– Я что, не имею права отдохнуть в собственном доме?

– Вот именно. Это твой дом, а не наш. Всегда был твоим. Там твои порядки, а должны быть наши, семейные.

– Похоже на женский заскок. У тебя что сегодня, критические дни? Или ты идешь на поводу у Марьяны? Твоей сестрице нужно голову свернуть.

– Моя сестрица перестала тебя уважать. А ты начал ее побаиваться. Мне противно думать о том, что на даче, которую я так любовно обставляла, на нашей кровати ты кувыркался с этой Гингемой.

– Знаешь что? Я не намерен выслушивать тут твои домыслы. В твоей семейке все такие оригинальные! Довольно с меня и того, что я столько лет терплю твой дурацкий характер.

– Ты меня терпишь?! – В глазах оскорбленной до глубины души Веры блеснули слезы. – Значит, вот, оказывается, какие у нас отношения. Ты меня терпишь!

– Тебе так нравится себя накручивать? Тогда я, пожалуй, пойду. И смотри, Вера, будешь так себя вести – доиграешься. Мне не нужна злобная тетка вместо жены. Злобных теток вокруг пруд пруди. Если ты не будешь вести себя нормально, найдутся другие женщины, уверяю тебя. Те, которые способны меня оценить.

С этими словами Леонид вышел из кухни, грузно протопал в прихожую и через минуту уже громко хлопнул дверью.

– А этот чего убежал? – неприязненно поинтересовалась Марьяна, воздвигнувшись в дверях кухни.

– Из мужской солидарности, – ответила Вера, отхлебнув кофе. – Хочешь? Вообще-то я тебе варила, чтобы в чувство привести.

– Спасибо, спасибо. В чувство – это да, это хорошо бы. Мама рвет и мечет.

– Наверное, она как-то иначе представляла себе сегодняшний вечер. Соня рыдает?

– Делает дыхательные упражения по какой-то странной системе. Зажимает правую ноздрю и стоит на левой ноге. Давай ей и маме тоже сварим кофе.

Когда они с подносом вошли в гостиную, Ирина Петровна, коротко затягиваясь, курила у окна. Еда на столе уже остыла, и мясо перестало так соблазнительно пахнуть, картошка потемнела, майонез в салатиках слегка поплыл.

– Знаете что, девочки? – сказала Ирина Петровна, загасив окурок в пепельнице. – Раз пошла такая пьянка, предлагаю поговорить начистоту.

– Звучит пугающе, – пробормотала Вера, расставляя чашки на столе.

– Про меня и Толика? – тут же спросила Соня, балансируя на одной ноге. – Думаете, я не понимаю, что мне нужно с ним развестись?

– Развод плохо влияет на женщину, – бросила Вера, устроившись с чашкой кофе за столом.

– Да, но развод с подлецом – просто потрясающе, – возразила Ирина Петровна. – Настоящее омолаживающее средство.

Все три дочери повернули головы и изумленно уставились на нее. Соня не смогла удержать свою стойку и встала на обе ноги.

– Я действительно предлагаю поговорить начистоту. – Ирина Петровна сунула в рот еще одну сигарету. – Воспользуемся тем, что мы остались одни. У вас ко мне, как мне кажется, есть какие-то вопросы. По поводу вашего отца. Или даже не вопросы, а претензии.

Она придвинула себе стул и села на него, закинув ногу на ногу. Узкая юбка обрисовала стройные бедра.

– Эта история со шнурками, – мгновенно сказала Марьяна, не дав никому опомниться. – Звучит совершенно дико. И я знаю, что твой Цидвинцев выскочил из дома в тот момент, когда ты вызвала неотложку.

Ирина Петровна горько усмехнулась:

– Да, девочки. Мне нужно было сразу сказать вам правду. А я все, как дура, пыталась вас защитить.

– От чего? – спросила Вера, продолжая усердно дуть на кофе, который уже остыл.

– От правды о вашем отце. Великий Олег Туманов, победитель всех мыслимых и немыслимых международных конкурсов… Я развелась с ним пять лет назад. Когда мое терпение окончательно лопнуло. Господи, прости меня за эти слова, но ваш папа был бабником, циником и обманщиком.

– Так вы были в разводе? – ахнула Вера. – Серьезно?

Марьяна и Соня молча смотрели на мать.

– Он умолял вам не говорить. Ему все хотелось выглядеть героем – в том числе и в глазах своих дочек.

– Я знала, что он погуливает, – вздохнула Соня, схватив со стола салфетку и прижав к глазам, на которые набежали слезы. – Но что дело дойдет до развода…

– У меня от его подружек голова шла кругом. – Ирина Петровна жадно затянулась. – Они менялись с невероятной скоростью и, как правило, безобразно себя вели. Когда мы развелись, он перебрался к себе в студию, но очень просил сохранять видимость отношений ради вас. Незадолго до того самого дня… Вы в курсе, что отец затеял там у себя ремонт?

– Да нет, в последнее время мы к нему не ездили. – Расстроенная Соня комкала салфетку в руках. – Встречались обычно на нейтральной территории. Да он как-то и не звал.

– К внукам он сам приезжал, – подхватила Вера.

– Отец сохранил ключ от нашей квартиры. – Ирина Петровна выпустила дым в потолок. Было видно, что рассказ дается ей с огромным трудом. – И он притащил сюда какую-то немку, коллегу-фотографа. Мы с Иваном вернулись, что называется, неожиданно. И застали их кувыркающимися в нашей постели. Случилась безобразная сцена. Я думала, Иван убьет вашего отца. Так распсиховалась, что мне плохо стало. Иван перепугался, бросился в аптеку за лекарствами…

– Ага! – воскликнула Марьяна. – Так вот почему он такой расхристанный выскочил из подъезда. Помните, девочки, я рассказывала про передачу?

– Помним, конечно, – кивнула Вера. – Мам, так что было дальше?

– Мне только-только удалось успокоиться, как вашему отцу стало плохо с сердцем. Такой полноценный сердечный приступ. Немка сразу сбежала. Я вызвала «Скорую»… Ну а дальше вы знаете.

– Мама, это немыслимо! – воскликнула Марьяна. – Почему ты нам раньше не рассказала?! Я так злилась на Цидвинцева! Я его даже ненавидела.

– Я тоже, – неохотно призналась Соня, зажав руки между коленями.

– А вот ты напрасно не спросила у своего Толика, откуда у него фингал под глазом.

– Разве… Разве это не Жанна?

– Нет, – с жесткой иронией ответила Ирина Петровна, – это Иван. Заступился за твою честь. Правда, на Толика это совсем не подействовало, как мы сегодня убедились. Соня, мне так жаль… Твой муж всегда казался мне слегка легкомысленным…

– Безмозглым, – уничижительным тоном поправила Соня. – И еще он отъявленная скотина и эгоист.

– Я никогда не думала, что он зайдет так далеко. Марьяша, – повернулась она к младшей дочери. – Ты в последнее время попадаешь из одной переделки в другую, поэтому я никак не решалась спросить. Отец успел поговорить с тобой?

– О чем? – насторожилась та.

– Незадолго до того кошмара он сказал мне, что в чем-то перед тобой виноват, и хотел объясниться. Только боялся, что ты его признание примешь близко к сердцу, вот и тянул.

– Ма, я в первый раз об этом слышу. – Лицо Марьяны вытянулось, а уголки губ уехали вниз. – Он хотя бы намекнул, в чем дело?

– Нет, – покачала головой Ирина Петровна, – я от него так ничего и не добилась.

– Но это ужасно. Он в прямом смысле унес секрет с собой в могилу. И это, наверное, что-то очень важное для меня.

– Я думаю, тебе стоит заехать к нему в студию. – Ирина Петровна обернулась, схватила с подоконника косметичку и достала ключи. Покачала перед собой. – Возможно, он оставил тебе письмо или записку.

– А ты разве не была у него после того, как?..

– Там все еще идет ремонт, Иван за этим как-то следит, – зачастила Ирина Петровна. – В конце концов, вы его наследницы. И нет, его вещи никто не разбирал.

– Марьянка, поезжай туда прямо завтра, – вскинулась Вера. – И если что-то найдешь, обещай, что сразу расскажешь. Это прямо настоящая тайна. В чем отец мог быть перед тобой виноват?

– Вера, я не знаю, – простонала Марьяна. – Мало мне сейчас неприятностей.

– Почему ты все время ловишься именно на главного редактора? – сердито спросила Соня, сложив губы розочкой.

– Я же объяснила. Я не знала, кто он такой. – Сердце Марьяны екнуло, и черный ужас случившегося начал заползать в него.

До сих пор она ощущала внутри себя блаженную бесчувственность и очень испугалась, что осознание произошедшего вдруг прямо сию минуту обрушится на нее. И тогда она просто умрет.

– Соня, не трогай ее сейчас, – велела Ирина Петровна, поняв состояние младшей дочери. – Я уверена, Марьяша во всем разберется и со всем справится. А если ей нужна будет помощь – прибежит к нам. Поплакать или попросить совета.

– Марьяна, тебе нужен совет? – мрачным тоном спросила Вера, тяжело переживавшая ссору с Леонидом и не желавшая никому о ней рассказывать.

– Потом. Может быть. Я обязательно скажу, – тонким голосом ответила младшая из сестер и неожиданно для самой себя горько заплакала.

* * *

– Я буду заново строить свой брак. – Кайсаров рубанул рукой воздух. – Я не намерен разбрасываться родными женами ради каких-то глазастых проходимок.

Наталья Николаевна сидела на диване, устроив больную ногу на пуфике и нежно ее поглаживая. Слова о глазастой проходимке ее не столько обеспокоили, сколько заинтересовали. Все дело было в страстности, с какой ее отпрыск толкал свою речь.

Кайсаров-старший, с газетой в руках и очками, сдвинутыми на затылок, смотрел на сына с неприкрытым изумлением. Минут пятнадцать назад тот ворвался в родительский дом в распахнутом пальто, воинственный и злой и с порога принялся выступать, объясняя, почему не станет разводиться с Мариной.

– Милый мой, – попыталась урезонить его Наталья Николаевна, – кто говорит о твоем разводе?

– Каринка говорит. Ты говорила.

– Ну, девочки часто болтают глупости. Тем более у твоей дочери с твоей женой отношения, как бы это сказать помягче, не задались.

– А мать ты вообще не слушай, – буркнул Кайсаров-старший. – Ты же знаешь, она сплетница и любит сгущать краски.

– Люблю, – подтвердила его жена. И, не выдержав, все-таки спросила: – А что за проходимка такая?

– Не важно! – рявкнул Кайсаров. – Она уже вне игры, и разговор закончен. Марина ясно дала мне понять, что дорожит нашей семьей, мне этого достаточно. Как я вообще мог забыть о том, что у меня жена – красавица?! Ведь совсем недавно я ради нее готов был…