В самом деле, ошибиться тут было трудно. На какое-то мгновение словно сама душа Арины распахнулась и показала себя. Девушка смотрела на Глеба с нежностью и восхищением. Так на своего работодателя не смотрят.

«Все элементарно. Самый простой ответ – он и есть самый правильный. Истину не надо искать, она всегда лежит на поверхности. Арина без ума от Глеба. Я бы и раньше мог заметить, но не хотел этого сделать почему-то, – отвернувшись, наконец мрачно размышлял Тим. – Только вот зачем она мне сейчас сказала, что это не Глеб герой ее романа? Зачем солгала? Но, с другой стороны, она что, обязана говорить мне правду и только правду? Конечно, Арина не хотела причинять мне лишний раз боль, ведь Глеб, по сути, сейчас мой работодатель… Стоп. Почему я думаю только о себе, о том, что Арина беспокоилась обо мне? Это наивно… Люди думают только о себе и заботятся только о себе. Арина, конечно, милая, и деликатная, и добрая. Она мне сочувствует, но по большому счету ей на меня плевать. Она хоть сто раз может извиниться за то, что она, как ей показалось, меня «приманивала». Но ей на меня плевать. Она заботится только о себе. Глеб не отвечает ей взаимностью, и потому она решила скрыть его имя. Он не любит ее, между ними ничего нет. Именно поэтому Арина отказалась говорить о Глебе. Будь он ее любовником, тут бы все об этом знали…»

Тим раньше не отличался особой проницательностью. Он редко когда размышлял о том, что там думают другие люди, как они живут, какими мотивами руководствуются.

А теперь вдруг, словно по волшебству, перед ним открылся новый, незнакомый мир. Мир других. Почему? Это любовь заставила его измениться?

Тим не выдержал, отставил сок и потянулся за шампанским, опрокинул в себя бокал шипучего напитка, словно пытаясь загасить тот пожар, что полыхал у него в груди.

От одного бокала только жарко стало. «Ладно, дома напьюсь. Блин, а как я теперь за руль сяду?..»

За столом тем временем говорили много и возбужденно. Арина постоянно поглядывала на Глеба. Теперь у Тима уже не осталось сомнений в том, кого любит эта девушка.

Время от времени кто-то выходил из зала покурить. Тим тоже встал из-за стола, покинул территорию «Комбината» и побрел вдоль реки, по набережной.

Случилось именно то, чего он больше всего не хотел, чего всеми силами пытался избежать все последние годы. Тим не хотел влюбляться, а значит, мучиться, но вот взял да и попался. Теперь страдает, как дурак.

А мир вокруг, как назло, был прекрасен. Тепло, относительно тихо. Сумерки – но прозрачные, ясные какие-то, напоминающие белые ночи в Питере. Вокруг шелестела на ветерке майская, свежая, еще не успевшая запылиться листва. Качались фонари над дорогой, блики от них скользили по темной воде внизу, за гранитным парапетом. Этот вечер («томный вечер» – как мысленно определил его Тим) был предназначен для любви. Для поцелуев, объятий, для прогулок вдвоем. Этот вечер плавно вел к ночи – страстной и долгой, полной испарины и невольных стонов. А ночь переходила в рассвет, когда от усталости и бессонницы уже ничего не соображаешь и только смеешься тихо и блаженно, словно потихоньку сходишь с ума. Этот вечер, казалось, уводил в лето, в осень, в зиму, в годы бесконечного счастья…

Но нет. Обломилось. Никуда этот вечер не вел, потому что Арина любила Глеба, а вовсе не Тима.

«Но я ж не избалованный мальчик, даже если бы не было Глеба, не факт, что Арина расположилась бы ко мне… Нет, нет, зачем я о ней столько думал, как мне теперь выкинуть ее из головы, как забыть? Вот я влип…»

Он остановился, отдышался. Остатки здравого смысла подсказывали Тиму, что рано или поздно любовная лихорадка его покинет. Что через неделю или две (ну, а через месяц-то точно) ему станет легче. Легче дышать, легче жить, легче ходить по земле… Боль в душе отступит.

Или не отступит? Или теперь он, как вирусом, заражен этой любовью?

А ведь в ней нет ничего хорошего, в этой любви, Тим об этом прекрасно знал. И в женщинах тоже ничего загадочного нет, никакой тайны, ничего манящего – одна видимость.

Страсть – да, это прекрасно, но страсть через некоторое время пройдет, она не может длиться долго, и потом наступят нудные и неприятные будни. И та же Арина, женись, например, на ней Тим, рано или поздно превратится в скучную, истеричную тетку. Утешать ее потом постоянно, успокаивать, возиться с ней, спасать ее то и дело, направлять, самому организовывать быт, потом дети еще пойдут… И Тиму, как отцу семейства, придется пахать на семью и терпеть. Ну как же, он мужик, он должен… А потом остается только надорваться раньше срока и подохнуть. Вот они, эти чудесные майские вечера, к чему приводят. Знаем, проходили.

Тим уже испытал нечто подобное. Правда, в несколько ином контексте, но какая разница…

Отца у Тима не было. Вернее, он существовал где-то, только вот где – никто не знал. И мать Тима тоже не знала, куда пропал тот, от кого она родила сына.

Мать много рассказывала о том, как они встретились с отцом, какой у них бурный роман случился… Много счастья, а потом много горя, когда мать растила Тима уже одна, без «милого юноши». Растила сына исключительно как помощника и защитника – себе.

Тим с раннего детства умел готовить, убираться, знал, как важно вовремя оплатить коммунальные счета и точно распланировать хозяйство.

Мать его всему этому научила. Во-первых, потому, что собиралась воспитать «настоящего мужчину», во-вторых, у нее в крови это уже было – учить… Поскольку она преподавала в школе труд. Вернее, она говорила, представляясь кому-то: «А я труды в школе преподаю!»

Почему именно «труды», во множественном числе? Тим никогда не уточнял у матери, но, подозревал, что «труды» – это из-за того, что эти уроки всегда шли спаренными, по два подряд. Оттого и «труды».

Это слово всегда казалось ему корявым, неправильным, несчастным. Труды…

Наверное, мать действительно желала сыну добра, хотела его подготовить к жизни, сделать самостоятельным, независимым. Не беспомощным в быту.

Но на деле Тим с детства нес на себе слишком большой груз ответственности. Он единственный мужчина в семье, он помощник и защитник, он опора, он джентльмен.

Он открывает перед женщинами двери, он никогда не сидит в общественном транспорте (даже если он еще совсем кроха и едва может цепляться за поручни), он всегда уступает, он не чурается никакой домашней работы, потому что сейчас у всех равные права, а женщины слабее и на них нагрузки больше (и работа, и дом)…

По сути, Тим никогда и не чувствовал себя ребенком, поскольку ему чуть не с младенчества внушалось, что он – мужчина. Он – опора матери, а в будущем – опора для какой-то другой женщины, жены. И та жена еще спасибо должна сказать, что ей такой необыкновенный мужчина достанется, который и умеет, и может все.

Когда Тиму исполнилось лет двенадцать, мать нашла себе мужа. Наверное, это был неплохой мужчина, но зацикленный на одном – на детях. Он хотел, чтобы у него родились свои дети, без них отчим не считал семью настоящей. И к Тиму отчим относился неплохо, но… Тим-то не являлся его единокровным сыном.

Теперь вся жизнь матери была положена на алтарь новой цели – как бы родить ребенка мужу. А врачи, к несчастью, ей ставили диагноз – бесплодие.

Поскольку мать Тима являлась женщиной бесхитростной, очень разговорчивой и искренней – то мальчик оказался в курсе всех проблем, связанных с зачатием и деторождением. Ну а с кем это было обсуждать матери, как не с Тимом, своим защитником и опорой?

Нет, ну она не буквально и не натуралистично все это Тиму рассказывала, без ненужных подробностей, а скорее в просветительском ключе, с точки зрения медицины…

Но Тим ощущал себя тогда не в своей тарелке. К этому времени он уже все знал о физиологической стороне любви, вернее, слышал о ней. И уроки в школе на эту тему проводились, и с одноклассниками они обсуждали «горячие» темы, и телевизор, и прочие средства массовой информации добавляли материала для размышлений… Но Тим знал много больше о деторождении, чем обычный мальчишка-подросток. Тим был в курсе тех вещей, которые обычно обсуждают на женских форумах, посвященных бесплодию и ЭКО (экстракорпоральному оплодотворению).

Да, мать, отчаявшись родить ребенка естественным путем, решилась на ЭКО. Тим был теперь в курсе таких вещей, как уровень прогестерона, он знал, что такое фертильность, ХГЧ, слышал про так называемый «протокол», «желтое тело» и т. п. и т. д.

Собственно, это он сопровождал мать на процедуры, ходил по аптекам, носил матери передачи (когда та лежала в больницах)…

Тим знал об этой стороне женской жизни все. Никакого романтизма, никаких иллюзий у юноши не осталось.

Лет восемь мать потратила на борьбу с бесплодием, и все без толку. Муж ушел от нее, поскольку так и не смог расстаться с мечтой – получить своего, родного ребенка. С одной стороны – он имел на это полное право. Его мечта, его жизнь. С другой стороны – уход отчима больно ранил мать.

Она так мечтала стать счастливой…

Потом она еще пыталась встретить свою судьбу и чуть ли не с альфонсом-проходимцем каким-то сошлась, но, к счастью, проходимец нашел более крупную рыбу, то есть женщину…

А когда Тим уже после окончания вуза устроился на работу, мать заболела. И опять – по-женски. Как подозревал Тим, из-за всех этих прежних попыток забеременеть, из-за того количества гормонов и лекарств, которыми когда-то пичкали ее организм.

И опять мать ничего не скрывала от сына, обсуждала с ним результаты анализов, прогнозы, что лучше – полостная операция или лапароскопия.

Это длилось несколько долгих лет, состояние матери становилось то лучше, то хуже. Два года назад она окончательно слегла. И Тим ухаживал за ней, как за ребенком. Менял памперсы, кормил ее с ложечки, носил на руках в ванную. Пока он был на работе, за матерью присматривала сиделка. Этот один последний год жизни матери съел все сбережения Тима и все его силы, как физические, так и моральные.