Скорее всего, в этот раз Нина выздоровеет, поправится – поскольку врачи дали благоприятный прогноз. Но, не исключено, в будущем с Ниной вновь может произойти что-либо, ее хрупкое здоровье способно дать серьезный сбой. И тогда Зое вновь придется решать, что делать с детьми.

Зоя откинулась назад, закрыла глаза. «Двое детей, Костя и Лена. Хоть и не совсем малыши, но… им еще далеко до настоящей самостоятельности. Нет, если с Ниной что произойдет, я не имею права их бросать. Появится ли когда-нибудь Юрий? Неизвестно. Но в любом случае эти двое пока на мне. И, возможно даже, именно мне еще много лет, пока они не встанут на ноги, присматривать за ними. И третий вот еще», – она посмотрела на свой живот.

Житейская логика подсказывала Зое, что, случись чего с Ниной, она и с племянниками с трудом справится – и финансово, и физически, ведь у балерины мало свободного времени, нагрузка тяжелая. Если Юрий не придет на помощь, то придется искать няню для них. Которая бы кормила их, забирала из школы в будущем, проверяла уроки… Или же Зое придется пожертвовать своей карьерой и уйти из профессии. Забыть о балете.

При таком раскладе рожать третьего, своего собственного, ребенка просто безумие. Ведь Зое помощи совсем неоткуда ждать.

Зоя лежала на диване, не в силах заснуть. Пыталась представить будущее. А что, если все сложится не столь ужасно и жизнь начнет развиваться не по самому грустному сценарию? Нина вернется домой, подлечившись, и проживет еще долго. Нина – клуша и наседка, весь смысл жизни у нее в детях… Она умоляла Зою оставить ребенка.

Если Нина, как и обещала когда-то, станет помогать Зое с ее малышом, хотя бы первое время? Конечно, няньку все равно придется нанять, чтобы сестра не перетруждалась, с ее-то слабым здоровьем, но зато Зоя сможет посвятить всю себя балету. Все заработанное ею пойдет в общий семейный фонд. Тяжеловато придется, но разве станет легче жить, если все время помнить о том, что избавилась от собственного дитя?

«И зачем мне это искусство – если оно само по себе? Да, поклонение публики, овации и цветы – это приятно, но разве не приятнее, когда тобой гордится твой родной ребенок? Господи, но времени-то на воспитание у меня совсем не будет…» – осадила саму себя, сморщилась Зоя.

Потом вдруг вспомнила их с Ниной деда, Ивана. У того отца не было – погиб на войне. Лишь портрет на стене. Но эта гордость сына – за отца… Если ребенок знает, что его мать и отец любят его, готовы умереть (или уже умерли) за его счастье, разве это не главное в воспитании? Это, конечно, крайность, но в любом случае, чтобы вырастить хорошего человека, разве обязательно круглые сутки проводить с ребенком? Не эту ли мысль пыталась донести до Зои когда-то Нина?

Зоя размышляла долго, мучительно, перебирая возможные варианты развития событий. Что будет, например, если появится Глеб и захочет участвовать в судьбе их с Зоей малыша? Да пожалуйста! Главное, удержать характер в узде и не разругаться опять с отцом своего ребенка… А если Глеб так и не появится? Ну, Бог ему судья. Главное, не отравлять саму себя злобой и ненавистью и не передавать этот тяжкий груз собственному ребенку. Ни на кого никогда не надо обижаться, надо просто выбирать ношу по себе. «Кстати, можно попытаться восстановиться в своем старом театре. Не струсить, прийти к нашему худруку, Райкову, рассказать как есть… Он же нормальный дядька, тем более что я от работы никогда не отказывалась…»

«А что было бы, если бы я ничего никому не сказала и просто избавилась бы от ребенка? Я бы оказалась на сцене «Российского балета». И танцевала бы… Я стала бы счастливее?»

Зоя вздохнула. «Может, и не стала бы. А что! Я бы, возможно, совсем сошла бы с ума, если бы один балет стал смыслом моей жизни. Наплевала бы на племянников – пусть растут себе в приюте, случись что с Ниной, жила бы без собственного ребенка… И рано или поздно спрыгнула бы с высоты, в этом безумном желании – полететь, как настоящая птица. Кто разберет – где падение, а где полет? Я ведь этим утром уже была в одном шаге от бездны».

Зоя закрыла глаза.

«В сущности, меня сегодня спасла Нина. И… и он, – она положила руки на живот. Если родится мальчик, я назову его Ваней. Иваном, в честь дедушки… – засыпая наконец, подумала Зоя. – А если девочка? Назвать Ниной? Ох, пока не знаю, надо с сестрой посоветоваться…»

* * *

Куда уходит любовь? Почему вдруг забываешь о человеке, который еще недавно занимал твое сознание целиком и полностью? Непонятно.

А может, это и не любовь была вовсе, а лишь морок, наваждение… Ведь, если вспомнить, Глеб никогда не давал Арине надежды, ускользал от объяснений. И только в их последнюю встречу почему-то заговорил вдруг о чувствах. «Даже не о чувствах, – поправила себя Арина. – А о том, что мы с ним могли бы стать парой, или как там он сказал? Что-то такое скучное, что только от головы могло идти, но не от сердца… Наверное, он переживал расставание со своей Зоей и думал, что это проще сделать рядом со мной. Никакой любви ко мне он не чувствовал. Смотрел на меня уныло, словно заставляя себя… Я ему даже не нравлюсь! Глеб, конечно, человек вежливый, деликатный, но при всей его хваленой тактичности он недоволен тем, как я выгляжу, как одеваюсь… Когда мы с ним были друзьями, он молчал, поскольку его лично это не касалось, а в тот вечер после открытия галереи предложил мне стать его парой и сразу же принялся намекать мне на мои недостатки. Его недовольство мной прорывалось в каждом его слове. Неужели он надеялся в будущем переделать меня под свой вкус? Но это же глупо – переделывать взрослого, уж сложившегося человека! Либо любишь и принимаешь со всеми потрохами, либо идешь себе стороной…»

Еще недавно Арине казалось, что Глеб мог бы стать ей идеальным супругом. В первом браке она страдала от того, что муж совсем не говорил с ней по душам, она с ним словно с глухой стеной пыталась общаться. Молодая женщина считала, что счастье – это когда ее способны выслушать, понять. Но почему же она решила, что именно Глеб способен ее слышать и слушать? Да ничего подобного!

Если проанализировать их общение, то говорил только Глеб, и только о себе, о своих планах, мыслях и чувствах. Мысли и чувства Арины его совсем не волновали, он лишь из вежливости позволял ей высказываться.

Она подстраивалась под Глеба, а вот он под нее – никогда. Плохо ли это – подстраиваться под другого человека? Наверное, нет, если не приходится ломать себя в чем-то важном, но процесс должен быть хотя бы обоюдным.

В сущности, лишь Тим по-настоящему беспокоился об Арине. Тима интересовала сама Арина, а Глеба – способность Арины его выслушивать.

Словом, вся эта безответная любовь к Глебу – просто фикция. Выдумки давно одинокой, не особенно счастливой женщины. Как и первый брак Арины – тоже какой-то ненастоящий, надуманный, что ли.

Вот с Тимом все случилось по-настоящему, в ту ночь с ним и желание, и волнение, и восторг, и злость… Ее чувства тогда шли от сердца, от души, а не от головы. Какое-то священное безумие… Получается, у Арины лишь одна эта ночь с Тимом и была счастливой во всей ее женской жизни. Одна ночь любви. Всего одна ночь – за целую жизнь.

Если, например, Арина вдруг завтра умрет – то и вспомнить-то перед смертью ей будет нечего, кроме одной той ночи.

«Тим мне так и не перезвонил. Ну конечно, я столько времени убеждала его в том, что он мне не нравится, что его внимание меня тяготит, что мне ничего от него не надо… Он побегал-побегал за мной, а потом понял, что все, бесполезно».

Арина, терзавшая себя этими размышлениями весь день, наконец ближе к вечеру взяла в руки мобильный телефон. Позвонить Тиму? Как-то унизительно для женщины – звонить первой… Но, с другой стороны, унизительнее – ничего не делать, позволить себе страдать дальше. В конце концов, что страшного произойдет? Либо Тим откажется продолжать с ней общение, либо обрадуется ее звонку…

Проще сразу отмучиться, а не страдать еще долгое время, вздыхая по Тиму.

Значит, надо позвонить ему. «Или нет, пошлю эсэмэс!» – решила Арина. Некоторое время она думала, что бы такое ей написать, чтобы, с одной стороны, дать понять Тиму, что он ей нравится, с другой стороны – не слишком уж навязываться…

Написала коротко – «Я скучаю по тебе» – и быстро отправила сообщение, не давая себе шанса передумать.

Прошло пять минут, никакого ответа. Десять. Двадцать. Полчаса… «Это точно всё. Если он сразу не перезвонил, значит, вряд ли перезвонит вообще. Перегорел, разлюбил!»

Она упала на диван, закрыла глаза. Тоска охватила молодую женщину, причем совсем иного рода, чем в случае с Глебом. Сейчас Арина винила себя – что упустила в своей жизни нечто важное, главное…

…Звонок домофона – через час. У Арины чуть сердце не оборвалось. «Тим!!!» Она вскочила с дивана, стремительно понеслась через всю квартиру к переговорному устройству, сорвала трубку и хриплым, севшим голосом едва смогла произнести в нее:

– Да?..

Больше всего Арина боялась того, что сейчас ей ответит кто-то другой, не тот, кого она ждала.

– Это я, – отозвался он, Тим. Голос его звучал спокойно и весело, как ни в чем не бывало. – Погода хорошая. Прогуляемся, может быть? Я жду тебя внизу.

«Это какое-то чудо… Судьба словно дает мне последний шанс. Но уж в этот раз я ни за что его не упущу!»

– Сейчас выйду, – пробормотала Арина.

Повесила трубку дрожащей рукой. «Не перезвонил, но приехал. Сам! Может, хочет объясниться со мной лично? Тогда почему не попросил впустить его, не захотел ко мне заходить, позвал на прогулку? Значит, не любит. Разлюбил. Я как женщина уже его не интересую… Или, наоборот, любит и потому не хочет слишком форсировать события?!»

Арина заметалась по квартире – что надеть, как себя украсить… Выхватила из шифоньера одно платье, затем другое – все не то. А вот хоровод любимых юбок на вешалках… Но к юбкам надо еще верх подбирать! Тут же, не отходя от шифоньера, выяснилось, что одну блузку придется гладить, у другой пуговица оторвалась, четвертая в стирке, третья вдруг показалась Арине уродливой… Она пришла в ужас – получается, на свидание с любимым человеком надеть-то нечего?!