. Что я прикован к тебе самыми крепкими цепями, какие только существуют в этом мире. — Даррелл обнял ее, прижал к себе и сказал, касаясь губами мокрой от слез щеки: — Ты говоришь, что у меня ничего не осталось, но ты ошибаешься, малышка! Ты моя надежда, моя сила, сама жизнь, и до тех пор, пока у меня есть ты, у меня есть все.

Для Черити его признание оказалось настолько неожиданным, что ей трудно было поверить в это. И даже укрытая в его объятиях, положив голову ему на плечо, она все-таки пробормотала тихонько:

— Нет, этого просто не может быть! Такое счастье может только присниться.

— Бедняжка! Любимая! — Даррелл говорил с глубокой нежностью. — Ты была так одинока, и на твою долю выпало много горя, но твое смелое сердце все преодолело. Все позади, больше ты не будешь одинока, любовь моя! Что бы ни готовило нам будущее, мы встретим его вместе!

— Вместе! — прошептала она. — Ах, Даррелл, разве это возможно? То, что мы любим друг друга, ничего не меняет: Джонас никогда не даст согласия на наш брак. Он запретил мне даже видеться с тобой.

— Однако ты здесь, — напомнил он ей с улыбкой, — в моих надежных руках. Поверь мне, малышка, не требования Джонаса удерживали меня вдали от тебя все это время, а только то, что ты сама не хотела меня видеть. Когда я узнал об этом, меня действительно охватили сомнения! Я вспомнил, как ты была расстроена в ту ночь, когда я заговорил о браке, я боялся, что ты все еще смотришь на меня только как на друга и брата, что тебя бросает в дрожь от одной мысли стать моей женой.

Черити покачала головой:

— Нет, это как раз потому, что я больше не смотрела на тебя как на брата. И не могла бы выйти за тебя замуж, думая, что ты по-прежнему любишь Элисон. Я ревновала к ней, Даррелл, и так стыжусь своей ревности. А потом, после... — Ее голос на мгновение прервался, но она решительно продолжала: — После несчастного случая мне еще больше казалось, что она стоит между нами...

— Ничто не стоит между нами, — твердо прервал ее Даррелл. — Ничто, кроме враждебности Джонаса, и ее мы преодолеем, с Божьей помощью. Малышка, я был близок к отчаянию все это время, зная, что ты так бессмысленно терзаешь себя, и не имея возможности прийти в Маут-Хаус успокоить тебя! Когда Сара рассказала мне сегодня, что я найду тебя здесь...

— Сара рассказала тебе? — перебила его Черити. — Откуда она узнала?

— Она видела, как ты вышла из дому, и отправилась за тобой. Сначала она подумала, что ты идешь в Дауэр-Хаус, и пошла за тобой только из опасения, что у тебя не хватит сил на такой дальний путь. А когда поняла, что ты идешь сюда, то испугалась по-настоящему и примчалась сказать мне. — Даррелл с любопытством посмотрел на нее: — Черити, а в самом деле, почему ты пришла сюда?

Она ответила не сразу, стыдясь теперь безнадежной тоски, которая привела ее в Конингтон, но она была не способна лгать ему.

— Потому что я почувствовала, что у меня больше нет сил терпеть все это, — наконец произнесла она тихо. — Все истинное счастье, выпавшее на мою долю, лежит здесь. И поскольку я думала, что все мое счастье навсегда осталось позади, мне показалось, что это единственное подходящее для меня место. Здесь, где вся радость, надежда и красота лежат в развалинах.

Даррелл вспомнил, как спокойно и тихо лежала на каменном полу Черити, когда он нашел ее, и сердце его сжалось, как от холода. Если бы Сара не проследила за ней, сколько времени прошло бы, пока кто-нибудь не додумался бы искать ее здесь, в разрушенном доме, который уже столько лет стоит в запустении?

— Это не так, любовь моя, — возразил Даррелл. — В развалинах лежит только дом. Прекрасный и бесконечно дорогой для нас обоих дом, но Конингтон нечто большее, чем кирпич, камень и резное дерево. Это честное имя, чувство долга и любовь всех тех, кто жил до нас, и тех, кто придет нам на смену. Такое нельзя уничтожить. И наступит день, когда дом снова поднимется, такой же прекрасный, как прежде. Вероятно, мы не увидим этого, но он будет отстроен заново если не нами, то нашими детьми или детьми наших детей.

— Как хочется в это поверить! — Подняв голову, Черити посмотрела на окружающую их разруху. — Хотелось бы знать, что это не конец...

— Ты должна верить в это, — произнес нежно Даррелл и, взяв ее за подбородок, повернул лицом к себе. — И ты должна верить, что ничто в мире не сможет разлучить нас. Нам придется нелегко, малышка. Будут дни сомнений, нам надо запастись терпением и верой, жизнь может потребовать от нас обоих предельного напряжения, но мы будем принадлежать друг другу. Если ты любишь меня так же сильно, как я тебя, тогда у нас все получится.