- Директор, Кузовлева, уже давно вас ждет.

- О, - растеряно тяну я, и стискиваю зубы. Ну, конечно! Неужели у такой шикарной школы была бы такая старая и толстая директриса? Во всем должен быть вкус. Даже в выборе начальства. – Хорошо. – Киваю и на ватных ногах плетусь в смежный кабинет. Эта старуха все смотрит на меня, злорадствует, а я едва сдерживаюсь от того, чтобы не послать ее. Как же мало в мире осталось удовольствий, раз люди радуются промахам других людей.

- Который час?

Поднимаю взгляд и останавливаюсь. Прямо передо мной стоит худощавая, высокая женщина с измазанными в лаке волосами и узкими глазами скорее от гнева, чем от яркого солнца. Она скрещивает на груди руки и повторяет:

- Который час, Зои?

- Половина девятого.

- Ты собираешься идти на занятия?

- Ну да.

- Тогда почему ты пришла ко мне тогда, когда должен уже начаться первый урок? Ты решила его пропустить? Ты сочла неважным прийти немного раньше?

- Простите, я просто не…

- Это неприемлемо, - перебивает меня директриса и подходит к широкому, деревянному столу, окруженному книжными шкафами. Я так и застываю с открытым ртом, когда она продолжает. – Впредь приходи вовремя. Я знаю, в какой ты ситуации. Я знаю, как тебе сложно. Но учти, меня это не волнует. Ты в моей школе, а здесь мои правила.

Директриса испепеляет меня пренебрежительным взглядом, и вместо того чтобы покорно кивнуть, я вдруг расправляю плечи и говорю:

- Простите, но я и не сомневалась, что никому здесь нет до меня никакого дела.

- Значит, не разочаруешься.

- Не разочаруюсь.

- Садись.

- Я постою.

Складываю перед собой руки и крепко стискиваю зубы: если это поединок, я сдаваться не собираюсь.

- Как хочешь. Итак, твои оценки. Средний бал – четыре с половиной. Вполне подходит для нашего лицея, однако сомневаюсь, что результат останется неизменным после контрольных тестов. Программа у нас сложная. Тебе придется многое наверстать, чтобы хорошо сдать экзамены, ты это понимаешь?

- Понимаю.

- Советую записаться на дополнительные занятия по основным предметам, и, конечно, по тем, на которые ты рассчитываешь при поступлении. Ты уже выбрала институт?

- Планы изменились, как видите. Сейчас все иначе.

- Не тяни резину, никто не сжалобится над тобой, Зои. – Директриса слегка горбится и облокачивается бедрами о стол. – Что насчет внеклассной деятельности? Ты занималась чем-то в прежней школе?

- У нас не было кружков.

- Поешь?

- Нет.

- Танцуешь?

- Нет.

- И рисовать, наверняка, не умеешь.

- Не умею.

- Чем же ты планируешь заниматься? Развитие – есть степень просвещенности, культуры. Нет развития – нет изменений, а стоять на месте – значит быть мертвым.

- Простите, - пожимаю плечами и к собственному удивлению усмехаюсь. – Но я ничего не умею. Нет во мне никакой культуры, увы.

- Отсутствие культуры – не всегда отсутствие таланта. Неужели нет того, что приносит тебе удовольствие? Зои, это даже как-то обидно. Человек без желаний, кто же он?

- Я люблю музыку, - вдруг защищаюсь я. – Но как это поможет мне в жизни и при сдаче экзаменов?

- Возможно, никак. Однако я буду спокойна, если ты займешься чем-то дельным, помимо школьных занятий.

Так и хочется спросить, какое вам дело? Однако я вдруг сама понимаю, что она имеет в виду. Дочь стриптизерши, заблудшая душа в коридорах престижной, дорогой школы. Какому директору такое придется по душе? Вместо того чтобы воспитывать городскую элиту, ей придется следить за тем, чтобы я не обкурилась и не обдолбалась в блестящих, скользких туалетах. Вот уж непосильная задача: свалить себе на плечи трудного подростка с кучей дополнительных бонусов. В одну секунду эта высокая женщина вызывает во мне не просто злость, а открытое презрение. Я знаю, что не являюсь лучшим примером для подражания, однако еще никогда я не чувствовала себя таким ничтожеством.

- Мне можно идти? – говорить сложно, но я упрямо вскидываю подбородок. Смотрю этой стерве прямо в глаза и не моргаю. Пусть знает, что ее угрозы меня не пугают.

- Да, и запомни: твой отец немало сделал, чтобы тебе выпал этот шанс. Не упусти его.

- Не упущу.

Я срываюсь с места и пулей выметаюсь из кабинета. Даже в коридоре не сбавляю темп. Все бегу и бегу, и думаю о том, куда попала, и кем теперь стану. Как же сражаться с такими людьми? Они высосут из меня все соки, все силы! Боже, а как она на меня смотрела! Она не видела перед собой семнадцатилетнего подростка, она видела протухший продукт, который вдруг ее заставили съесть. Ну, и подавись, стерва!

Останавливаюсь возле окна, полностью вмещающего все мое тело. Смотрю на газон, машины, дальние высотки и хочу вернуться домой. Я знаю, там у меня не было возможностей, не было даже шансов на хорошее, обеспеченное будущее. Но кому нужны эти мечты, если после их достижения, ты превращаешься в бесчувственную глыбу и реальную тварь. Тут даже слов других подбирать нет желания, да и о чем вообще можно говорить, когда человек, чья профессия априори подразумевает любовь к детям, только что вылил на меня столько грязи, сколько я никогда еще в своей жизни не видела?

Пару раз моргаю, протираю руками лицо и выпрямляю плечи. Если я сдамся – значит, она права, и мне, действительно, здесь не место. Однако я хотела бы поспорить и после посмотреть в ее бесчувственные глаза. Что бы она тогда сказала? Что бы она сказала, добейся я всего сама, а не с помощью больших денег или фамилии?

Эти мысли меня успокаивают. Не знаю, удастся ли мне выстоять, но уже желание борьбы заслуживает уважения. Глупо, но вдохновляет.


К счастью, не все учителя хотят увидеть, каким прекрасным, алым цветом заливаются мои щеки, поэтому большинство занятий проходит более-менее спокойно. Конечно, меня бесят чужие взгляды, шепоты за спиной, но кто сказал, что будет просто? Да и я бы, наверняка, с трепетом обсуждала «свежее мясо». Такое испытание обязан пройти каждый новенький, это своего рода посвящение, однако уже к концу четвертого урока я даже привыкаю к чрезмерному вниманию и перестаю на нем зацикливаться.

В столовой со мной никто не садится. Я говорила с парочкой блондинок на занятии по литературе, правда, не думаю, что они рискнут и присоединятся ко мне. Это слишком опасно, когда речь идет о собственной репутации. Занимаю единственный свободный столик около входа и кисло осматриваю еду: школа вроде хорошая, а еда отвратительная. Вареные овощи, вареное мясо, какой-то светло-желтый компот. Так и сарафан на мне перестанет держаться. Скептически разрезаю филе серебряным ножом – о да, я уверена, это настоящее серебро – и удивленно оборачиваюсь, заметив, как кто-то садится рядом. Уже хочу сказать «привет», но замечаю два хитрых, карих глаза, и буквально цепенею. О, нет! Так и тянет кинуться прочь, ведь перед собой я вижу того самого парня, что избил Сашу возле мотеля. Он едва заметно улыбается, растягивая тонкие губы, и по-хозяйски облокачивается о край стола.

- Кого я вижу, - говорит он, – маленькая лгунья.

Натянуто улыбаюсь и возвращаюсь к еде. Решаю, что с меня хватит плохих событий на сегодня. Парень не шевелится. Краем глаза замечаю, как он играет с зубочисткой, крутит ее во рту, цепляет белоснежными зубами. Его движения напоминают мне повадки скользкой змеи. Он и сам змея, судя по тому, что сделал с Сашей. Гадкий, неприятный тип. Глядя на его острые черты, созерцая эти невероятно холодные глаза, невольно хочется отвернуться.

- Удивительно, - тянет он, водя длинным пальцем по столу, рисуя на нем невидимые узоры, - как ты оказалась здесь?

- Стечение обстоятельств, - отвечаю я без особой охоты. Он усмехается, но мне совсем не кажется, что это игривая ухмылка. Скорее, она – предупреждение. Я солгала ему. Неужели меня ждет та же судьба, что и Сашу?

- Выглядишь потерянной, - продолжает он низким, густым голосом, - тебя смущают местные ребята? Если хочешь, я накажу обидчика.

- Я в порядке. Спасибо.

- Видимо, ложь – твой талант.

Вновь смотрю на парня и почти явственно ощущаю, как от него исходят неприятные, колючие волны. Мне вдруг становится страшно. Возникает ощущение, что он вполне мог бы ударить меня сейчас. Хочется рвануть вон из столовой, как можно дальше отсюда, но в голове вдруг вновь просыпается это ноющее желание постоять за себя. Глупое желание.

- Не говори так со мной, - отрезаю я, стараясь имитировать ту же холодность и отстраненность, что и парень.

- А как же с тобой говорить? – с наигранным интересом спрашивает он и поправляет пышную, светлую шевелюру. На запястьях сверкают золотые запонки. Наверняка, новенькие. Те были испачканы кровью. – Ходят слухи, твоя мамочка была той еще штучкой. Это правда?

- Может, ты просто найдешь себе другое место? - цежу я сквозь зубы.

Между нами вспыхивает что-то опасное. Парень глядит на меня упрямо, словно и вправду ждет ответа на свой идиотский вопрос. Его глаза сияют азартом, каким-то странным и глупым желанием. Секунду спустя я понимаю, что желание это простое – унизить меня. Покрыть грязью. Точно так же, как он сделал это с Сашей. Молча смотрю на него, стараясь не выглядеть жалкой. Он изгибает губы в презрительной усмешке и едва ощутимо касается пальцем моей щеки. Я отдергиваюсь, резко и быстро.

- Лучше ты найди себе другое место, маленькая лгунья.

- Иначе что ты мне сделаешь? Ну, что?

- Найди другое место, - настойчиво повторяет он, хватая меня за руку так сильно, что мне кажется, будто после этого останется жуткий синяк, - или тебе сильно не поздоровится.