– А вот жену, с которой ты так шустро развелся, ты любил? – поинтересовался «следователь» Дубров.

– По любви женился, да только не сложилось у нас.

– А если, Алексей Павлович, ты Ирину с панталыку собьешь, голову ей заморочишь любовью своей и ухаживаниями красивыми, уведешь из семьи, а потом у вас тоже «не сложится», или ты молодую, сисястую да ногастую повстречаешь, ты и ее так же оперативно бросишь? – не миндальничал Захар.

– Давай-ка выпьем, Захар Игнатьевич, и я постараюсь объяснить, как смогу.

– Ну, давай, – согласился хозяин. – Ир, ты чего замерла? Садись, выпей с нами.

Ирка не ответила, только головой покачала, отказываясь. И правильно, мужской разговор.

Выпили, не закусили – не до закуси.

– Куришь? – предложил Захар сигарету.

– Нет, но закурю, – ответил согласием Алексей Павлович.

Да, не просто это! Ой, как не просто – такие вот переломы проходить и людьми оставаться!

Закурили, помолчали, и Алексей неожиданно сказал:

– Знаешь, я водочки еще одну тяпну!

– Давай, – понял Захар.

Налил по правилам – и ему и себе, чокнулись, Захар пригубил немного – надо же мужика поддержать, ему отвечать не перед кем-то, а перед мужем любимой женщины! Он выпил махом, сильно затянулся сигаретой, помолчал, даже отвернулся, в окно посмотрел, слова подыскивая, и, как ни трудно ему было, повернул голову, посмотрел Захару в глаза.

– Я ведь поздно женился, в тридцать пять, я вас с Ириной постарше буду, мне уж сорок три годочка. А жена на десять лет младше. Я тогда первую фирму создал, вкалывал незнамо как! Ничего не видел вокруг, только работа. С ней познакомился в компании на даче, она племянница друга. И так она меня зацепила! Может, потому, что я света белого не видел из-за работы, или потому, что и не помнил, когда последний раз с женщиной был – из-за нее же, работы. Но зацепила всерьез. Веселая такая, хохотала, танцевала без остановки. Решил сразу: женюсь! На рас-сю-сюкивания, ухаживания всякие – ни сил, ни времени! И женился. И что, куда и для чего? У меня – становление дела, фирма, отбиваться от «наездов» всевозможных еле успевал и дело делал при этом. Я раньше часа ночи домой не приезжал, а в семь утра уезжал. А ей гулять хочется, ездить по курортам… дискотеки, подруги. Так на, вот деньги – веселись! Тогда мне казалось – все правильно, и вроде все так и устаканилось: у меня – дело, у нее – своя жизнь. И тут ей втемяшилась идея в голову, что надо переезжать в Москву. Какая Москва?! Дело у меня здесь, да все здесь, а ее как приворожило: «В Москву, я эту глухомань переросла, делать мне здесь нечего, а в столице ты другой бизнес сделаешь!» Ругались, скандалили! Устал я. Предложил ей родить ребенка, а там посмотрим. Она в истерику: какой ребенок, я еще молодая?! Какая «молодая», к тому времени уж под тридцатник ей было. И понеслось вразнос – скандалы, истерики каждый день. А у меня как раз такой обвал на фирме случился, что только держись! Достало меня до печенок, я и решил: хрен с тобой, вот тебе денег, езжай в Москву, покупай квартиру, обживайся, у меня там много дел теперь, так что часто приезжать буду. Отправил. А тут такое вокруг, е-мое! Отстрелы, переделы, наезды. Собрались мы с друзьями, объединились: надо вместе держаться, по одному сожрут и перестреляют к чертовой матери! Соединили три фирмы в одну, с одинаковой долей паев, отбились. И развиваться стали, и поперли понемногу. Вот тогда-то я немного очухался. Она – в Москве, я – здесь безвылазно. Я ей – «возвращайся». Да ты что! Такая истерика! Я и плюнул. К черту! Не до скандалов бесконечных. Любовницы, конечно, были, одна сменяла другую. А мне все безразлично, веришь? А тут Иринка! Я знать не знал, кто у нас там на магазинах стоит. Магазины – это ж так, мелочи, мы же совсем другими делами занимаемся. Я Ирину на повышение толкнул – но по заслугам, умница редкая! Вот ей и пришлось чаще в офисе головном появляться. Давай, Захар Игнатьевич?

Захар, кивнул, разлил. Выпили, закусили пельмешками горячими, которые Иринка на стол поставила – горкой на большом блюде.

– Я когда Ирину первый раз увидел… – продолжил свою исповедь Алексей. – Она приехала ко мне и главбуху обсудить свои предложения по работе. Ни черта не помню, что говорила – смотрел на нее и уплывал куда-то! Я понимаю, каково тебе это слышать, Захар Игнатьич, но ты правды потребовал, так что – извини. Я потом два дня ходил как чумной. «Магазины одежды», о чем вы?! Я этих подразделений и не касаюсь даже, замы отвечают. Вызвал бухгалтера, спросил, толковые ли предложения. Тот аж слюной брызгал, превозносил и хвалил, я заместителю: все идеи принять и реализовать! А через день ее к себе в кабинет пригласил официально, похвалить за работу. Говорю что-то, а сам во все глаза смотрю на нее! На следующий день в Москву улетел – разводиться с женой. Я ее не виню, сам дурак, женился неизвестно для чего и на ком, толком женщину не зная и не понимая совсем. Ты не думай, Захар Игнатьевич, я не козел от бизнеса и не сволочь денежная: жизнь бывшей супруги обеспечил и квартиру в Москве оставил. Пусть живет, как ей нравится. Прилетел назад – и сразу из аэропорта к Ирине, признался и предложение сделал.

Он замолчал. Молчали все трое. Долго.

Ну, е-мое, через пень колоду! Как в таких ситуациях поступать? Что говорить, делать, решать? Вот кто-нибудь знает наверняка!?

Как остаться людьми, наступив на горло собственной самости, обиде, и ничего не угробить, не опошлить?! А?!

– Ирин, сядь! – сухим горлом, почти сурово, приказал Захар.

Она метнулась, села рядом с ним, но смотрела в стол, опустив голову – пойди угадай, что думала. Захар молча разлил по трем маленьким стопочкам, поднял рюмку, молча чокнулись, молча выпили.

Все трое понимали: ему, Захару, только ему сейчас решать и вердикты выносить. И от его решения зависела жизнь четырех людей, включая видевшего уже десятый сон Никитку.

Захар прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если упрется и потребует от Ирины порвать с Алексеем всяческие отношения, остаться в семье с ним и Никитой, она послушается, останется. И они постараются жить дальше, и, может быть, даже неплохо жить, но…

Но он потеряет навсегда и ее любовь, и ее уважение и дружбу, и тайное, больное поселится в их семье. А через пару-тройку лет они начнут тихо друг друга ненавидеть: он – за то, что она изменила ему душой, она – за то, что он не дал ей возможности стать счастливой с другим.

Твою мать! Все нормально. Как обычно – ему вся мера ответственности за себя и за других!

Ничего, справится!

– Ирка, – выталкивая слова через сухое горло, спросил он. – Вот теперь, после всего, что он рассказал, ответь, ты его любишь?

Ирина заплакала. Тихо, беззвучно, слеза сорвалась с ресницы и шлепнулась на скатерть, расплывшись мокрым кружком на ткани. Она подняла голову, посмотрела на Алексея, в глазах которого стояла мука мученическая и желание кинуться ее утешать, перевела взгляд на Захара, и не смогла прочитать в его взгляде ничего, кроме решимости.

– Да, – тихо призналась Ирина.

– Замуж за него пойдешь? – продолжил личную экзекуцию Захар.

– Да, – еще тише, сквозь слезы, ответила она.

Ирка тихо плакала, Алексей разрывался от желания обнять ее, успокоить, но сдержался, только желваки на скулах ходили. Захар видел его состояние, но ему было тяжелее всех. Он налил только себе, выпил, закусил подостывшими пельменями.

Он принял решение.

– Смотри, Палыч, – глядя в глаза сопернику, предупредил он. – Береги ее! Люби, балуй, на руках носи! А если обидишь, мало тебе не покажется, обещаю! Ирина – мой родной человек, я за нее и сына кого угодно загрызу!

– Ты что, Захар Игнатьевич, Ирину отпускаешь? – не поверил Алексей.

– Так любовь же у вас, что ж теперь поперек идти?

Ирина разрыдалась, обняла Захара и уткнулась ему в плечо.

– Ир, не плачь, дай лучше воды или соку, а то в горле пересохло.

Она подскочила, торопливо достала стакан, сок из холодильника, выронила стакан, со звоном разбившийся на мелкие осколки об плитку пола. И замерла, глядя на эти осколки.

– Ир, на счастье, – усмехнулся Захар. – Давай, я сам.

Они с Алексеем спровадили Иринку спать, а сами засели на кухне.

А утром проснувшийся Никитка влетел в кухню и все окончательно расставил по местам:

– Папа! – Он кинулся обниматься.

Пообнимались, посмотрели друг на друга.

– О, дядя Леша! – так же радостно воскликнул Никита, заметив гостя.

Захар выложил подарки ему, расспросил про жизнь, про учебу. Вошла Ирина, оценила мудрым взглядом ситуацию, Никитку по-быстрому отправила в школу и сама стала собираться:

– Мне на работу надо.

А мужики уже никакие…

Она их по разным комнатам развела, спать уложила.

На работу съездила, задания подчиненным раздала – и назад, домой, щи опохмельные мужикам варить.

Мужики оценили лечебное действие на организм кулинарного шедевра для болящих межнациональным мужским утренним заболеванием. Они уже ни о чем значимом не говорили, так, перекидывались – о работе, о машинах, немного стесняясь вчерашних откровений и не совсем веря принятым под водочку ночным решениям.

Да и решение – решением, но ведь не сегодня Ирка чемодан соберет и – на выход, обрубив концы. Как это сделать и когда – еще вопрос.

Утро, оно, как водится, мудренее.

Мужчины сдержанно попрощались.

Закрыв за Алексеем дверь, Захар распорядился:

– Давай, Ирин, возьми отпуск на недельку, поедем втроем к деду Захарию. Мне отдохнуть надо, устал я что-то совсем. И обдумать проблему на трезвую голову.

Она не противоречила и не спорила, об отпуске договорилась. С Никиткиными учителями в школе – тоже.

И они уехали.

Дед-то сразу смекнул: что-то не так у молодых. Спали-то они порознь и общались напряженно. Смекнуть-то смекнул, но молчал до поры.

А Захар приходил в себя. Парился часами в бане, в лес ходил, рыбачил – и все молчком да сторонкой ото всех – одиночничал.