– Только не в адрес ваших способностей по вышибанию дверей, а исключительно в адрес сложившихся обстоятельств. У меня большие сомнения, что эту дверь, как выразилась Ритка, «имитирующую» еще одну комнату, можно выбить. Но это так, исключительно, чтобы испробовать все имеющиеся варианты. А вдруг у вас таки получится шо-нибудь за вишибание? – под конец пламенной речи перейдя на любимый одесский язык, разъяснила Зинуля.

– Вы из Одессы? – тут же среагировал ее товарищ по заключению.

– Нет. Я москвичка, но можно сказать, что наполовину из Одессы. На Риткину половину.

– Вы сестры?

– Хуже. Сиамские пожизненные близнецы, – рассмеялась Зина, – так что насчет выбивания дверок вместе с задвижкой, стилизованной под кованую какую-то там ерунду?

Он несколько секунд внимательно ее рассматривал, видимо, засомневался в полной вменяемости гражданки, и прикидывал, чем ему это может грозить. Но, скорее всего, диагноз поставил утешительный, потому что подошел к двери, придирчиво осмотрел ее, снова подергал ручки и вынес вердикт:

– Мое богатырское плечо, как вы изволили выразиться, эту дверь не осилит. Бесполезно, даже если мы вдвоем, сплотившись, на нее кидаться начнем – сделано на совесть. Настоящий дуб, крепления надежные, а задвижку я высоко оценил еще до того, как мы сюда вошли: она не прибита, а привинчена шурупами – да так, что черта с два вырвешь!

– Значит, возвращаемся к первым двум вариантам, – подвела итог Зинаида. – Тогда, Захар Игнатьевич, давайте, не откладывая, начнем обзванивать друзей.

– Давайте, – мирно согласился он.

В целом Зина не усматривала в ситуации ничего такого уж фатального, чтобы прибегать к экстренной оперативной помощи, которую вполне могла организовать. Позвонить ребятам из «убойки», они возьмут дежурную машину, врубят милицейские «мигалки» и, игнорируя светофоры и пробки, доберутся сюда минут за сорок.

Да еще и с удовольствием!

Они ей по жизни должны за все сверхурочные и «горящие» дела. И мечтают хоть чем-то отблагодарить. Но никакой необходимости в этом Зина не видела – никто не пострадал, в экстренной эвакуации не нуждался, чтобы срывать занятых выше головы ребят с работы.

Посидит она преспокойненько три часа в «кладовочке», может, и поспит даже, и не в таких еще условиях спать приходилось на работе иногда. На сегодня у нее планов особых не имелось, а то, что у товарища по заточению обломались какие-то дела – так извините, это не ее проблемы.

Единственное, что тревожило, пугало и настораживало – это ее непонятная, глубинная тяга к этому незнакомому человеку и то странное чувство, усугубленное замкнутым пространством, в котором они оказались, которое она испытывала, находясь рядом с ним.

Она призналась себе прямо: ее настолько сильно испугал шквал незнакомых чувств и ощущений, что она старалась лишний раз на своего спутника не смотреть и держаться от него насколько возможно дальше.

Впрочем, это она переживет! Справится! Они – двое взрослых людей, воспитанных, цивилизованных, и сдерживать эмоции сумеют.

Да и с чего она решила, что этот шквал чувств – обоюдный!?

Вон, гражданин спокоен, ни намека на лишнее волнение, в рамках неприятного казуса, и ни страстных, ни заинтересованных взглядов он на нее не бросает: все интеллигентно, ровно, в меру дружелюбно.

Ну вот и славно! А с собой она как-нибудь справится.

Три часа! Рядом с ним… В замкнутой комнатушке?!

Может, Мишку, Риткиного старшенького сынка, вызвать? Он постоянно помогал Зинуле и всей родне исправлять и ликвидировать последствия мамашиной фатальности. Посмеиваясь, с энтузиазмом и довольно ловко. Но Мишаня в институте, добираться ему сюда тоже – не ближний свет, да и ни к чему ребенка с занятий срывать!

Подруг и друзей, кроме Ритки, у Зинули не имелось: оно и понятно, дураков нет – добровольно лбы подставлять! Только коллеги-друзья по работе, но они с Риткой никак не пересекались. И отрывать их от дела, как она уже решила, попусту не стоит.

Пока она размышляла, прикидывала, к кому можно обратиться, Захар Игнатьевич успел переговорить с несколькими абонентами по телефону.

– Подведем итог, – убирая сотовый в карман пиджака, предложил потерпевший номер два. – Мой водитель повез куда-то по личным делам семью и приехать сможет часа через три. Я дал ему отбой – смысла нет. Остальные возможные избавители укладываются приблизительно в те же временные рамки: два-три часа. Есть, разумеется, вариант крайнего случая – потревожить начальство, тогда проблема решится в течение часа. Но тогда я останусь должен. А мне бы этого не хотелось.

– У меня то же самое, – не позволила себе вздохнуть демонстративно Зинаида, сдержалась. – Есть хорошие знакомые, которые освободят нас в течение часа, но прибегать к их помощи без особой нужды, отрывая от очень важных дел, нельзя. Захар Игнатьевич, у нас ведь не особая нужда и не крайний случай?

– Ну, у меня срываются сегодняшние планы, но – ничего особо важного и значимого. Да и страшного ничего не случилось, простое недоразумение, случайность.

– Хм-м. – Зина, лучше всех осведомленная о «случайностях и недоразумениях», многозначительно хмыкнула.

Знал бы он, как ему невероятно повезло – отделаться такой мелочью, как трехчасовое сидение взаперти, в тепле и относительном уюте, не на морозе же! И никаких тебе травм, ушибов, порчи личного имущества…

– Все не так плохо! – подбодрила клиента Зинаида. – Мы же не на улице застряли! Устроимся поудобней, посидим, подождем. Вы и на самом деле можете прочитать Ритулин доклад про данную квартиру.

И в этот момент, несколько раз припадочно мигнув, погас свет!

Ешкин кот! Вот сколько раз зарекалась не радоваться легкому исходу раньше времени! Всегда вляпывалась еще круче… Ох, Ритка, Ритка! Угробишь ты когда-нибудь любимую, единственную подругу!

Ведь знала же, что никогда с этим ужасом, летящим среди жизни, не бывает так плохо, чтобы не могло быть еще хуже!

– Наверное, лампочки перегорели? – почему-то шепотом предложила версию электрического коллапса Зина и несколько раз пощелкала выключателем.

– Нет, – тоже тихим голосом возразил он. – Здесь стоят галогеновые энергосберегающие, они по определению не могут перегореть несколько лет, тем более все сразу.

– Сильно надеюсь, что это не проводка!

– Непохоже, но черт его знает, как они тут ремонтировали! – размышляя вслух, он отодвинул Зиночку немного в сторону, тоже пощелкал выключателем.

– Не пугайте меня, Захар Игнатьевич! Не хотелось бы поджариться в закрытой комнате! – без намека на испуг сказала Зина.

– Это нам не грозит, Зинаида Геннадьевна. Вы же не чувствуете запаха горелой проводки?

– Нет.

– Я тоже не чувствую, значит, дело не в ней.

– А знаете, я вам верю! – «порадовала» его Зинуля бодреньким шепотом. А на самом деле ей стало тревожно. Вот ей-богу!

И вовсе не из-за проводки какой-то!

Ледяные мурашки меленького страшка побежали вдоль всего позвоночника, и она в полной мере осознала, что такое «тьма кромешная», та, кроме которой ничего нет, вообще ничего, только первобытный ужас не совместимого с таким условием выживания человеческого организма.

В эту комнату не проникало ни атома света, и это было так непередаваемо жутко!

А еще…

Каким-то мистическим образом, за пару минут организм перестроился, включил инстинкты, спавшие до востребования в комфортных условиях цивилизации, в разы обострив слух, обоняние, осязание, превратив тело в чувствительную антенну, улавливающую любые изменения в ограниченном пространстве. И почему-то эти инстинкты настроились на одну волну с мужчиной, находившимся рядом, в темноте.

И вот тут Зинуля струхнула по-настоящему.

Ее тянуло к нему, как магнитом, и это было неправильно там, за чертой темноты, в обыденной жизни среди людей, но здесь…

– Вы меня боитесь? – тихим голосом спросил он из ниоткуда.

– Нет, – честно призналась она, – не вас.

Себя. Она пугалась себя – непонятной, новой – удивлялась, поражалась и страшилась себя такой.

– Я тоже, – еще тише признался он. Помолчал и пояснил:

– Не вас.

А вот это совсем хреново!

Ей-то казалось, что она одна переживает это необъяснимое влечение, а он отстранен и спокоен, и ни на миллиметр ничего подобного не испытывает. Вел он себя именно так. Или ей проще было так думать?

Она еще побоялась-побоялась, осознавая, переживая взаимность их влечения, вспомнила в деталях свой первый вздох, взгляд, глаза в глаза ударившее притяжение – и внезапно перестала бояться! Совсем.

А он сразу почувствовал эту перемену в ней. Уловил, «считал», черт его знает, как это называется! Он коснулся кончиками пальцев ее плеча и не спросил, а утвердил:

– Вы улыбаетесь.

Почувствовал.

– Да, – улыбалась в никуда Зина, – вспомнила, как познакомилась с Риткой.

Почему-то они разговаривали очень тихо. Может, боялись спугнуть темноту? Или неких сущностей, притаившихся в ней? Или друг друга?

– Если вам страшно, мы можем включить экраны мобильных и подсвечивать, – предложил он.

– Нет, – отказалась Зина, – телефоны – это наше последнее стратегическое средство спасения, неизвестно, сколько придется здесь сидеть, а если они разрядятся?

– Мой не разрядится, – успокоил Захар Игнатьевич.

– Все равно – нет. Свет, по логике, тоже не должен был отключиться, однако ж…

– Знаете, Зина, вы удивительная женщина. Это сбивает с толку.

Он не подходил ближе, только так же касался пальцами вытянутой руки ее плеча, и это прикосновение она чувствовала через все слои одежды, и ощущала его совсем рядом – телом, кожей, дыханием.

Чудеса-а-а!

– Не знаю, – отозвалась Зина. – Но думаю, вы мне сейчас расскажете – почему.

– Во-первых, вы единственная из всех знакомых мне женщин, которая не двинула стандартную фразу про мое редкое имя при знакомстве…

– Сама наслушалась того же, – шепнула Зинуля.