Ксюшка подскочила, хлопнула в ладоши и ритмично задвигала бедрами. На нее подобная музыка действовала магически. Она выписывала замысловатые движения руками, а Иришка пыталась повторить. Я приклеилась взглядом к этому зрелищу. Моя дочь повторяла движения и чувствовала ритм! Мне хотелось призвать всех – посмотрите! Я была на седьмом небе от гордости.

Ника спустилась на площадку между этажами и начала подтанцовывать. Элла схватила с кресла крепдешиновый платок и присоединилась к остальным.

Вскоре вся наша женская община выплясывала вокруг Иришки импровизированный восточный танец. Мы словно стремились выплеснуть то, что приходилось прятать в повседневной жизни. Мы танцевали каждый о своем.

Элла – о своем романе с известным в нашем городе композитором. О том, какой он талантливый, молодой и безумный. О том, что он посвящает ей свою музыку и говорит красивые слова. Дарит ей вторую молодость и остроту жизни.

Никин танец был о поиске чувственных удовольствий, о риске и об отсутствии иллюзий.

Ксюшка танцевала профессионально.

Но я смотрела на свою дочь. Я глаз с нее не сводила. Конечно, ее движения оставались неуклюжи и неуверенны, но я видела в них то, что хотела. В них заключалось мое ожидание.


Ксюшка вызвалась проводить нас до будки гаишника, но я поспешно отказалась. Боялась проговориться по дороге. Зачем усложнять жизнь подруге, и без того сложную?

Вернее, какую-то нелепую. Не оставалось сомнений, что со вторым мужем ей так же не повезло, как и с первым.

Ксюшка не обладает вызывающей красотой, но чем-то притягательным, безусловно, обладает. Она невысокая, подвижная, с живым эмоциональным лицом и пестрыми, в крапинку, глазами.

Все детство она занималась в ансамбле танцев и после школы поступила в колледж искусств, где продолжала танцевать. У них даже экзамены проводились в форме концертов, я всегда ходила. В Ксюшкиной группе на пятнадцать девочек приходилось пять мальчиков. Одним из них был Толик. Он, как и остальные четверо, выглядел несколько манерно, на мой взгляд. Но ведь это мир искусства… К тому же у него на верхней губе имелся небольшой, но заметный шрам, что, по мнению Ксюхи, придавало ему некий шарм и мужественность.

Отстояв полдня у станка на классике, хореографы истязали себя народным танцем и танцем модерн. В их классе никогда не стихал топот и всегда стоял запах конюшни. В раздевалке девчонки переодевались, не стесняясь парней. По моему, они вообще не различали друг друга по признаку пола. Заглянешь в раздевалку на перемене – лежат вповалку, ни живые ни мертвые, друг на друга не смотрят, дышат как рыбы на берегу. Напрыгаются полдня, а потом до вечера лекции. А по ночам Толик танцевал стриптиз. И однажды как-то Ксюха на этот стриптиз попала. И разглядела Толика. Она увидела, что он высок, строен и что он мужского пола. На народном танце в кадриль встала с ним в пару. Тут и он ее разглядел. У них как-то все закрутилось без предварительной подготовки, в общежитии колледжа, в комнате однокурсников. Они совсем не расставались, встречались по чужим комнатам, а после Ксюшка донимала меня подробностями этих встреч. Однажды повела меня на мужской стриптиз, где Толику аплодировали дамы. Им нравились его откровенные телодвижения. Они не нравились только Ксюшкиной маме.

Тетя Таня очень надеялась, что увлечение дочери пройдет, как болезнь ветрянка.

– Ну что это за мужик? – вопрошала она нас с мамой. – Порхает, как бабочка, волосы длиннее, чем у Ксюши.

– Зато у них общие интересы, – вступалась моя мама.

– Какие там интересы? Танцор – не муж! – рассуждала тетя Таня. – Выйти за такого – себя не уважать.

Она кожей чувствовала, что дело движется к этому.

Тетя Таня поручила всем своим подругам побольше узнать про Толика и его семью. Между тем Ксюшка залетела, и свадьбы было не миновать.

Молодые заявили, что свадьба будет студенческая, в кафе на набережной. Однокурсники проявили фантазию, нарядились в сценические костюмы, отплясывали так, что из соседних кафе сбежались зрители. Настоящая молодежная свадьба. Танцы народов мира воочию.

Ксюшка привела молодого мужа жить к маме. Толик по-прежнему учился и работал, у моей подруги потихоньку рос животик.

И тут подоспели сведения. Подруга тети Тани, медсестра из горбольницы, раскопала медицинскую карточку Толика. Оказалось, что родился он с заячьей губой. И года в четыре ему сделали операцию. Тетя Таня подняла тревогу. Призвала к ответу Толикову маму. Та призналась, что да, операция имела место. И теперь ничего не заметно. Мать Толика даже вроде бы и гордилась, что вовремя все сделала и теперь сын красавец.

– Подумаешь, дефект – заячья губа! Что об этом и говорить-то?

Но тетя Таня так не считала. Вместе с подругой-медсестрой они продолжали копать и нарыли, что в роду у Толиного папы был родственник с олигофренией. Тетя Таня подняла всех на уши. Вся наша семья бурно обсуждала эту проблему.

Только я плавала в розовом тумане любви – как раз мой роман с Игорем начал свое развитие.

Я и не предполагала, что у Ксюшки с Толиком все зайдет в тупик.

Тетя Таня пристально присматривалась к зятю. Она искала и, что интересно, находила признаки олигофрении. И раскрывала глаза беременной дочери.

Пока я наслаждалась счастьем умопомрачительной любви, моя подруга, ведомая любящей рукой своей мамы, твердой поступью шагала к разводу.

Дело осложнял Ксюшкин растущий живот. Но и он не стал камнем преткновения для тети Тани. От живота было решено избавиться.

Как Ксюха допустила саму мысль эту в свою голову? Срок был пять месяцев, УЗИ показывало девочку.

На моей свадьбе подруга не присутствовала. Тетя Таня всем говорила, что дочь положили на сохранение.

После свадьбы мы стали жить у Киры, куда и явилась с поздравлениями моя подруга Ксюха – бледная, несчастная и без живота. Вызвали искусственные роды в связи с медицинскими показаниями.

– Какими показаниями? – ахнула я. – Ты с ума сошла?!

– Наверное, – тяжело вздохнула моя подружка.

Я представляла себе Ксюшкиного ребенка, окровавленного, шевелящего крохотными ручками. Говорят, такие дети рождаются живыми, их потом просто оставляют умирать.

Ксюха собиралась назвать девочку Таней, в честь матери.

– Ты ничего не понимаешь, – защищалась она, затравленным взглядом взирая на меня из глубины старого кресла. – Ребенок мог получиться инвалидом! Она могла быть… как…

– Как Кирюша, – подсказала я.

Ксюха смотрела на меня с минуту не моргая. Ее и мои глаза одновременно наливались слезами.

– Они на меня насели все: мама, тетя Юля из больницы, гинеколог… Ты не слышала, что они мне говорили! Что моя дочь может родиться уродом, что в лучшем случае она будет умственно отсталой… Они водили меня в палату, где лежат такие дети… Я видела! Это ужасно, Свет…

Я молчала, не зная, что сказать.

– Ты теперь будешь презирать меня, да? – потерянно спросила моя подружка.

– Ну что ты, нет!

Я обнимала ее и чувствовала себя так, будто это у меня вызывали искусственные роды. Будто меня заставили развестись с Игорем из-за какого-то дефекта. Мы обе ревели.

Мне было жаль себя, жаль подругу и жаль убитого ребенка. Из всех троих я могла помочь только подруге. И я утешала ее, как могла.

– Ты меня понимаешь? – спрашивала она.

Я гладила ее по спине и соглашалась: понимаю. Я ничего не понимала.

Игорь узнал эту историю от меня. В тот период мы рассказывали друг другу все-все, любую мелочь. По крайней мере – я. Мне казалось, что я обязана переливать в него половину себя, чтобы было поровну.

Его реакция меня поразила. Он сказал, что мне не нужна такая подруга.

– Да она круглая дура! – возмущался он, меряя шагами нашу комнату, бывшую мою. – К тому же жестокая дура. Вместе с мамашей.

– Ну, тетю Таню-то ты совсем не знаешь, – вступилась я. – Тетя Таня медик, она на жизнь смотрит с позиции медицины.

– Светик! – Игорь подошел, взял мою голову в свои руки и заглянул мне в глаза несколько испуганно. – Ты ведь не такая? Ты – не такая?!

Теперь я понимаю – в тот момент он действительно испугался, что недостаточно хорошо узнал меня.

Когда любишь человека, всегда кажется, что ты его хорошо знаешь. А после оказывается, что неизученные пространства ты просто заполнил собой.

Тетя Таня очень опасалась, что Толик будет преследовать Ксюшку, доставать своей любовью. Что он так просто не отстанет. А вышло все иначе. Он, когда узнал, что стало с его ребенком, собрал свои вещи и уехал из города совсем. Даже проститься не пришел.

– Да он и не любил тебя никогда! – внушала тетя Таня дочери после отъезда зятя. А та после развода и больницы находилась в полной прострации. Она не верила, что все это действительно с ней происходит.

Но это было. И я – свидетель.


Когда мы с Иришкой забежали в тепло нашей квартиры, я с порога заявила:

– В воскресенье идем в лес!

– За подснежниками? – отозвался Игорь, не отрываясь от монитора.

– На санках кататься!

– М-м-м, – прозвучало в ответ.

Я методично строю планы. В моих сценариях много солнца и радости. В них – гармония и безмятежность. Но жизнь так же методично и последовательно вносит в них свои коррективы.


В пятницу я пришла на работу раньше обычного, чтобы успеть внести оценки за контрольную в журнал. Подойдя к дверям своего класса, я поняла, что там уже кто-то есть. Мальчишки. Я по голосам угадала, кто это, – Саша Шадт, Вова Ширяев и Дима Саенко.

Шадт снова принес из дома игрушки, и эта троица с увлечением разыгрывала сцены с пластмассовыми трансформерами-роботами. Шла битва, которая, конечно же, комментировалась неприличной бранью Ширяева. Да и Саенко не отставал. Все эмоции у них выражала непристойная ругань.

– Зачем вы все время ругаетесь? – наконец не выдержал Саша и отодвинулся на край парты. – Вам самим не надоело?

– Мы не ругаемся, – удивленно возразил Ширяев и сплюнул на чистый, пока еще не затоптанный пол.