Симон сказал: «Господь велел нам – у кого нет меча, тот должен продать свои одежды и купить его».

Те времена, мой сын, не были столь опасны, как те, которые наступили позднее. Но ты знаешь об этом. Зарождались лишь редкие семена сопротивления, подули недобрые ветры. Когда тлевшее недовольство вырвалось наружу, ты стал свидетелем этого события.

Моя любовь к Саре разгоралась. Я не мог укротить ее. Когда наконец посчитали, что Саул готов к тому, чтобы самому преподавать Закон, и когда Елеазар даровал ему звание раввина, Саул решился назначить день свадьбы. Моя душа опустошалась, будто в ней бушевали голодные львы.

Ревека так волновалась, будто сама стала невестой, и провела несколько дней вместе с Сарой, готовясь к предстоящему событию. Саул и Сара часто приходили в наш дом, ибо мы были их лучшими друзьями. Мне стало плохо, точно захворавшему щенку. Я томился по ней. Никогда раньше я так не желал ни одну женщину, как ее. Моя любовь переросла в страсть, затем в похоть и, сколько бы я ни потел под солнцем в своем фруктовом саду и сколько бы ни молился, стоя на покрывшихся мозолями коленях, непреодолимое желание овладеть Сарой лишь росло.

Но ее глазам было видно, что она страдает не меньше, чем я. И однажды, когда наши руки случайно прикоснулись, я заметил, как ее щеки залились яркой краской. Я мечтал о ней далеко за полночь, я беспокойно метался в постели, как больной лихорадкой. Молился, чтобы ко дню ее свадьбы я смог бы очистить свое тело и душу от этого наваждения.

Случилось так, что однажды Ревека отправилась в Иерусалим навестить свою мать и сестер, а я остался давить оливки. Я знал, что Саул уже находится в храме, ища учеников, чтобы создать собственную школу. Мой управляющий отправился в Иерусалим со свежевыдавленным оливковым маслом, а несколько моих рабов устроили сиесту в тени.

Видно, в тот день сама судьба привела Сару в мой дом. Будто наши звезды были нерасторжимо связаны с первых часов рождения. Я вышел из тени под ярким солнцем, с трудом веря своим глазам. Казалось, будто ко мне приближается видение.

Лицо Сары прикрывала вуаль, она опустила глаза. Сара пожелала мне хорошего дня и объяснила, что принесла корзинку с медовыми коврижками для Ревеки и меня. Она их только что испекла, коврижки еще горячие.

Когда я сказал ей, что Ревеки нет дома, а я остался один, Сара взглянула на меня, и мое сердце возликовало.

«Возьмите коврижку», – сказала она, протягивая мне корзинку. Коврижки были выпечены с медом, пудрой робинии и вкусными орехами.

Но я не мог есть. У меня пересохло во рту и перехватило в горле. Мое сердце билось, словно у юноши.

«Присядем в тени», – предложил я и взял у нее тяжелую корзинку.

Мы шли некоторое время, наслаждаясь жарким летом и свежим воздухом. Временами мы останавливались, наблюдали за птицами и вдыхали аромат цветов.

«Здесь так тихо, – сказала Сара, когда мы прошли уже довольно большое расстояние. – Здесь не так, как в городе, где полно народу и шумно. Здесь, среди деревьев, так спокойно».

Мы решили немного посидеть в тени сосны, тяжелые ветви которой опускались низко и распростерлись, словно руки, протянутые к небу. Когда мы сели, я заметил, что отсюда дом не виден.

«У Саула уже появился один ученик, – сказала Сара, опустив глаза. Она сидела, скромно подобрав маленькие ножки под себя. – Это сын бедного торговца, которому не по карману отправить своего отпрыска к более известному раввину».

Я ответил: «Все знаменитые люди начинают скромно. Придет время, когда Саул станет не менее известным, чем Елеазар».

Какое-то время мы сидели молча.

Я спросил ее: «Сара, на какой день назначена свадьба?»

«Она состоится через два месяца, когда Саул сможет купить небольшой дом в городе. Это скромный домик, но он будет принадлежать нам».

«Через два месяца, – подумал я. – Станет ли мне легче бороться с этой страстью, когда она выйдет замуж, или же это ничего не изменит?»

Пока мы наблюдали, как резвятся белки, Сара рассмеялась и у нее соскользнула вуаль. Когда я увидел ее черные волосы, ниспадавшие на плечи и грудь, моя страсть разгорелась еще больше.

«Сара, – сказал я, – мне трудно бывать с тобой вместе вот так».

«Мне тоже», – ответила она.

«Саул – мой лучший друг и брат, я не могу предать его».

Она прошептала: «Знаю».

Несмотря на это, я ничего не мог поделать с собой. Я весь дрожал, в моей душе шла отчаянная борьба с вожделением, завладевшим мною. И я не мог противостоять. Уступая порыву чувств, я взял красивые волосы Сары и поцеловал их.

В ее глазах выступили слезы. Вдруг она натянутым голосом сказала: «Саул ни о чем не догадается».

Меня словно громом поразило. «Однако, моя любовь, – возразил я, – ты должна пойти к мужу девственницей. Закон не допускает двух мнений. В нем также ясно сказано: если будет молодая девица обручена мужу, и кто-нибудь встретится с нею в городе и ляжет с нею, то обоих их приведите к воротам того города и побейте их камнями до смерти».[44]

Я сказал: «В Законе все ясно сказано. Не за себя я боюсь, а за тебя, моя любовь».

Она коснулась моей руки, и вся верность Саулу испарилась. Сара присела ближе ко мне, она вся дрожала, ее уста раскрылись.

И я сказал: «В Пятой книге Моисеевой также говорится: если же кто в поле встретится с остроковицею обрученною и, схватив ее, ляжет с нею, то должно предать смерти только мужчину, лежавшего с нею».[45]

Но Сара ответила: «Нет, моя любовь! Если нас застигнут, тогда мы будем наказаны вместе. Забудь про Закон, город и поле. Выхода нет. Мы должны покориться своей судьбе. Если нас уличат, то справедливость восторжествует. Если все обойдется, тогда нам придется вечно жить с тем, что у нас на совести».


Никто нас в тот день не видел, и никто ничего не узнал. В то мгновение я будто в рай заглянул. Но затем проходили вечера и дни, приводившие меня в отчаяние. Не было более низкого и презренного в своем обмане существа, чем я. Я предал свою жену Ревеку, я предал лучшего друга Саула, и я предал Бога. Моему поступку не было оправдания, да я и не пытался оправдаться. Я украл у своего лучшего друга то, что ему принадлежало по праву. Я никогда не смогу посмотреть ему в глаза без чувства глубокого стыда.

Я уже два раза за свою жизнь осквернил Тору. Как же я мог рассчитывать на то, что окажусь среди избранных, когда вернется Мессия, если я нарушил священный Закон Бога? На Сионе в любой день появится Царь, а я стал недостойным его.

Испытывая душевные муки, я отправился к Симону за советом. Я не раскрыл подробности, а всего лишь признался в том, что совершил преступное деяние. Я бросился на колени и спросил, что мне делать. К моему удивлению, Симон ответил: «Уже тем, что ты ищешь очищения, ты, стал чистым, ибо Бог видит в твоем сердце. Если ты искренен в своем раскаянии, тогда прощение придет незамедлительно». Тогда я сказал: «Как еврей я не заслужил права встречать Мессию».

Симон ответил: «Вспомни притчу о свадебном пире. Не садись на почетное место, ибо может случиться так, что хозяин уже пригласил человека более важного, чем ты. Тогда он может сказать тебе: «Пожалуйста, освободи ему это место». И ты будешь опозорен, тебе придется занять не столь почетное место. Если тебя пригласили, то занимай менее почетное место, дабы хозяин мог сказать тебе: «Мой друг, подойди и садись здесь, ближе ко мне». Так тебе окажут честь в присутствии других гостей. Ибо всякий, кто хочет возвеличить себя, будет унижен. А всякий, кто ведет себя скромно, возвеличится».

Я долго размышлял над советом Симона, и, хотя мне казалось, что он, возможно, прав, это не избавило меня от отчаяния.

А беды мои множились, ибо, хотя я добился, чего так желал, и после этого стал несчастным, я все еще любил Сару всем сердцем и душой.

Мой сын, это изменило меня. Хотя Симон успокаивал меня, говоря, что мне всего девятнадцать лет, я слишком строг к себе и со временем смогу простить себя, я все время чувствовал себя недостойным перед Богом. Случилось так, что я заставил себя дать зароки: молиться в два раза чаще и в два раза дольше, чем того требует Закон; носить тфилин на руке и лбу; чтить и Ветхий Завет, и Завет ессеев; удвоить усилия, дабы стать достойным этого Мессии.

Только так мог я примириться со своей жизнью. Я продолжал тихо и тайно любить Сару, но я также стал проявлять больше любви к Ревеке, чтобы она не страдала из-за моей слабости. Я не изменил своего отношения к Саулу, но всегда испытывал неловкость в его присутствии и старался не встречаться с его женой наедине.

Сославшись на болезнь, я не пошел на их брачный пир и отравил туда Ревеку вместе с ее матерью и сестрами. После женитьбы у Саула и Сары уже не оставалось времени приходить к нам в гости, как бывало раньше. А я всегда находил отговорки, чтобы отказаться от приглашений наведаться к ним.

Однажды, ко мне пришел Салмонидес и предложил купить соседнее хозяйство, которое обеднело и не давало прибыли, и превратить его в процветающее дело. Я по достоинству оценил это предложение, которое могло отвлечь меня от тяжелых дум, и тут же нанял новых работников, купил крупный пресс для отжима оливкового масла и придумал лучшую систему орошения. Салмонидес оказался прав, ибо соседнее хозяйство вскоре начало окупаться, а затем приносить прибыль. Пока мои оливковые деревья плодоносили сочными оливками, а мой пресс выжимал лучшее масло Салмонидес увеличивал мои доходы посредством вложения денег и другими способами.