— Готов поклясться, мы оба их превысили, но я думал, что тебе не придется об этом жалеть.

Очевидно, его внимание было сосредоточено исключительно на сексе. Я говорила о дружбе, о независимости, а для него это значило только неудовлетворенность сексуальной стороной.

— Том, я должна быть осторожнее — я еще слишком молода, чтобы рисковать почками.

— Джеки, прости меня. Я надеюсь, что все обойдется.

— Конечно, обойдется. Но я должна пройти десятидневный курс лечения.

— Я иногда сам не знаю, на что способен. Но поверь мне, дорогая, я хотел только одного — чтобы тебе было хорошо со мной. И я меньше всего приветствую эгоизм… Какие у тебя планы на уик-энд? Конечно, если ты не против…

— Я бы хотела пригласить тебя на платонический обед. И ты не будешь против, если я позову еще кого-нибудь — например, Роберту и Гарри?

— Для чего? Я не думаю, что нам будет о чем говорить.

— Хорошо, будем считать, что договорились на субботу. У меня много работы — придется посидеть вечерами и захватить часть выходных, но и ты сможешь закончить все со своим лесом.

— Я позвоню тебе?

— Завтра я весь день буду в суде. Давай лучше в один из следующих вечеров.

— Договорились, — сказал он.

Я была уверена, что у меня недостанет сил долго тянуть в таком духе. Я ненавижу двуличие, но, конечно, не всегда мои чувства отпечатываются у меня на лице — во время судебных заседаний и в общении с клиентами это и недопустимо. Я умею казаться невозмутимой, когда мной владеет страх, могу добыть нужные сведения без запугивания клиента. Труднее всего мне быть любезной с человеком, который мне решительно не по душе, или делать вид, что я верю в очевидную ложь.

С этим парнем что-то явно было не так.

Я подняла трубку и на минуту задумалась. Нужно было найти какой-то предлог для того, чтобы перезвонить ему. Во время нашего разговора я слышала звуки, которые не вписывались в обстановку его дома. Возможно, это был звук включенного телевизора или радио. А может быть, он звонил и не из дома. Прошло не более минуты после нашего разговора.

Если бы я повстречалась с ним в Лос-Анджелесе и мое отношение к нему оказалось столь двойственным, я бы, конечно, отменила следующее свидание. И, не объясняя причин, спокойно сказала бы ему, что больше не хочу с ним встречаться. Тем более, что мне нужно было докопаться до сути всех этих таинственных происшествий в доме и поговорить с Боджем.

Я набрала номер.

— Привет, это Том. В данный момент я не могу подойти к телефону, но…

Я повесила трубку. Наверное, он пошел делать себе сэндвичи и заниматься своими делами. Зачем плотнику-анахорету, утверждающему, что у него нет друзей, а только знакомые, устанавливать автоответчик?

Я взяла карандаш. Когда убийство и похищение происходят в Лос-Анджелесе, вы читаете дело гораздо внимательнее. А в Коульмене вы начинаете с недоверием приглядываться к почтальону, регулировщику перед школой и плотнику. Я подумала об Уортоне — безусловно, человек он неординарный и что-то здесь связано с той историей, о которой рассказывал Том: как в Орегоне за ним повсюду следовал психопат.

Через десять минут я снова набрала номер. И снова я должна была общаться с автоответчиком. Что касается меня, то, если я, находясь дома, вижу, что кто-то звонит несколько раз подряд, я беру трубку. Значит, кто-то хочет переговорить со мной, а не просто передать сообщение. Я позвонила в третий раз — и снова тот же результат.

Я повторила свои попытки еще пару раз, а потом оставила такой текст: «Привет, Том. Ты в ванной? Работаешь? Мне не терпится спросить тебя, что приготовить на субботу. Пока». Он не ответил на мой звонок ни через пятнадцать минут, ни через полчаса.

Наконец позвонили в дверь. Было около восьми вечера. Приехал Бодж Скалли.

— Привет, Бодж. Спасибо, что откликнулся на мою просьбу.

— Джеки, мне начинает казаться, что я работаю на КГБ.

— Мне очень жаль, но все повторилось снова. И теперь я не хочу, чтобы кто-нибудь об этом узнал. В прошлый раз вы рассказали Роберте — пожалуйста, не делайте этого вновь.

— Но что случилось?

Я рассказала ему о запертых дверях и о будильнике. И где я была в тот вечер. Я рассказала ему обо всем кроме того, что было между мной и Томом. И Бодж стал четвертым человеком, который узнал о нашем свидании.

— Послушайте, Бодж. Можем мы поговорить абсолютно конфиденциально?

— Попробуем, — сказал он. — Позвольте мне осмотреть замки.

— Да, конечно. Я купила несколько новых замков. Вы не отказались бы поставить их? Мне не хочется вызывать мастера.

— Конечно.

— Скажите, как вы находите Тома Уола? — спросила я.

— Тома? Я его неплохо знаю. Вполне приличный парень Том — он помогал мне с пристройкой общей комнаты и вообще — пару раз в неделю мы с ним непременно пересекаемся в городе. В магазине или в кафе, или у Вольфа…

— Сколько времени он живет здесь?

— Точно не знаю… Послушайте, Джеки, мне нравятся эти замки — они в полном порядке. Без ключа войти нельзя.

— Может быть, есть какой-то иной путь?

— Джеки, вы адвокат или служащая ФБР?

Я усмехнулась:

— Разве я говорю что-то невероятное?

— Судя по всему, вы неплохо разбираетесь в работе полиции.

Я, действительно, как-то дала ему повод так думать, но теперь было не время рассказывать ему о Майке.

— Все адвокаты в какой-то мере исследователи. Мне приходилось нанимать и частных детективов, и просто сотрудничать с полицией. Ну, а тут это убийство — я имею в виду Портер — и обстоятельства, при которых оно было совершено…

— Какие обстоятельства?

— То, что одежда оказалась на ней и не были взяты ни кольца, ни украшения.

— И о чем это вам говорит?

Я вознесла немую молитву — только бы Бодж заслуживал доверия!

— О том, что это не изнасилование, а скорее всего, заранее обдуманное убийство. У него оказалась с собой лопата — уже одно это указывает на план. А то, что она отвела ребенка в сад и не поручила кому-либо забрать его, означает, что она не предполагала уезжать далеко и надолго. Но шла она по своей воле.

— Неплохо. Но каковы мотивы?

— Если бы я знала мотивы, я указала бы и преступника. Если, конечно, ему не нужно было просто убить ее, потому что пришло время.

— Что вы имеете в виду? — спросил он, хотя по выражению его глаз я поняла, что он был готов к моему ответу — наверное, единственно возможному.

— Я имею в виду, что убийца искал жертву и ему было все равно, кого убивать.

— Я не хотел бы так думать, — сказал Бодж. — Но ничего невероятного в этом объяснении нет. — Он помолчал и посерьезнел. — Вы и Роберта знаете кое-какие судебные подробности. Я не предполагал, что мне придется предупреждать вас — не говорите ей ничего. Я рассчитываю на вас.

— Разумеется.

— Ее руки были связаны за спиной, челюсть разбита, а на голову надет пластиковый мешок. Я полагаю, что ее сначала основательно избили. И это могло произойти где угодно. Может быть, прямо у нее в доме, откуда ее перенесли в поджидающую машину, а может быть, в любом другом месте между Коульменом и Каннон-Сити.

— Ли думает, что у нее могла быть связь с человеком, положение которого Николь называет нелегальным. А как вы думаете, Бодж, кто это может быть?

— Сенатор или священник, — он пожал плечами. — Возьмите, пожалуйста, ваш ящик с инструментами.

— Да, конечно.

Мы продолжили разговор, пока он врезал новые замки и упрекал меня в том, что я выстроила тюрьму. Я расспросила его о Билли, и Бодж сказал, что Билли неспособен к столь сложному преступлению, как неспособен проникнуть в чужой дом и лежать на чужой кровати.

— Если бы вы знали, сколько раз нам приходилось заходить за ним и вытаскивать его из машины, вы бы не стали даже думать об этом.

Потом я перешла на правоохранительные органы и, лишь только я заговорила о местных судьях, он резко ответил:

— Не придавайте слишком много значения тому, что Бад ущипнул вас за мягкое место. Достаточно холодно посмотреть на него и пригрозить звонком его жене. Это его сразу образумит.

— Вам хорошо знакомы его повадки?

— Миссис Скалли предлагала кастрировать этого альфонса и с тех пор он ее больше не беспокоит. В сущности, он безобиден. Трудно поверить, что столь толковый человек может превращаться в столь невообразимого идиота.

Я невольно улыбнулась, представив себе, как жену Боджа щипают за мягкое место. Конечно, она должна была представлять собой женскую версию Боджа — полную, сентиментальную и до мозга костей привязанную к домашнему очагу.

Он не ожидал, что я попрошу его забить гвоздями оконные рамы на нижнем этаже.

— А что, если случится пожар? — спросил он.

— Тогда я выбью стекло — если понадобится, собственной головой. Она достаточно крепка для этого.

Я рассказала ему о том, что узнала от Николь о Кэти Портер. О ее любимых сериалах, о походах по магазинам без подруги, о том, как она до вечера откладывала обычную работу по дому. Он понимающе кивал: все это уже было ему известно.

— Бодж, как вы думаете, может убийца быть кем-то из местных жителей?

— Если он местный, то каким образом я не подозреваю о его существовании? Кэти Портер — единственная жертва такого рода, и если убийца живет среди нас, он на редкость ленив. Нет, Джеки, скорее всего, мы имеем дело с перелетной птицей, случайно избравшей Кэти своей жертвой, и мы никогда не поймаем ее.

— Но, может быть, это было не очередное убийство в цепи, а именно единичный случай — и он убил женщину потому, что она собиралась что-нибудь о нем рассказать.

— Джеки, не можем же мы подозревать всех мужчин, которые вступают в связь с болтливыми женщинами.