Если бы я каждый день вставал в шесть, как она, а потом весь день тянул пятку к потолку, я бы отключался еще в полдень.

Открыл окно, впуская прохладу. Глотнул живительной воды на кухне и вернулся. Лег аккуратно с краю, стараясь ее не разбудить, но Юля тут же прильнула, и мне ничего не оставалось, как обнять ее в ответ.

Утром она разбудила меня поцелуями. За окном было еще темно, зима не торопилась откидывать ночное одеяло с неба над Питером, но Юля сказала, что ей уже пора собираться. Отпускать ее, теплую, полуголую, сонную, не хотелось, а еще оказалось, что она уже сбегала даже в ванную, почистила зубы и даже приняла быстрый душ, пока я спал.

Кое-как я подмял ее под себя, выпросив пять минут. Спросил, как она, и она отделалась туманным «нормально».

— Это что значит?

— Что трусики останутся на мне, — хмыкнула она, притягивая меня за шею.

Раз разговор так быстро коснулся трусиков, ко мне вернулась надежда.

Она обвила меня ногами, и я тут же пожалел о преградах между нами, но она стянула с себя футболку. Растрепанная, довольная, в моей постели и почти без одежды… Нет, все-таки я везунчик.

— Будешь должен, — прошептала она, запуская ладонь под резинку моих боксеров.

— Верну с процентами, — горячо пообещал, покрывая поцелуями ее шею.

Она с удивлением распахнула глаза, когда я надавил пальцем между ее ног, даже так, через белье, уже зная, где будет лучше всего.

— Ох! Даже так можно? — выдохнула она, сокрушая своим невинным удивлением мою выдержку.

— Учить тебя еще и учить, балеринка.

— Я буду очень хорошей ученицей.

О дальнейших уроках она и спрашивает меня в прихожей, когда встречает в доме своего отца, в обтягивающих каждую мышцу спортивных леггинсах и топике, через который можно пересчитать даже ребра.

Жаркий шепот в полумраке, пока родители шумят посудой на кухне, выбивает почву из-под ног. Думаю, что правильнее будет подхватить чемодан и ретироваться на свою, скажем так, холостяцкую квартиру, чем играть с огнем здесь, в шаге от Платона и моей матери.

Я слишком хочу ее, всю. Себе. Постоянно.

Но Юля уже целует меня в щеку, выскальзывает из моих объятий, кричит отцу, что я пришел и бежит через узкий длинный коридор в дальнюю комнату, откуда из динамиков летит строгий голос.

— Дмитриева? Куда подевалась Дмитриева?

— Я тут, Ева Бертольдовна! — громко отвечает Юля. — Простите!

— Не расслабляться! Занятия не дома не означают, что надо нарушать режим! С третьей позиции, начали!...

Хочу подглядеть ее репетиции хоть одним глазком, но понимаю, что время еще будет. А пока мне надо все-таки встретиться с моей матерью.

Она выходит с кухни раньше Платона, замирает и потом в два счета, не говоря ни слова, преодолевает расстояние между нами.

И крепко обнимает.

Я теряюсь. Замираю с курткой в руке. Делаю глубокий вдох, наполняя легкие сладким аромат ее духов, который вдруг щиплет глаза. Неловко одной рукой касаюсь ее спины, кое-как обнимая в ответ. Когда она обнимала меня в последний раз? А черт его знает.

Вижу Платона, который тоже выходит встретить меня. На губах улыбка, он молча кивает в ответ. Он рад мне.

— Не подведи, Костя, — шепчет мне мама. — Это твой последний шанс, прошу тебя. Мы доверяем тебе.

Как только Платон уходит, мама тут же разжимает объятия, возвращается на кухню, где громко возобновляет разговор с того же момента, на котором я прервал их своим появлением.

«Раз, два, три! Раз, два, три, Дмитриева! Где ты витаешь?», несется из-за приоткрытой двери.

А я так и остаюсь стоять с курткой в руках, которую очень хочется набросить на плечи, подхватить чемодан и уйти, потому что только так можно избавиться от этого привкуса на языке. Хорошо знакомый едкий, острый, как капля табаско, вкус лжи.

Ни мама, ни Платон не знают, что я-то подвел их еще вчера.

Пока не знают.

(1) факапы - (от английского fuck up) облажаться. 

Глава 10

Для завтрака не осталось времени, бросаю вещи в свою спальню, посреди которой так и стоит упакованным доставленным из магазина матрас. Хотя бы спать будет удобно.

Прощаюсь с матерью и Платоном, который явно слоняется по квартире без дела. Это видно по тому, с какой тоской он спрашивает, еду ли я на работу.

— Здорово, — кивает он. — Будешь у нас экспертом по безопасности?

Пожимаю плечами. Платон неожиданно ловит один из моих взглядов, которые я, оказывается, все это время бросаю в сторону дверей, за которыми скрылась Юля.

— У нее тренировки, Кость. Юля, как только пошла, так сразу танцевать и стала. В каком-то смысле я ей даже завидую. Хотел бы я увлекаться чем-то настолько же сильно.

Я его очень хорошо понимаю, а вот мама, похоже, нет. Она игриво ударяет Платона по плечу и говорит:

— Есть отличный вариант на сегодня, загрузить посудомоечную посуду! А потом придумать, что у нас будет на ужин. Помогу тебе, пойду, гляну, что у нас есть в холодильнике.

— Нам продукты доставляли вчера, Оксан, — отвечает Платон. — Заранее, перед приездом детей. Там полно продуктов

Детей.

Которые вчера совсем не в игрушки играли вместе.

Но ухватываюсь я за другую мысль:

— А что, повар больше не приходит?

— У Мишеля карантин, — вздыхает Платон. — Он ведь не только у нас работал. И где-то подхватил заразу.

— Пусть сидит дома! — кричит мама с кухни. — Еще этого не хватало.

— Теперь приходится выкручиваться самим, — заканчивает Платон.

Он так хотел семейной жизни, а теперь, судя по всему, Платону не хватает личного повара.

— Я могу помочь, — вдруг произношу я.

Магия пельменей никак не хочет развеяться. 

За маской сурового отца вижу обычного, уставшего от неопределенности мужчину, которого заперли в собственной квартире не с той женщиной.

— Ты умеешь готовить? — удивляется Платон, будто в первый раз.

Может, Юля права и надо расслабиться. Отец точно предпочитает не замечать слишком многое, что творится прямо под его носом.

— Конечно. Те пельмени я сам приготовил. Кое-что могу.

— А было вкусно, знаешь? Оксана, Костя приготовит ужин! Не мучайся!

На кухне воцаряется тишина и только слышно, как захлопывает дверцу холодильника мама. Забить продуктами двустворчатого монстра, которых живет на кухне Дмитриевых, несложно. А вот готовить каждый день — куда сложнее.

Мама выходит снова в коридор, и только теперь я замечаю, что на ней удобные домашние туфельки на каблуках, узкое платье, в котором можно было бы сходить в ресторан. Идеальная хозяйка вписалась в интерьер роскошной квартиры Дмитриева, как будто всегда тут жила.

Например, вот там, на диване, который видно от входной двери, появились новые подушки. В прихожей — повесили зеркало больше, тоже не для Платона. Все это ее рук дело. Но готовить она никогда не любила.

Мама с легким беспокойством во взгляде смотрит на меня и стискивает руки. Она не привыкла верить в меня так, как Платон верит в собственную дочь. 

— Что ж… — тянет она. — Хорошо. А я помогу Косте, если что.

— А давай, у нас будет мужской тандем, — вдруг предлагает Платон. — Лучше я помогу Косте.

— Ты? — удивляется мама.

Я тоже теряюсь. 

Если с мамой мне пришлось бы быть помощником, тогда как она взяла бы на себя основную часть, то с Платоном в качестве помощника, именно мне придется брать на себя всю ответственность за ужин. Дмитриев совершенно не смыслит в готовке, в этом я уже убедился.

— А что, ты в меня не веришь, Оксана?

— Что ты, — улыбается она. — Ты со всем справляешься на «отлично», я в этом уже убедилась.

Вряд ли она не заметила, что Платон не знает даже, где лежит чайник на собственной кухне. А еще вряд ли она будет обвинять его, если ужин разварится, как мои вчерашние пельмени, например. Виноват в этом буду только я.

— Мне надо идти, — говорю, откашлявшись.

— До вечера, Костя!

Киваю и спускаюсь на лифте вниз, прикидывая, что бы выбрать простое на ужин, да так, чтобы и балеринку накормить. Ладно, еще есть время до вечера, успею.

Но вечер неожиданно наступает раньше, чем я рассчитывал. 

На работе Бестужев встречает меня буквально в дверях фразой, что можно не раздеваться. Отелям приказали не принимать туристов, которых и так почти не было, а оставшихся — выселить в обозначенные сроки. Офисный планктон тоже отправляется на удаленку, другие — в оплачиваемый отпуск, а такие, как я, до следующего решения правительства в свободное плавание.

Ужесточения происходят во всех сферах. Юлю заперли дома, Платон сидит без дела, но только я не могу избавиться от ощущения, что это удавка, которая сжимается именно на моей шее.

— Через две недели посмотрим, какое будет новое постановление, — говорит Бестужев, глядя на пороге кабинета, как я собираю свои вещи. — А пока все отправляются по домам. Прости, что так вышло.

Пожимаю плечами. Не он виноват в том, что в мире разразился кризис.

Вещей немного. Чашка да личный нетбук, на котором я выходил на лекции. Теперь учиться я буду в доме Дмитриева, а работы у меня пока нет.

— А медведей почему тут оставляешь?

Марк берет одного с горы на подоконнике и плюхает сверху ноутбука.

— Бери, Кость. И обязательно загадай в новогоднюю ночь, чтобы мы встретились после праздников. А то хрен знает, что дальше будет…

Никогда не видел босса таким потерянным. Он ходит призраком по пустеющему на глазах офису, пока работники молча собирают вещи.