— Она что-нибудь говорила об этом?

Иоланда отрицательно покачала головой.

— Нет, но она отмечает любую мою ошибку и, конечно, уволит меня в любой момент, когда ей покажется, что я делаю что-то не так.

— Да, ты права, — заявил Питер после короткого раздумья. — Мы должны воздерживаться от всяческого проявления нашей гордости, пока я не найду способ раздобыть хоть какие-то средства. Но все же я хотел бы быть самим собой, а не изображать из себя этого чертового лакея, — с досадой бросил он.

Иоланда понимала причины его раздражения. Ведь он не мог посещать балы и интимные вечеринки, которые, как рассказывали ему его друзья, постоянно устраивались для знатных англичан, посещающих Париж.

Конечно, Питер чувствовал себя, словно узник за решеткой, хотя только одно отделяло его от развлечений веселого Парижа — это отсутствие денег.

Им заплатили жалованье за первую неделю их работы, но вряд ли это была достаточная сумма, чтобы Питер мог вернуться в большой свет. Свое жалованье Иоланда сразу же спрятала в надежное место, потому что знала, что каждый сантим может пригодиться им в будущем.


Как только они появились в Париже, нескончаемый поток посетителей обивал пороги резиденции герцога. Его светлость приглашали на все приемы, где присутствовали высокопоставленные особы, включая самого Первого Консула.

Но получилось так, что в большинстве случаев герцог Илкстон не имел возможности взять с собой мадемуазель Дюпре, и многочисленные светские обязанности мешали им проводить вечера за совместными ужинами.

Актриса, разумеется, была вне себя от ярости и весь свой гнев обычно изливала на Иоланду.

— Почему мною так пренебрегают? — восклицала она каждый раз, когда была вынуждена спускаться к ужину в одиночестве. — Кем была мадам Бонапарт до своего замужества с Первым Консулом, как не высокооплачиваемой проституткой? — возмущалась актриса. — Своего первого мужа она обманывала с сотней любовников.

Мадемуазель Дюпре высказывала эти гневные мысли вслух, обращаясь в основном к самой себе, а не к Иоланде, которая по своей невинности не очень-то понимала ее.

Но однажды накопившееся недовольство вырвалось наружу. Актриса, в очередной вечер оставшаяся в одиночестве, прямо заявила:

— Я покажу ему, что гожусь не только для развлечений и для услаждения его взора, словно разряженная кукла. Он узнает, что у меня есть кой-какая власть и я могу ею воспользоваться.

На мгновение мадемуазель Дюпре задумалась, и ее нахмуренное лицо моментально прояснилось.

Тут же последовал приказ разъяренной женщины:

— Немедленно принеси мои письменные принадлежности. Быстро! Слышишь меня? Почему ты двигаешься как черепаха?

Иоланда поспешила выполнить распоряжение хозяйки и приготовила стопку бумаги, чернильницу и набор перьев на туалетном столике мадемуазель, хотя ее так и подмывало посоветовать актрисе воспользоваться великолепным секретером, располагавшимся в соседней комнате.

Сочинение письма отняло у Габриэль Дюпре довольно долгое время.

Но когда она его закончила и запечатала, то весь ее облик дышал самодовольством.

— Пусть оно будет немедленно доставлено в министерство, и прикажи лакею ожидать там ответа.

Иоланда взяла протянутое ей послание и, выйдя из комнаты, прочитала строки, написанные на конверте неуверенной, не привычной к письму рукой:

«Господину Жозефу Фуше лично в руки».

Иоланда не знала, кто такой этот Жозеф Фуше, но постаралась запомнить это имя и решила попозже спросить об этом Питера.

Непонятно почему, но у нее возникло чувство, что письмо содержит нечто важное. Слишком уж зловещим и в то же время лукавым было выражение лица Габриэль Дюпре, когда она сочиняла свое послание.

Как ей и было приказано, Иоланда отдала конверт мажордому.

На лице его отразилось величайшее изумление при виде имени адресата. Но он тут же поспешил скрыть свои чувства и произнес с глубочайшим почтением:

— Передайте мадемуазель, что ее желание будет немедленно исполнено.

Иоланда вновь поднялась наверх. Ей были ненавистны вечера, которые мадемуазель проводила без герцога, потому что это означало, что и она не сможет повидаться с Питером, а должна дежурить возле спальни хозяйки, пока та коротает в одиночестве вечерние часы. В такие моменты Габриэль Дюпре была особенно раздражительна, капризна и вызывала Иоланду через каждые несколько минут по всяким пустякам.

Но в этот вечер, к удивлению Иоланды, ее госпожа приказала облачить себя в самый роскошный наряд, предназначенный для парадных выходов. Он все эти дни без пользы висел в шкафу, и Иоланде потребовалось время, чтобы отгладить его.

Потом она занялась прической мадемуазель, и это была, как обычно, долгая и утомительная процедура.

Затем последовал выбор драгоценностей, который на этот раз затянулся до бесконечности. Актриса придирчиво перебирала все, что только было в ее «сокровищнице». Мадемуазель Дюпре дюжину раз меняла свое решение и в самый последний момент воскликнула:

— Изумруды! Как я могла про них забыть? Сегодня я надену изумруды.

Иоланда едва успела застегнуть на нежной шее мадемуазель изумрудное ожерелье, как в дверь постучали.

Габриэль Дюпре вздрогнула и заметно побледнела, и Иоланда догадалась, что именно этого визитера она и ждала.

Однако явившийся слуга не принес никакой записки, а лишь передал на словах:

— Месье Жозеф Фуше благодарит мадемуазель за любезное приглашение и прибудет в десять часов.

Иоланда, открывшая слуге дверь, уже собиралась повторить это своей госпоже, но обнаружила, что актриса все прекрасно слышала сама, притаившись за дверью спальни, и теперь, не в силах сдержать своего восторга, захлопала в ладоши.

— Он придет! — воскликнула она с облегчением. — Великолепно! Немедленно предупреди шеф-повара, чтобы сюда подали ужин и пусть проявят все свое мастерство. И чтобы в десять часов стол был накрыт в моем будуаре и было подано самое лучшее вино.

— Я передам мажордому ваши распоряжения, мадемуазель.

Иоланда направилась к выходу, но актриса неожиданно остановила ее:

— Погоди минутку.

Иоланда повиновалась. Мадемуазель Дюпре поколебалась мгновение, а потом многозначительно произнесла:

— Скажи мажордому, что если кто-нибудь из прислуги в этом доме проговорится о моем госте или даже ненароком упомянет его имя, то он будет выброшен отсюда немедленно. Это касается также и тебя. Тебе ясно?

— Да, мадемуазель, — кивнула Иоланда. — Я все это передам мажордому.

Она поспешила удалиться, уверившись в том, что месье Фуше — это другой обожатель очаровательной актрисы, и мадемуазель не хочет, чтобы у нее возникли какие-то проблемы с герцогом. Странно, конечно, что Габриэль вздумала обманывать такого человека, как герцог Илкстон, принимая его соперника в его же доме.

Что бы сказала ее покойная матушка, узнав, что Иоланда вынуждена исполнять распоряжения легкомысленной, даже развратной особы, такой, как мадемуазель Дюпре?

В своих мыслях Иоланда постоянно обращалась к матери. «Да, конечно, это очень неприятно, мама, но, по крайней мере, мы с Питером не должны были просить милостыню, чтобы добраться от Кале до Парижа, и хотя Питер ворчит, что ему надоело носить лакейскую ливрею, он все же хорошо накормлен и даже гарцует на лошади».


Иоланде не доводилось видеться с герцогом после того, как они прибыли в столицу Франции. Но из кратких упоминаний мадемуазель о подарках, полученных от него, Иоланда могла убедиться в его щедрости и великодушии.

В первые же часы после прибытия актриса приняла у себя целую армию портных, шляпных мастеров, заказала огромное количество новых туалетов, и не было никакого сомнения, кто будет оплачивать эти счета.

Вчера же, например, Габриэль Дюпре доставили подарок от герцога — браслет, который, по мнению Иоланды, стоил столько, сколько понадобилось бы им с Питером на жизнь в течение целого года.

«Как может она быть так неблагодарна?» — спрашивала себя Иоланда, возвращаясь в покои мадемуазель.

Войдя в спальню Габриэль Дюпре и не найдя там хозяйки, Иоланда заглянула сквозь приоткрытую дверь в будуар. Там тоже никого не было, и девушке стало любопытно, куда могла подеваться актриса.

Она решила поискать ее и тут заметила, что дверь в смежные апартаменты, которые занимал герцог, не заперта.

Безотчетно Иоланда пересекла спальню и увидела, что Габриэль Дюпре стоит в дальнем углу комнаты. Она то скрещивала руки на груди, то простирала их вперед, как будто репетировала предстоящую ей роль.

Вид покоев герцога произвел на Иоланду ошеломляющее впечатление. Огромная кровать была задрапирована алым шелком, потолок и стены покрывала прекрасная роспись с изображением обнаженных фигур в весьма фривольных позах.

Иоланда уже была готова как-то заявить о своем присутствии и сказать мадемуазель, что все ее распоряжения насчет ужина выполнены, но что-то остановило девушку, и она по-прежнему хранила молчание, замерев на пороге.

Актриса вдруг принялась открывать ящики секретера, доставать оттуда бумаги. Она бегло просматривала их и возвращала обратно.

Неужели мадемуазель Дюпре роется в личных бумагах герцога? Подобная низость не укладывалась в голове Иоланды.

Но так, вероятно, и было, потому что актриса, обыскав два верхних ящика, принялась за третий, который был заперт на замок.

Это ее разозлило, и она с яростью подергала ручку, которая не поддавалась ее усилиям. И тут пленительная и грациозная мадемуазель Дюпре позволила себе выругаться, как уличная торговка.

Только в этот момент Иоланда поняла, что она унижает себя тем, что подсматривает за хозяйкой, и поспешила отойти от двери.