— Да ну его! Он мне уже одним своим замерзшим видом надоел, — отмахивалась дочь.

— Нет, Слава, ты слышишь, что она говорит! — ужасалась мама, появляясь в дверях, чтобы проводить мужа. — Марго, ты тоже поедешь на городском транспорте. Разве твои друзья приезжают в институт на машинах?

— Нет, они приезжают на троллейбусах, автобусах, трамваях и еще на электричках, — подняв глаза к потолку, как на школьном уроке, перечисляла Марго. — Но пускай о них думают их отцы. Я же не виновата, что мой папка — самый замечательный папка в городе. И мама тоже замечательная, потому что нашла такого мужа. — Она целовала маму в щеку, быстро натягивала на себя сапожки и песцовую шубку, набрасывала на плечо ремень подрамника и выскакивала на лестничную клетку.

— Да ладно, Дашенька, — извиняющимся голосом произносил Ремезов. — Я отвезу девочку сегодня. Но обещаю тебе, что это в последний раз.

— Ты мне каждый раз обещаешь, что именно этот раз будет последним, — махала рукой мама и кричала вслед дочери: — Рита, надень платок!

— Мама, я ведь на машине, — доносился до нее с первого этажа голос дочери.

Марго видела в окно, что на улице идет снег, и знала, что снежинки на ее великолепных локонах, которым не нужна укладка, будут красиво искриться в лучах зимнего солнца. Они лишний раз ослепят ее незадачливого кавалера и будут долго преследовать его в тоскливых беспокойных снах. По крайней мере, так ей говорили ее воздыхатели, и у нее не было причин им не верить. Она сбегала по лестнице, опережая отца, останавливалась в дверях подъезда и, принимая гордый, неприступный вид, превращалась из резвого бесенка в чинную девицу. Затем медленно выходила на улицу, небрежно кивала ожидающему ее парню, с удовольствием замечала в его глазах растерянность, проходила к передней дверце стоящей во дворе черной «волги», открывала ее и садилась на сиденье рядом с водителем.

— Здравствуйте, дядя Петя, — приветствовала она шофера, коренастого, плотного мужчину лет сорока.

— Здравствуй, здравствуй, егоза! — отвечал ей шофер, с улыбкой глядя на нее. — Расскажи-ка, сколько сердец разбила за последний квартал.

— Пальцев не хватит, — задорно отвечала Марго, поглядывая тайком в зеркальце заднего вида на то, как однокурсник ошарашенно топчется на месте, чувствуя, по-видимому, себя полным идиотом, и не решается подойти к машине, потому что к ней уже приближается сам мэр города.

— Доброе утро, Петр, — мэру приходилось довольствоваться задним сиденьем.

— Доброе утро, Вячеслав Всеволодович, — отвечал шофер и поворачивался к Марго. — Эй, егоза, брысь назад! Уступи место отцу.

— Пускай сидит, — говорил отец. — Отвезем ее, я потом пересяду. Все равно ведь не уступит. — Он оглядывался на парня, который, казалось, готов был разрыдаться от неловкости положения, и обращался к дочери: — Марго, может, все-таки захватим твоего воздыхателя? Неудобно как-то, парень ждал.

— Поехали, дядя Петя, — картинно закатывала глаза Марго. — А то папа начнет из жалости собирать в машину всех претендентов на мою руку и сердце.

— Ну что ж, поехали, жестокое создание! — шофер нажимал на газ, и «волга» трогалась с места, а девушка весело хохотала.

Марго не была жестоким созданием. Просто она привыкла с некоторым презрением относиться к своим кавалерам, может быть, потому, что они доставались ей слишком легко. Она не дорожила ни одним из них, зная, что всегда может найти замену. Она пылко влюблялась и моментально разочаровывалась, едва объект ее любви становился докучливым и подобострастным и начинал втолковывать ей, что не может без нее жить и боится ее потерять. В этот момент он ее и терял, так как нет ничего более скучного, как казалось Марго, чем мужчина, который, как преданный пес, ловит каждый твой взгляд, бросается выполнять любое твое желание и навязывает постоянно свое общество, словно у нее других интересов и быть не может.

Поклонники клялись, что не смогут жить без нее, но она знала, что бросит их, а они будут жить по-прежнему, как жили раньше, и через какое-то время начнут встречаться с другими девушками, более покладистыми, нарочно оказывая им знаки внимания у нее на глазах. Марго складывала в особый ящик стола письма и записки с любовными признаниями. Там были даже стихи, посвященные ей, но ящик уже был заполнен до отказа, а исписанные листки бумаги, льстя ее самолюбию, оставляли спокойным ее сердце. Так Марго и жила до своей восемнадцатой весны, влюбляясь, добиваясь ответной любви, расставаясь и влюбляясь опять. Но однажды все изменилось. Сразу и бесповоротно.


…Была весна. Старичок художник, который преподавал у них рисунок и живопись, заболел, а потом вышел на пенсию. Первая группа первокурсников-архитекторов осталась без преподавателя. Две недели они с радостью гуляли по улицам, вместо того, чтобы сидеть в пахнущей краской аудитории, вдыхая в себя уже теплеющий, но еще прохладный воздух ранней весны. А в понедельник на уроке черчения к ним заглянул декан факультета и предупредил, чтобы завтра они пришли на занятия по рисунку в полной готовности: в институт приглашен новый художник, и было бы неплохо, если бы группа сразу показала ему себя с лучшей стороны, не демонстрируя до времени своего обычного, присущего всем архитекторам разгильдяйства. Студенты не рассердились на слова декана. Они знали, что он сам всю жизнь отдал архитектуре, а значит, говорил и о себе. И они наперебой, шумя и крича, пообещали ему, что преподаватель останется ими доволен. Громче всех обещала Марго. Но что поделать, если ее голос был самый звонкий в их группе.

— А я знаю, кто будет вести у нас рисунок и живопись, — тихонько шепнула на ухо Марго ее подруга Надя, сидящая рядом с ней на черчении.

— Да ну, это неинтересно, — оборвала Марго. — Все художники одинаковы: бородатые, страшные и заляпанные краской. Терпеть не могу этих мазил, — добавила она.

Марго второй день занималась только тем, что кокетничала со своим однокурсником Антоном, а поскольку она была натурой целеустремленной, то больше и думать ни о чем и ни о ком не хотела. Она бы не позволила Наде сесть рядом, надеясь на то, что Антон подсядет к ней, если она будет одна, но Надя не раз уже помогала ей справиться с заданием по черчению. Во время вступительного экзамена она просто выручила будущую подругу. Конечно, Марго поступила бы в институт и без помощи Нади, ведь его ректором был старый друг ее семьи, однокурсник матери и отца, но ее самолюбие пострадало бы. Марго везде и во всем привыкла быть первой, отлично закончила школу, побеждала на всех соревнованиях по теннису, и ей было бы невероятно унизительно чувствовать себя хуже других студентов, поступивших в институт без протекции.

Итак, была весна… Мартовское солнце украсило город хрусталем сосулек, капель громко барабанила по жести подоконника, а в классе рисунка и живописи, расставив мольберты, собралась в ожидании нового преподавателя группа первокурсников, среди которых была и Марго. В открытую форточку врывался свежий воздух и веселый щебет птиц, составляющий вместе с перестуком капели неотъемлемый атрибут весны — приятную для юной души, полную обещанием любви, музыку. Преподаватель запаздывал, и Марго, выглядывая из-за мольберта, улыбалась Антону. Антон, с которым она встречалась осенью и рассталась через два месяца по собственной инициативе, уже несколько дней вновь интересовал ее. Он посвящал ей неплохие стихи, певучие и нежные. Если слушать их не очень часто, они даже доставляли удовольствие. Только вот беда — Антон читал их при каждом удобном и неудобном случае, словно на свете не было ничего интереснее его стихов. Может быть, поэтому Марго и рассталась с ним так быстро. Но прошло уже полгода, она успела отдохнуть от его поэзии, и сейчас, когда душу будоражила весна, любовные рифмованные излияния пришлись бы весьма кстати. Марго была твердо уверена, что влюбилась в него опять, и ей было светло и радостно — потому, что на улице стояла такая погода, и потому, что Антон, который еще вчера сердито отворачивался от нее, вновь отвечал на ее улыбки. Он уже собрался встать и подойти к девушкам, но дверь открылась, и в класс вошел красивый молодой парень. Из-под его черной широкополой шляпы блестели большие черные глаза, особенно заметные на бледном чуть удлиненном лице, которому прямой тонкий нос и правильно очерченные губы придавали оттенок благородства. Строгое длинное пальто, тоже черного цвета, отлично смотрелось на его высокой худощавой фигуре. Марго рассматривала вошедшего и удивлялась, что раньше никогда не видела этого красивого старшекурсника. «Наверное, он дипломник», — решила она. Дипломники посещали институт только раз в неделю. Марго очень захотелось познакомиться с ним.

— Ты ошибся, здесь занимается первый курс, — почти пропела она, демонстрируя вошедшему очаровательные ямочки на щеках. Теперь он наверняка обратит на нее внимание и потом, когда они встретятся в коридоре или столовой, сам подойдет к ней. — Пятый курс занимается на третьем этаже.

— Мне нужен первый курс, — чуть смутившись, произнес вошедший парень и направился к вешалке, стоящей в углу, на ходу расстегивая пальто. Он разделся, повесил на вешалку шляпу, пальто и длинный белый шарф и вышел на середину класса, обводя глазами давно не ремонтированное помещение.

— Я ваш новый преподаватель, — сказал он, подойдя к постаменту для натуры, вокруг которого расположились мольберты.

Десять пар глаз в молчании разглядывали его. Он стоял, скрестив руки, и тоже молчал, словно чего-то дожидаясь. Его густые черные волосы до плеч были перетянуты на лбу черной тесьмой, чтобы не падали на глаза во время работы. В его красоте было что-то, как подумала Марго, трагическое: в глазах таилась глубокая, невысказанная грусть, высокие изящные брови были страдальчески изломаны, около губ, на которых не было улыбки, пролегла горестная складка. На вид парню было чуть за двадцать, он был высок и худ, но несколько чрезмерную худобу скрывал вязаный свитер из толстой черной шерсти. Из-под хорошо отглаженных черных брюк виднелись чистые, несмотря на мартовскую грязь, ботинки.