Юлия Резник - Свингеры

— В машину! Быстро!

Он шустро развернулся, объехал школу и втиснулся на небольшой пятачок у трансформаторной будки.

— Смешно тебе?

— Если только чуть-чуть.

— Ты всегда была пустосмехом…

Я промолчала. Стушевалась под его ироничным взглядом. И вдруг некстати подумала о том, что чуть было не разучилась смеяться вовсе.

— Эй, ты чего? — моментально уловил Тим изменения в моем настроении.

— Ничего. Просто вдруг подумала о том, как сильно тебя люблю. И как долго…

— Целую вечность, да?

— Да. Целую вечность.

— Я тоже тебя люблю, Белоснежка.

Старое, еще школьное, прозвище заставило меня улыбнуться, а губы Алмазова — забыть обо всем. Он целовал меня медленно, тягуче. Теперь не спеша. Потом нащупал рычажок и откинул кресло. В этот раз все было для меня. Тимур расстегнул пиджак, стащил вниз бра, оголяя грудь, и долго-долго ее терзал, сосал, покусывал и лизал, пока только этого мне не стало мало. Мои «пожалуйста-Тим-пожалуйста» слились в одно беспрерывное просящее хныканье. Лишь тогда Алмазов сжалился, сдвинул горячую ладонь чуть выше по бедру.

— Давай же уже! — рыкнула я. С губ Тимура сорвался короткий смешок, но в тот миг, когда они коснулись меня между ног, смех замер. Алмазов ввел в меня сразу два пальца и несколькими резкими точными ударами отправил меня за черту.

Звонок с урока донесся до меня как сквозь вату.

— Эй, милая, я ни на что не намекаю, но скоро придут мальчишки, а ты…

Я послушно поднялась. Одернула влажные трусики. Опустила на место юбку и принялась возиться с застежкой на пиджаке.

— А как же ты?

— Похоже, никак. Пока… Но ведь мы все исправим вечером? — тихий интимный шепот царапнул кожу, я поежилась и, закусив губу, кивнула:

— Можешь не сомневаться.

Тимур погладил меня по губам и нажал кнопку, опуская стеклоподъемники.

— Надо бы проветрить, — криво улыбнулся он. — Здесь слишком жарко.

В общем, все следы произошедшего мы успели устранить до возвращения детей. Конечно, им и в голову не могло прийти, чем тут занимались родители всего несколько минут назад. Дамир и Назар бесконечно трещали об одноклассниках, возмущались слишком плотным, по их мнению, расписанием и особенно тем, что Маргарита Кириллова посмела так сильно вырасти за лето, что стала даже выше самого высокого в классе Дамира.

— И как она только могла, — иронично улыбнулся Тимур, перехватывая мою ладонь на коробке передач.

— Вот именно! — горячо поддержал отца Назар. — Теперь Дамир рядом с ней, как карлик. А ведь он хотел позвать Маргариту в кино!

— Ничего я не хотел!

— Хотел! Я видел, как ты с ней в вайбере переписывался!

— Ах ты, мелкий шпион! — зашипел Дамир на брата.

— Я-то мелкий? По крайней мере, в своем классе я все еще самый высокий.

— Так, ребята, не ссорьтесь. Мы же не хотим себе испортить праздник, правда?

— Какой праздник? — одновременно спросили мальчики, одинаково вытянув шеи.

— Так ведь день знаний…

— И что, мы его будем отмечать? — без всякого энтузиазма поинтересовался наш старший.

— Обязательно. Вытащим батут, закажем пиццу и позовем всех ваших друзей. Что скажете?

— И папа будет?

— Обязательно. Только ненадолго сгоняет в город по делам.

— Ну, не знаю. Вроде, звучит неплохо.

Мы переглянулись с Тимуром и синхронно закатили глаза. Дамир достиг того возраста, когда открытое проявление чувств было едва ли не смерти подобно. Внутри он мог визжать от восторга, а внешне казалось, все ему нипочем. Ну, и ладно. Главное, что не отказался.

Едва только мы оказались дома, я развила бурную деятельность. Обзвонила любимые рестораны, заказала еду. В агентстве, куда мы всегда обращались за помощью в организации праздников — долго не отвечали. Я понимала, что у них горячая пора, и, если честно, не сильно надеялась, что успею вот так, с бухты-барахты, вытребовать у них аниматора, но в конечном счете мне повезло. Через несколько часов, глядя на то, какой размах приобрел праздник, в моей голове мелькнула и тут же погасла мысль о том, что я на радостях несколько перестаралась. Но вид счастливых детей стоил того. Одно беспокоило — Тимур все не возвращался. Мы уже и чай выпили, и съели заказанный торт… За ребятней потянулись родители, но те категорически не желали расходиться. Через некоторое время на веранде нашего дома собралась довольно приличная компания взрослых. Я бегала между соседями, предлагала чай-кофе, чего покрепче и с тревогой погладывала за ворота. Наконец, вдали послышался звук мотора. Оставив гостей, я побежала навстречу мужу.

— Что ты так долго? Я волновалась…

Тимур покачал головой:

— Отец…

— Что — отец?

— Он в реанимации, Кать.

— Он в реанимации, Кать…

Я застыла, как последняя дура, с открытым ртом. Слов не было. Все они казались такими банальными. Несущественными, не способными передать все, что я действительно чувствовала.

— Так, сейчас я всех разгоню по домам, и мы поговорим, хорошо? Решим, что делать.

Я старалась не показать, как растеряна, но, думаю, мой дрожащий голос выдавал меня с головой. Тимур задумчиво посмотрел на меня, кивнул и, ссутулив плечи, как будто держал на них весь наш мир, пошел к дому. У него хватило сил поздороваться с соседями и даже перекинуться с ними парой ничего не значащих фраз. Откуда они брались? Я не знала… У Тима с отцом были особенные отношения. Бакир для него был не просто папкой, но еще добрым другом и примером для подражания. Я могла только догадываться о том, как Тимур справлялся с тем, что случилось.

Будто почувствовав неладное, соседи постепенно разошлись. Две мамочки вызвались помочь мне с уборкой, но я отмахнулась от их предложения. Посуда у нас по случаю пикника была одноразовой, а бокалы и чашки я могла собрать и потом. Все потом… сначала Алмазов.

Я нашла его на балконе. Он сидел на самом краешке плетеного кресла и смотрел вдаль. Стемнело. Фонари на заднем дворе мы как всегда забыли включить, и теперь наш сад освещала лишь луна, выкатившаяся из-за толстого брюха тучи.

— Дождь опять будет.

— Похоже на то.

Совершенно не зная, что мне дальше делать, я присела на подлокотник Тимурова кресла и осторожно погладила его по темным густым волосам.

— Расскажешь, что случилось?

— Расскажу… — Тим потянулся рукой к столику. Оказывается, время до моего прихода Алмазов коротал не один. Компанию ему составила бутылка коллекционного коньяка.

— Принести что-нибудь поесть?

— Не надо. Ничего не хочу…

— Ладно. Так что случилось-то? Что говорят?

Тимур хмыкнул:

— Знаешь, я ведь чувствовал… Знал, что это. Нужно было заставить его обследоваться. Еще тогда! А теперь поздно…

Я сглотнула, но собравшаяся во рту горечь никуда не делась. Ее стало вдруг так много, что я боялась ей захлебнуться.

— Как это, поздно? — спросила, запнувшись.

— А вот так. Рак простаты. Четвертая стадия. Уже не операбельно. Он весь светится, Кать. Понимаешь? Метастазы везде… Везде: в костях, кишечнике…

Тимур залпом выпил коньяк и налил еще. Провел ладонью по лицу. Снова замер, глядя в одну точку. Он говорил об отце и в то же время как будто озвучивал мои самые главные страхи. Те страхи, что я надежно заперла в темнице памяти, прежде чем выкинуть ключ. А теперь они выползали, тянули ко мне свои холодные руки, стискивали в них, душили, отбирая мой кислород.

Рецидив… Метастазы…

Вот, о чем я не позволяла себе думать ни при каких обстоятельствах. Потому что, в противном случае… как вообще жить? Болезнь Тимура мы выявили на самой ранней стадии. Это давало надежду на полное выздоровление. И я ни на секунду не позволяла себе думать, что может быть как-то иначе.

Но ведь оно могло…

Я отобрала у Тима бокал и сделала жадный глоток. Коньяк обжег нутро, вызывая слезы, но мне нужна была эта боль, чтобы переключиться.

— Я не знаю, что сказать, Тимур…

— Зато я знаю, что нужно было сделать! Отвезти его за руку врачу… еще тогда, в первый раз.

— Да брось, Алмазов! Что бы изменили эти два дня? Ничего… Ты же знаешь, что рак простаты протекает практически бессимптомно.

— Значит, нужно было настоять, чтобы он обследовался. Заставить его больше времени уделять здоровью, я не знаю… — Тимур в отчаянии зарылся рукой в волосы. — Отцу всего шестьдесят.

— Невозможно заставить взрослого человека заботиться о своем здоровье, если он того не хочет. Пожалуйста, не накручивай себя. Здесь нет твоей вины, Тим.

Тимур кивнул, все так же глядя в одну точку. Не думаю, что он понимал, что я пыталась ему втолковать, что он вообще меня слышал. Может быть, он так же, как и я совсем недавно, думал о своем… Может быть, его тоже сжирал этот дикий неконтролируемый страх. Не только страх за отца, но и страх, что болезнь вернется.

— Хочешь, поедем в больницу? — осторожно спросила я.

— Нет. Там до утра нечего делать. Я к девяти поеду.

— Хорошо. Тогда я поеду с тобой.

— Как хочешь.

— Хочу. Быть с тобой рядом, чтобы ни случилось.

Хочу. Быть с тобой рядом, чтобы ни случилось.

Алмазов наконец очнулся. Вскинул голову, повернулся ко мне. И долго-долго смотрел, пока я ласкала его затылок. А потом опять потянулся за стаканом.

— Если ты завтра планируешь сесть за руль — тебе достаточно, — впервые возразила я, накрывая бокал рукой. — Лучше спать пойдем. Утро вечера мудренее.

— Думаешь, я усну?

— Не думаю. Но сидеть здесь и надираться тоже не выход. Пойдем, Тим… Холодает…

Не знаю, почему, но в ту ночь сон завладел мною быстро. Может быть, виной всему был убаюкивающий своей монотонностью таки пролившийся дождь, а может быть, я подсознательно чувствовала, что это моя последняя спокойная ночь. А дальше… Дальше тяжело было. Очень. Аврал на работе, Бакир, которого, по его настоянию, забрали домой, несмотря на то, что ему становилось лишь хуже, дети с их учебой и секциями… Мы с Тимуром разрывались между домом и работой, аптеками и врачами… В этой кутерьме я едва не забыла о встрече с Жориным. Хорошо, что он позвонил и напомнил.