Юлия Андреева - Свита мертвой королевы

Желая прослыть лучшим слугой, я с ума сходила, как бы услужить добрейшему господину. Я заставляла Карнелиуса покупать на рынке все самое свеженькое и тут же готовила дону Санчусу сама, не доверяя столь важное дело другим. Но хозяин ел, не чувствуя вкуса, и пил дорогое вино так же спокойно, как пил бы воду. Я следила за тем, чтобы его вещи находились в идеальной чистоте, а он не замечал этого, принимая как должное. Не знаю, обнаружил ли он, что я выбросила половину его мебели и привела в божеский вид сам дом. Думаю, это мало его трогало.

Лишь однажды лицо моего господина осветила улыбка. Когда он достал из сундука чистый лист бумаги и, проведя по нему рукой, остался доволен гладкостью его поверхности. Улучив момент, когда дон Санчус уснул, я выкрала этот лист и обошла лавки в поисках похожей бумаги. Найдя ее, я купила всю, что была, и положила на стол, пока дон Санчус еще не проснулся. К сожалению, и этот мой поступок пропал всуе.

Оставалось последнее, то, что я специально отложила в самый долгий ящик, – стать для него идеальным слугой-попутчиком. Сопровождать его во всех выездах и осматривать вместе с ним тела убиенных и место преступления.

Такая возможность вскоре представилась. Живущая в нашем городе донья Констанция де Гадора обратилась к дону Санчусу с просьбой помочь ей в сложном деле с ее юным племянником, которого утром нашли в петле.

Решив, что молодой человек покончил жизнь самоубийством, местный священник отказался хоронить его на церковной земле. Донья де Гадора считала это несмываемым позором, из-за которого она не сможет выдать замуж трех своих дочерей, так как никто из порядочных семейств не захочет связываться с домом, чьи представители нашли себе приют за церковной оградой рядом с некрещеными, бродягами, оглашенными и самоубийцами.

– Это не могло быть самоубийство! – кричала на весь дом донья де Гадора, не сдерживая своих чувств и плача в голос. – Дон Санчус, вы знаете моего Родригу и, должно быть, помните, что это был веселый и беззаботный молодой человек. С какой стати ему лезть в петлю?

Я поставила на стол графин с лимонной водой, и дон Санчус, опережая меня, налил донье Констанции в ее бокал.

– Поводов для самоубийства можно найти сколько угодно, – дон Санчус старался говорить спокойнее и тише, но в этот момент дама вытащила из рукава второй платок и шумно высморкалась.

– Какие еще поводы? Ему было всего двадцать лет! Молодой, красивый, неженатый…

– Вот-вот, часто поводом для сведения счетов с жизнью является именно неудача в любви, – попытался вставить словечко дон Санчус.

– Ха-ха-ха! О каких неудачах вы говорите?! Свадьба была назначена на Святую неделю.

– Но, возможно, в деле замешена еще какая-нибудь женщина, о которой вы просто не знаете?

– Женщина… Он только что сдал экзамены. Все, кроме последнего. Мой мальчик был поглощен учебой. На столе осталась работа по философии. Он за неделю до этого ее завершил и ждал только дня, чтобы поехать в Коимбру на встречу со своим профессором!

– Проигрыш в карты?

– Был бы проигрыш, заложил бы имение, земли. Нет, дон Санчус, как хотите, но мой племянник был добропорядочным молодым человеком, он готовился к свадьбе и заканчивал учебу. У него имелись деньги, положение в обществе и связи при дворе. Если такие молодые люди будут кончать жизнь самоубийством, то что же останется менее богатым, даровитым и счастливым? Дон Санчус, во имя Девы Марии, умоляю, докажите, что Родригу был подло убит и затем повешен, а не вел себя как слабая, всего боящаяся женщина!

На последней фразе гостья встала, являя нам прямую, точно мачта, спину и гордый орлиный профиль, который я не разглядела, пока дама плакала и сморкалась. В секунду донья Констанция де Гадора превратилась из просительницы в черную королеву или ведьму – повелительницу ночи. На ее бледном восковом лице проступил румянец, глаза сверкали.

– Я сделаю все возможное, благородная донья, – дон Санчус низко поклонился даме.

Та, кивнув на прощание и сказав, что внизу нас ждет карета, пожелала уехать первой, чтобы приготовить все к проведению расследования.

– Только ради всего святого, распорядитесь, чтобы слуги ничего не трогали в комнате, где нашли дона Родригу, – забеспокоился дон Санчус.

– Что ж, им даже пыль нельзя вытереть? – остановилась в дверях дама, не поворачиваясь к говорившему.

– Ни в коем случае. Ничего! – дон Санчус вновь поклонился, теперь уже спине дамы. – Любая незначительная мелочь может оказать помощь в расследовании, в то время как слуги из самых искренних побуждений могут изменить картину преступления, всего лишь выбросив лишние, с их точки зрения, вещи или передвинув мебель.

– Я поняла вас, – опираясь на перила, донья Констанция спустилась на пару ступенек, так что в просвете дверей теперь была видна лишь ее кичка с черной траурной мантильей. – Я поспешу домой и прослежу, чтобы до вашего прихода ничего не трогали, но и вы не задерживайтесь. В моем доме труп племянника, а священник не сдастся, даже если я прикажу повесить его самого на том же крюке, на котором закончил жизнь мой бедный Родригу.

Дом госпожи де Гадоры находился в паре кварталов от нас, за овощными рядами рынка, так что, не выходя с ее заднего двора, вполне можно было покупать всякую снедь.

Дон Санчус ехал в одноместной карете, на запятки которой я предусмотрительно прикрепила его сундучок, в то время как сама я неспеша шла за ним, на ходу здороваясь с соседями и торговцами, у которых обычно мы покупали продукты.

Насколько я поняла, дон Санчус знал дорогу и бывал в доме, потому что, перекинувшись парой слов с управляющим и выразив соболезнования дочерям доньи де Гадоры, он прямиком устремился в дом, так что я с сундучком едва поспевала за ним.

Мы поднялись на второй этаж и, пройдя по узкому, заставленному всяким хламом коридорчику, оказались возле дверцы на чердак. Там дон Санчус подобрал полы своего плаща и, кряхтя и жалуясь на возраст, полез наверх. Чердак, на который мы забрались, был местом, где несчастного Родригу нашли повешенным.

Понимая, что придется встретиться с повешенным, я готовила себя заранее не испугаться, но этого не случилось. Дон Санчус замер на пороге, мешая мне проникнуть внутрь. Какое-то время он молча изучал окружающую обстановку, потом сделал молниеносный наклон и поднял что-то с пола.

Обливаясь потом, я втащила на чердак сундучок и, оглядевшись, заметила, что дон Санчус держит в руке кусок пеньковой веревки за два двадцать, дорогой и весьма эластичной. Ее покупали в основном на корабли, для крепления всевозможного груза, так как она была устойчива к влаге и почти не гнила.

– Любопытно, очень любопытно… – дон Санчус поднес веревку к единственному крохотному окошечку, продолжая разглядывать ее. – Ферранте, твои глаза, мне думается, лучше моих. Не кажется ли тебе, что это кровь?

С содроганием я взяла веревку. Да, действительно, рыжеватые следы могли быть кровью или ржавчиной. Желая хоть в чем-то помочь своему господину, я пересказала все, что знала об этом сорте веревок. Дон Санчус выслушал мой отчет с величайшим вниманием и даже похвалил меня за помощь, что случилось с ним впервые.

– Вот на точно такой веревке и повесили молодого господина. – На чердак за нами поднялся толстяк управляющий, чье необъемное тело с трудом протиснулось в узкий дверной проем.

– А где же та самая веревка? – дон Санчус взял управляющего под локоток. – Я надеюсь, ее сохранили.

– Да кому она нужна-то, после удавленника? – вытаращился толстяк. – После удавленника на нее разве что ведьма какая или колдун польститься могут, а истинный христианин никогда.

– Так где же веревка? – переспросил уже терявший терпение дон Санчус, понимая, что на найденном им крохотном кусочке можно было повесить разве что крысу.

– Я хотел выбросить ее, чтобы отвести порчу от дома, но госпожа строго-настрого приказала ничего не трогать до вашего приезда, так что она внизу, там же, где и тело молодого хозяина, – управляющий отер пот со лба.

– Потом о порче. Скажи сперва, где именно повесился дон Родригу и кто его нашел.

– Господин висел вот на этом крюке, на котором мы обычно вешаем копченый окорок, – при воспоминании об окороке управляющий блаженно улыбнулся. – Утром служанка и ее парень полезли на чердак по срамному делу и наткнулись на несчастного дона Родригу. Девка в слезах с самого утра, не вылезает из кухни, боится. А ее полюбовник – наш кучер возил к вам донью Констанцию.

– Не обратил внимания, – дон Санчус задумался. – Ладно. Я хотел бы осмотреть тело, а потом пришлешь мне этих полюбовников, да смотри, не спугни их. Чтобы не сбежали. Что-то не нравится мне все это.

– Да куда уж хуже? Хоронить молодого хозяина как порядочного человека не будут. Куда уж хуже, – поддакнул управляющий, пропуская дона Санчуса перед собой на лестницу.

– А почему это вы вешаете окорок столь далеко от кухни? – сощурился дон Санчус.

– На кухне ему жарко, – развел ручищами управляющий. – Кроме того, есть опасность, что ночью кто-нибудь из слуг доберется. А тут… Посудите сами, на чердак можно пройти двумя путями. Через конюшню и наверх, сразу же за сушилкой для сена, но там лошадки могут занервничать. Или через весь дом, но тогда – мимо комнат госпожи, ее трех дочерей и ихних служанок. Пока доберешься – тебя несколько раз спросят, куда и зачем. Так что место вполне надежное. Только сейчас окорока и не должно было там быть. Потому как не сезон. К зиме будет. А сейчас плохое время для забоя скотины – лето…

Мы спустились в коридорчик и неспеша проследовали за управляющим на первый этаж, где в самой холодной комнате лежал накрытый белой простой материей труп.

– Госпожа разрешила нам осмотреть тело, – произнося это, дон Санчус избегал взгляда управляющего. Его внимание было поглощено вытянувшимся на столе молодым человеком.