– Да?!! – в один голос вскрикнули Татьяна с Симой. – А что?

– Муж – это не в смысле… муж, который у жены, а муж в смысле – мужчина!

– Чуешь, Танька, в чем дело! – сказала Сима, когда за Николаем Кузьмичом Новичковым захлопнулась входная дверь.

– В чем?

– Они только на утренние часы посылают таких плоховатых мужичков, а на прайм-тайм – у них небось молодые бугаи имеются!

– Он же сказал, что совсем молодых у них нет.

– А нам молодняк и ни к чему! Значит, так! – Сима решительным шагом прошлась по кухне, осматривая ее хозяйским глазом. – Придется класть плитку!

– С ума сошла?! – встрепенулась Татьяна. – Ты представляешь, сколько это будет стоить?

– А мы начнем со щадящего варианта.

– Это с какого же?

– Ограничимся туалетом и только до половины стены.

– Все равно это стоит кучу денег!

– Таня! Ты же знаешь, что у меня отложено на телевизор.

– Симка! Зачем же жертвовать телевизором?

При слове «жертвовать» из комнаты выползла Жертва и начала лениво пищать, что означало: «Раз звали, давайте есть!» Симона достала из холодильника кусок печени, шлепнула его в кошачью миску и сказала:

– Ты не велела мне говорить про Рудельсона, но, как видишь, приходится… Так вот: поскольку я ушла от него, то мне теперь абсолютно наплевать, какой у него телевизор, а у тебя есть еще вполне приличный «LG».

– Нет, Сима, я не могу принять от тебя такой жертвы, тем более что она может оказаться бесполезной.

Жертва кошачьего происхождения, которая в два приема расправилась с печенью, очень безобразно заголосила. В конце трапезы она всегда почему-то оказывалась гораздо голоднее, чем до ее начала.

– Пошла вон, обжора! – шуганула кошку Симона. – Таня! Это не такая уж большая… – Она приблизила свои яркие губы к Татьяниному уху и шепнула, чтобы кошка не слышала: – … жертва. Может, и мне что-нибудь отвалится! Я же поклялась изменить Рудельсону и сделаю это во что бы то ни стало!

– Сима, а вдруг у Фенстера плохой телевизор?

– Таня, неужели ты не понимаешь, что у фирмы «Муж на час» могут найтись экземпляры получше Юлика!

– Знаешь, Симонка, мне кажется, что ты все-таки преувеличиваешь… ассортимент услуг этой фирмы. И потом… я что-то не очень понимаю, что ты хочешь, разбогатеть или наставить рога Марку?

– Одно другому не помешает. Но… ты правильно заострила вопрос! Мы с тобой… мы с тобой… можем организовать антагонистическую фирму… скажем… «Жена на воскресенье». А? Как тебе?

– Сима! Тебе, как говорится, совсем в чердак надуло! – возмутилась Татьяна и решила сходить в ванную, чтобы самой наконец проверить свежепочиненный кран.

Сима тут же протиснулась в ванную следом.

– Нет! Ты неправильно поняла! Это же совсем не то, что ты думаешь! Мы тоже организуем обыкновенное бюро добрых услуг для одиноких мужчин! Обед воскресный сварить… или там… постирушку устроить, пуговицы пришить…

– Симона! – строгим голосом сказала Татьяна. – Ты меня достала! Никакой нормальный одинокий мужчина не воспримет «Жену на воскресенье» как кухарку или прачку. Он воспримет ее как девочку по вызову.

– А мы подберем женщин в возрасте!

– Тогда это будут тетеньки или бабушки по вызову!

– А мы прямо в объявлении напишем, что жена – это не в смысле жена, у которой муж, а жена в смысле – женщина!

– Все равно, – устало махнула рукой Татьяна.

Но подруга уже не слушала ее, погрузившись в размышления.


– И зачем мы притащились на этот день рождения? – мрачно проронила Сима, откусив чуть ли не половину яблока зараз. – Ты только посмотри на этот стол! Мы уже часа два за ним сидим, а еды все не убавляется. И вина тоже! Все мужичье уже, по-моему, в стельку! Слушай, а может, у Гришмановской скатерть-самобранка?

– А я тебе говорила, давай не пойдем, – напомнила подруге Татьяна, пропустив самобранку мимо ушей. – А ты все: «Не киснуть же дома с Жертвой, не киснуть же дома с Жертвой…» Вот и кисни теперь с пьяными гостями Гришмановской!

– Если честно, Танька, то я и сама не слишком трезвая, но и пить, и есть мне надоело уже до смерти. Давай уйдем!

– И как ты себе это представляешь? – Татьяна кивнула на расстилающийся перед ними огромный стол, со всех сторон окруженный сотрудниками их КБ. – Мы же привлечем к себе всеобщее внимание, если сейчас затеем выбираться из-за стола.

– Да… пожалуй… – согласилась Сима. – А как ты думаешь, танцы будут?

– Откуда мне знать. Но сидеть над этой жратвой нет уже никаких сил.

– Тань! А Дунаев все-таки глаз с тебя не сводит! Вот чтобы не встать мне с этого места!

– Не преувеличивай, Сима, а то действительно не встанешь и до конца жизни будешь есть Иринины салаты! А они, представляешь, вот как сейчас, не будут кончаться!

– Ну вот! Опять! Смотрит! – пихнула Татьяну локтем Сима. – У меня на это дело глаз наметан!

– Может, он на тебя смотрит?

– Каждая женщина всегда чувствует, когда на нее смотрят!

– В таком случае Дунаев смотрит не на меня, потому что я его взгляда не чувствую, – заявила Таня.

– Ты не чувствуешь, потому что совершенно закоснела в своем одиночестве, и в тебе постепенно отмирает женское начало.

– И что ты предлагаешь?

– Честно говоря, я тебе уже устала что-то предлагать, – вздохнула Сима. – Ты ни одного моего предложения не поддерживаешь.

Татьяна только хотела пообещать, что на этот раз поддержит любое предложение, как со своего места поднялась хозяйка дома, конструктор высшей категории Ирина Гришмановская, и совершенно пьяным голосом провозгласила:

– А теперь танцы, господа! Дорогие дамы, помогите отнести в кухню посуду, а кавалеры – сдвинуть столы, а то танцевать будет негде, – и юбилярша хитро хихикнула, будто намекая на какой-то другой, глубинный смысл, скрытый в ее словах.

Гости очень хорошо в этом смысле разобрались, потому что сильно обрадовались и засуетились возле столов.

Симона с Татьяной переждали весь этот ажиотаж с посудой, столами и установкой магнитофонных кассет.

– Хорошая все-таки Ирка бабенция! – сказала Сима. – Не жадная! Такой банкет отгрохала! И ведь все сама, своими маленькими ручками! Я ей, между прочим, предлагала помощь, так она отказалась. Говорит, что ей доставляет удовольствие гостей принимать: и убираться, и готовить, и даже, представляешь, посуду за ними мыть. И куда только мужичье смотрит?

– Наше?

– Ну, почему обязательно наше? Кому оно нужно, наше? Я говорю о мужчинах вообще! Как о понятии!

– Она замужем-то была за кем-нибудь из понятия?

– Да вроде была. Что-то там у них не срослось почти сразу же. Говорят, очень быстро развелись. Чуть ли не на втором году брачной жизни.

– И что, больше ни-ни?

– Кто ж его знает? Наверно, кто-нибудь у нее был, не без этого, но серьезного, видимо, ничего так и не получилось. Подробностей не знаю. Мы ведь не подруги. Что-то там говорят про нашего главного конструктора. То ли он к ней клинья подбивал, то ли она к нему. Но что-то у них тоже не вышло. Я, знаешь ли, не очень к сплетням прислушиваюсь, а ты наверняка и вообще ничего не слышишь.

Татьяна кивнула и в свою очередь решила отдать дань восхищения хозяйке дома:

– Ирина и внешне очень приятная женщина. У нее классический профиль. Нос, Симка, почти как у тебя! И волосы хорошие!

– Я же говорю, совершенно непонятно, куда мужчины смотрят!

Подруги уже докуривали по третьей сигарете, когда в балконную дверь просунулась голова Гришмановской.

– Сима! Я так и знала, что ты здесь! – с самой обворожительной улыбкой обратилась к ней Ирина. – Там это… гости тебя требуют… Сейчас «Семь сорок» врубят!

– Да ну вас, честное слово! – отмахнулась от нее Симона. – Нашли себе танцовщицу!

– Брось, Симка! – Татьяна потянула подругу за рукав. – Ты так здорово пляшешь! Я обожаю на тебя смотреть! Пойдем! Встряхнешься!

Сима и сама обожала танцы и сопротивлялась только для вида. Прямо с балкона она пошла в комнату особым шагом, изображая руками, будто большие пальцы лежат в проймах еврейской жилетки. Полная, крупная Симона в танце двигаась с необыкновенной легкостью и грацией. С убыстрением мелодии она летала по комнате все с большей энергией и азартом. Вслед за ней черной тучей вились распущенные волосы с вплетенными в них кожаными ремешками, звенели браслеты и цепочки, цокали каблучки туфель. Вся она была порыв, чувственность и страсть. Когда Сима крикнула: «А теперь все ко мне!» – русские гости Ирины Гришмановской бросились в «Семь сорок» с головой и с тем темпераментом, с каким обычно пляшут «Барыню» или «Цыганочку». Татьяна продолжала стоять у балкона, восхищаясь подругой.

– Хороша Симона Иосифовна, ничего не скажешь! – раздался рядом с ней мужской голос.

Татьяна вздрогнула и повернула на голос голову. Рядом с ней стоял Олег Дунаев.

– Да, она молодец, – поддержала разговор Татьяна. – У нее здорово получается! Как ни у кого!

– А почему вы не в общем круге? – спросил Дунаев.

– А вы? – вопросом на вопрос ответила она.

– У меня темперамента не хватает на такие танцы.

– У меня, пожалуй, тоже…

– А на какой-нибудь медленный хватит? – Олег спросил в пространство, не поворачивая головы к Татьяне.

– Наверно, хватит, – в то же пространство ответила она.

– Тогда считайте, что я пригласил вас на первый же медленный танец, – глухо сказал Дунаев, посмотрел наконец ей в глаза, улыбнулся и отошел в сторону.

Татьяне немедленно захотелось убежать и спрятаться в какую-нибудь узкую длинную нору, чтобы ее никто не мог оттуда достать, даже специально предусмотренная для этих целей собака-такса. Она лукавила, когда говорила, что не замечает взглядов Олега. Да что там лукавила… Она самым натуральным образом врала. Взгляд Дунаева доставал ее везде, накрывал, как сачок бабочку. А бабочка сама летела к ловцу. Гораздо чаще, чем было необходимо, Татьяна ходила в тот угол конструкторского зала, где стоял шкаф с канцелярскими принадлежностями и ватманом. В ее столе уже скопились целые залежи карандашей, резинок, разного размера форматок и даже два абсолютно ненужных ей степлера, но она все равно ходила и ходила к шкафу за новыми канцтоварами, чтобы лишний раз оказаться рядом с кульманом Олега. Она никогда не поворачивала к нему головы, но боковым зрением всегда отмечала, что он провожает ее глазами. Олег Дунаев совершенно не тянул на мачо. Он был чуть выше среднего роста и слегка сутул. Его волосы не набегали темными спутанными прядями на лицо, потому что были светло-русыми и очень коротко постриженными. Сексуальную трехдневную щетину он тоже не носил, а брился очень качественно, на совесть. Одевался Олег Дунаев весьма скромно и обыкновенно, как все: в джинсы, клетчатые рубашки и безликие джемпера. Турецкую кожаную куртку застегивал всегда до самой шеи, носил шарф в полоску и фетровую черную кепку. На его плече всегда болталась сумка на длинном ремешке, из которой торчал крючок ручки зонта. Главным же его отличием от мачо было то, что он имел семью. Татьяна, конечно, не очень четко представляла, как живут мачо на своей исторической родине, но ей казалось, что быть женатыми им совершенно не к лицу. Олег работал в конструкторском бюро уже третий год, но его жену Татьяна никогда не видела. Дунаев редко посещал культурно-развлекательные мероприятия, которые по старой совковой привычке еще устраивало своим сотрудникам руководство бюро, а если и посещал, то всегда без жены. Он не приводил ее ни на новогодние вечера, ни на посвященные Восьмому марта и не брал с собой, когда сотрудники КБ вместе ездили на экскурсию в Новгород, ходили в театры или на выставки. Эдакая жена-фантом, женщина-мираж… И все-таки она у Олега была, главным доказательством чему являлось тоненькое золотое колечко на безымянном пальце его правой руки. Конечно, по КБ ползали всякие слухи, что жена его чуть ли не алкоголичка или наркоманка, но Таня почему-то в это не очень верила.