Однажды, как ему показалось, она подала Дмитрию особый знак. Как-то раз он решил пообедать в одном из не слишком дорогих кафе на Невском. Заказал себе фирменный в данном заведении фасолевый суп с мякотью тыквы, запеченного в сметане окуня и в ожидании исполнения заказа принялся от нечего делать разглядывать посетителей. За соседним столиком сидели четыре женщины, пили шампанское и очень оживленно разговаривали. Дмитрий попытался навскидку определить возраст трех из них, естественно, исключив ту, которая сидела к нему спиной. Он очень напряженно вглядывался в женщин до фасолевого супа, во время его поглощения и, приступив к запеченному окуню, наконец сделал вывод, что с одинаковой долей вероятности каждой из женщин вполне могло быть как двадцать, так и лет сорок пять. Все три были миловидными, ухоженными, с блестящими волосами, ярким макияжем и длинными ногтями, как у лощеных моделей рекламных журналов. Женщины заметили, что молодой мужчина с соседнего столика их разглядывает, начали шушукаться, склоняясь друг к другу, стрелять глазами в его сторону и, похоже, отпускать ироничные замечания в его адрес. Вскоре и четвертая особа, сидящая к нему спиной, не выдержала, тряхнула блондинисто-платиновыми кудрями и обернулась. Дмитрий поперхнулся окунем. Это была она, та самая Кощеева дочь. Именно ее он искал последнее время, заглядывая женщинам в глаза на питерских улицах. Ее возраст Дмитрий тоже не смог определить, но существенного значения это уже не имело. Женщина была именно того типа, который так нравился ему: с открытым гладким и розовым лицом, большими светлыми глазами и очень полными смешливыми губами. Она с неподражаемым лукавством посмотрела ему в глаза, призывно улыбнулась и отвернулась к подругам. Дмитрий, не глядя, ковырял остывшего окуня, боясь пропустить ее новый взгляд, но она больше не оборачивалась.

Из-за бисерной занавески, отгораживающей обеденный зал от кухни, вышла толстая, отъевшаяся на кафешных харчах кошка. Она была короткошерстной и неописуемо буйной расцветки. Рыжие, черные, белые и коричнево-серые пятна складывались на ее лоснящихся боках в немыслимые узоры. Хозяйским взглядом кошка оглядела зал и начала, очевидно, традиционный обход столиков. Есть она, разумеется, не хотела, поэтому лишь проверяла на нюх новых посетителей. У столика с четырьмя подругами кошка остановилась, обнюхала по очереди сапоги всех женщин по очереди и улеглась на пол, привалившись к ноге облюбованной Дмитрием блондинки. Это добавило веселья женской компании, а Дмитрий понял: вот он – знак судьбы! Вот она мышка-норушка в облике кошки, которая не просто хвостиком махнула, а всем своим телом указала ему на нужную женщину. Из всех дочерей Кощея Бессмертного надо брать именно эту, с аппетитно полными губами.

Главе фирмы «Муж на час» как раз принесли любимое им ананасовое мороженое со взбитыми сливками, когда женщины, сидящие за соседним столиком, собрались уходить. Дмитрий забросил в рот пару ложек десерта и бросился в погоню за платиновой блондинкой.

Отбивать ее у подруг пришлось не слишком долго. Дорогая одежда Дмитрия Борисовича и «бумер», не новый, но вполне еще достойно выглядящий, всегда привлекали к нему женщин. Осечки и на этот раз не произошло. Дмитрий подвел к машине дщерь Кощея Бессмертного, и она проворно забралась на переднее сиденье.

Платиновую блондинку звали Аленой. Имя прозвучало для Дмитрия Борисовича нежнейшей музыкой. Конечно же, эта женщина из сказки. Сестрица Аленушка! Аленушка не скрывала, что замужем, но Дмитрий, глядя на ее полные сладчайшего сока уста, любые преграды на пути к ним готов был снести с ходу, а если понадобится – путем длительной осады или кровопролитных сражений. Ни осада, ни сражения, впрочем, не потребовались. Алена с Дмитрием начали встречаться в квартире на улице Маршала Говорова вечерами по средам и пятницам, когда муж Кощеевой дочери посещал тренажерный зал. У самой Алены на это же время был абонемент в фитнес-клуб, но она охотно променяла оздоровительные процедуры на не менее оздоровительный секс с Дмитрием Борисовичем Кочерьянцем. Как Дмитрию и мечталось, ей было двадцать восемь лет. Может быть, с ней и было о чем поговорить в перерывах, но дело заключалось в том, что никаких перерывов не было. Алена была длиннонога и при этом далеко не худа, что тоже нравилось Кочерьянцу. Он тонул в ее богатом теле, не мог насытиться ее сочными губами, и начинал подумывать, не застрелить ли ему ее накачанного в тренажерном зале мужа. Алена смеялась, жадно откликаясь на любые его сексуальные фантазии, и не хотела ничего слушать о муже. Она говорила, что он им совершенно не мешает, а потому пусть живет, здравствует и оплачивает ее абонементы, которые позволяют им с Дмитрием встречаться. От такого цинизма возлюбленной Дмитрия Борисовича слегка корежило, но когда все речи кончались и начиналось торжество тела, он напрочь забывал Алениного рогоносца. Жаркое тело молодой женщины заслонило от него весь мир, включая даже «Троеручицу», не говоря уже о ее владелице Ирине.

Буйный праздник плоти длился месяца три. На четвертом месяце Дмитрий вдруг почувствовал, что переел. Полные губы Алены стали казаться чересчур мягкими, мокрыми и липкими, как перезрелая хурма. От запаха миндаля, исходящего от ее кожи, его стало слегка подташнивать. Смотреть на обнаженные чресла красавицы почему-то стало так же скучно, как на идентичные прелести какой-нибудь безрукой античной богини в Эрмитаже. Дмитрий предлагал Алене принимать самые вычурные и вульгарные позы, но вдохновлялся ими на весьма непродолжительное время. Мозг все настойчивей сверлила мысль, что эта женщина слишком легко согласилась на встречи с ним, запросто изменяла мужу и на протяжении трех месяцев знакомства не сказала ни одного умного слова. Он вдруг понял, что если оставит ее, то Алена Кощеевна запросто найдет ему замену в том же самом кафе. Возможно, что и толстая пестрая кошка является ее собственностью и специально выдрессирована на ловлю дурачков, подобных Дмитрию Борисовичу Кочерьянцу.

– Ты меня разлюбил? – однажды вдруг спросила Алена, чутко уловив перемену в Дмитрии Борисовиче, хотя он еще старался никак ее ей не демонстрировать.

– А разве я когда-нибудь говорил о любви? – неожиданно для себя самого спросил Дмитрий.

– Нет, но-о-о… – протянула она, собираясь с мыслями, чтобы присовокупить к длительному «о» какие-нибудь аргументы в пользу его к ней любви.

– Да и ты мне никогда про любовь не говорила, – не позволил ей сосредоточиться Дмитрий.

– Но это же само собой…

Алена, которая в это время как раз надела бюстгальтер, опять его расстегнула, выпустив на волю прекрасные белоснежные груди с крупными розовыми, похожими на бутоны, сосками. Еще несколько дней назад Дмитрий сходил с ума от этого зрелища, как сопливый подросток, а сейчас его чуть не перекосило от отвращения. Он даже подумал, что если Алена сейчас же не оденется, то все его тело обкидает аллергической сыпью. Главе бюро добрых услуг нестерпимо захотелось в ванну Ирины, в которую она наливала ему отвары душистых трав. Даже его грубая мужская кожа после этих ванн делалась мягкой и шелковистой. После ванны он обычно ложился в чистую хрустящую постель с бокалом вина или чашкой такого же душистого успокоительного отвара, смотря по обстоятельствам. И в этот момент никакие груди перед ним не отсвечивали, если, конечно, он специально их владелицу об этом не просил. Ирина непостижимым образом умела угадывать его желания. Она, как и Алена, была темпераментной и неуемной, но всегда умела усмирить свою страсть, если чувствовала, что Дмитрий пришел к ней отдохнуть самым тривиальным образом, без объятий.

Дмитрий Борисович перевел глаза выше груди Алены, на пухлые ее губы, которые совершенно обезоружили его в кафе на Невском проспекте, и окончательно уверился в том, что для поправки здоровья и профилактики аллергии ему необходимо немедленно же посетить квартиру Ирины, находящуюся под личным покровительством небесно-прекрасной Божией Матери «Троеручицы». Он посмотрел на часы, хлопнул себя по лбу и насквозь фальшивым голосом объявил Алене, что чуть не забыл про важную деловую встречу, которая должна состояться ровнехонько через сорок минут. Возможно, Кощеева дочь не поверила бы ему, если бы своими глазами не увидела, как спешно он начал одеваться, пропуская пуговицы на рубашке, и как бесился, когда непрогретый «бумер» не желал немедленно заводиться. Дмитрий безжалостно выбросил Алену из машины у ближайшей станции метро и погнал «бумер» то ли к Ирине, то ли к «Троеручице».

Отмокая в ванне с отваром брусничного листа и валерианового корня, Дмитрий чувствовал себя альпинистом, вернувшимся домой после тяжелого восхождения. Он покорил целых две Джомолунгмы Алениных грудей, молочно-белое плато ее плоского живота, не говоря уже о более труднодоступных районах, и очень устал. Заснул он возле Ирины спокойным сном раскаявшегося в случайном грехе праведника, уткнувшись в ее теплое плечо.

Алена Кощеевна еще долго звонила ему, пытаясь назначить свидание, но Дмитрий Борисович был непреклонен. Он переболел ею, выздоровел и не имел больше никакого желания покорять заново уже покоренные вершины. Он собирался передохнуть, расслабившись под Ирининым боком несколько деньков, и приступить наконец к тому, ради чего он подле нее и грелся, а именно к изыманию «Троеручицы».

Когда бдительность Ирины очередной раз была счастливо усыплена, в определенный момент Дмитрий решил, что пора пришла. Он попросил у нее ключи от ее квартиры, и она на следующий же день преподнесла их ему в качестве подарка с элегантным брелоком в виде серебряной рыбки. В целях окончательного замазывания глаз глупой женщине он специально несколько раз являлся в квартире до прихода Ирины с работы. В ее любимую вазу синего стекла ставил наскоро купленный у метро букет самых дешевых гвоздик, рядом – стандартную бутыль «Советского шампанского», а сам делал вид, что умирал в ее отсутствие если и не от любви, то от страстного желания уж точно. От подобных знаков внимания Ирина балдела от влажных глаз до офигенного секса в ванной.