Светлана Лубенец - Свидание на крыше

— Какие еще другие?! Меня все ненавидят!

— Нет же, нет! Вовсе нет! Вот я же тебя не ненавижу! Я как раз наоборот…

— Что наоборотто?!

— Я очень… хорошо к тебе отношусь… — Серега даже это произнес с трудом, хотя сказать ему хотелось совсем другое.

По всему было видно, что Вере абсолютно все равно, как он к ней относится. Даже если бы плохо, это ее ничуть не взволновало. Она будто не слышала его простенького признания, продолжала рыдать, вцепившись в его джемпер не только пальцами, но и зубами. Тогда он продолжил:

— Я ведь даже в булатовскую группу вступил под своим именем, чтобы все знали, что мне плевать… — Он никак не мог сообразить, на что ему плевать, тем более что Вера его не слушала. Она выла на его груди на одной протяжнощемящей ноте. И тогда он с силой оторвал ее от себя, чувствительно тряхнул за плечи так, что ее голова мотнулась от одного плеча к другому, а глаза уставились в его собственные, и вдруг ни с того, ни с сего начал говорить о себе:

— Ты, конечно, думаешь, что самая несчастная, да? А на самом деле ты счастливая! Изза твоей персоны весь класс будоражит! Никто не удостоился такого внимания, как ты! Ольга Первухина на подлости идет, чтобы тебя уесть! Вечерами в инете висит, чтобы только тобой и заниматься! А все от чего?! Да от того, что она тебе завидует! Рогачев к ней переметнулся, но все равно на тебя косится. Она это видит и с ума сходит!

— Мне плевать, кто и от чего с ума сходит! А Алик… Алик… он только что сказал, что не любит меня… что я ему не нужна…

И из глаз Веры опять крупным горохом посыпались слезы, но Сереге уже хотелось поговорить о себе, к чему он незамедлительно и приступил:

— Ему не нужна, так другим нужна! Но тебе ведь тоже на других наплевать! А ты знаешь, Вера, как тяжело жить, когда вообще никому не нужен, никому не интересен, когда с тобой даже рядом не хотят стоять, потому что это непрестижно, стыдно? Человек — никто! Человек — пустое место! Почти невидимка! Знаешь, я, пожалуй, хотел бы, чтобы меня ненавидели! Всетаки какоето живое человеческое чувство! С ненавистью можно сражаться, можно ненавидеть в ответ! Ненависть, мне кажется, может перерасти даже и в любовь… А что делать с равнодушием? С безразличием? С тем, что всем все равно: есть ты, нет тебя? Есть — не замечают, уйдешь — тем более! Может, мне тоже спрыгнуть с этой башни, а, Вер? Тогда точно заметят! Хочешь, вместе спрыгнем?

Вера замерла на груди Новикова, уже не только не плача, а почти уже и не дыша, а он никак не мог остановиться:

— Но имей в виду, что повспоминают нас тобой только до тех пор, пока не похоронят! А потом займутся своими насущными делами и забудут! Забудут, Верка! И никакой Шекспир про наши несчастные любови никаких трагедий не напишет! Даже не надейся! Ты вот вспомни, как мы любили Майю Николаевну, учительницу истории! Все рыдали на ее похоронах, даже пацаны! А год прошел — и все! Никто слезинки не проронит! Забыли! Даже на могилу к ней не ходим! Так и на наши… могилы…только родители и будут ходить! Ты хочешь сделать им такой подарок, Вера? Хочешь, чтобы им было к кому прийти на местное кладбище? Если хочешь, я с тобой спрыгну! Ну, хочешь?! Ты только скажи! Я тебя вот так к себе прижму, чтобы не очень страшно было! Хочешь? — И он опять обнял и прижал к себе дрожащее девичье тело. Вера уже не плакала, но трясло ее все сильнее и сильнее.

Сергей помолчал немного, еще погладил ее по волосам своей, тоже здорово дрожащей рукой и заговорил опять:

— Верочка, пойдем отсюда… Я тебя сейчас домой провожу. Ты когда придешь, выпей чегонибудь горячего и спать ложись. Как бы ты не простудилась! А завтра, вот увидишь, все уже будет казаться не таким страшным и безысходным. Ты посмотришь на мир совсем другими глазами. Ты же уже была на самом краю и поняла, что это не выход. А значит, надо жить, надо както радоваться тому, что есть… Прошу тебя, пойдем… — И он осторожно развернул одноклассницу к люку, ведущему на винтовую лестницу.

Вера уже не сопротивлялась, но переставляла ноги с трудом. Одна туфелька на каблучке, оставшаяся на ноге, ей здорово мешала. Сергей стянул с нее эту туфлю и засунул себе в карман. Потом заглянул ей в лицо. Из сплошного месива размазавшейся косметики, которая, видимо, была наложена очень густо, тускло поблескивали глаза. Сергей не был уверен, что все сказанное им дошло до сознания Веры. Но положительным было то, что она согласилась уйти с крыши.

На лестнице уже начали собираться музыканты и слушатели, но все были так заняты друг другом, что на спустившуюся с крыши парочку никто особого внимания не обратил. Оно и понятно: крыша башни была любимым местом влюбленных.

С Вериной туфелькой им повезло. Та, что свалилась с ее ноги, лежала почти прямо перед дверью в подъезд башни. Коекак обув Веру, Новиков повел ее к фонтану, который был встроен в стену недавно построенного магазина спортивных товаров под названием «Дельфин». Вода стекала в небольшую чашу из пасти каменного дельфина, который сильно смахивал на престарелую, потерявшую зубы акулу. Но умываться под этой струей было очень удобно. Серега понимал, что идти Вере домой с такими узорами и потеками на лице не стоит, а потому подвел ее к низвергающимся из акулоподобного дельфина струям. Умыться девочка не смогла. Она вообще плохо понимала, что он от нее хочет. Новикову пришлось силой наклонить ее голову к самой воде и умыть, как умывают маленьких детей. Косметика плохо смывалась холодной водой. Серега стянул джемпер, потом футболку и этой футболкой вытер совершенно безучастной Вере лицо. После этого футболку пришлось выбросить в рядом стоящую урну. Он натянул на голое тело джемпер и повел девочку к дому. Поскольку она молчала, он размышлял о том, каким образом сдать ее на руки родителям. А сдать надо было непременно. Сергей должен был быть уверен, что она сегодня больше ни на что опасное не решится.

Он так и не сумел придумать ничего стоящего, но им повезло: у родителей Веры были гости, а потому ее мать, высунув из дверей комнаты голову, весело крикнула:

— Веруська! Ты уж какнибудь сама поешь! Все на кухне! К нам с папой институтские друзья приехали! Не скучай!

— Вер, ты давай лучше сразу спать ложись, — посоветовал однокласснице Сергей. — Ну ее, еду эту… Перебьешься какнибудь… Лучше заснуть. А вот чаю горячего я тебе сейчас принесу. Думаю, твои предки и не заметят, что я на вашей кухне похозяйничаю. У них там такая гульба!

Ничего не отвечая, Вера ничком рухнула на диван. Серега прошел в кухню. Изза дверей комнаты, мимо которой он проходил, доносились громкие голоса и взрывы смеха. Новиков подумал, что Верины родители даже не догадываются о том, что только что могли потерять дочку. Как же все в этом мире странно, непонятно и… отвратительно.

Синий электрический чайник вскипел быстро. Когда он принес Вере чашку с дымящейся жидкостью густоянтарного цвета, она уже не понадобилась. Девочка крепко спала. Сергей поставил чашку на секретер и присел перед с Верой на корточки. Лицо одноклассницы было спокойно. Ресницы, с которых смылась тушь, были трогательно светлыми и беззащитными. Новиков наклонился и поцеловал девочку в побледневшую щеку. Спящая красавица не только не проснулась, но даже и не пошевелилась. У нее был трудный день, и силы ее покинули. Серега отвел от ее лба прядку волос, тяжело вздохнул и ушел домой. Он был доволен тем, что тошнить его абсолютно перестало.

Алику Рогачеву очень хотелось перейти в другую школу. Он совершенно не знал, как теперь ему себя вести в этой. Рыба с подельниками его просто достали. Спасу от них не было никакого. Что он им — печатный станок для производства денег? Да, стоит только один раз проявить слабость, и все — ты в плену. Причем в многослойном! Он был в плену у Рыбы, у Ольги Первухиной, а теперь еще и у Веры. Уж онато не станет молчать, как Ольга, о том, что видела. Какой ей смысл? Ей теперь, наоборот, нужно отыграться.

Говорят, что оскорбленные девчонки способны на самую страшную месть! И зачем он выкрикнул, что не любит ее?! Вопервых, можно было и промолчать, просто уйти после своего очередного позора, и все. Пусть бы думала, что ему стыдно перед ней за проявленное малодушие. Тем более что ему действительно стыдно. Вовторых, он и сам не мог понять своего к ней теперешнего отношения. С одной стороны, она попрежнему его притягивала. Он продолжал ловить себя на том, что на уроках его взгляд вдруг ни с того ни с сего оказывался устремленным на Веру. С другой стороны, он, Алик Рогачев, никак не мог иметь романтических отношений с Филимоновой, над которой прикалывался в инете уже чуть ли не весь класс. Конечно, в школе ничего такого в отношении Веры одноклассники себе не позволяли, но она была изгоем. Правильнее сказать, ее как бы не было вообще.

Конечно, в проходном дворе она выглядела очень стильно в блестящих черных брючках. Он успел заметить. Впрочем, было все же темновато. Проходной двор освещался только горящими окнами домов. Может быть, выведи Веру на свет, так сразу бы все очарование исчезло. Куда денешь короткие ноги? Да и смешной острый подбородок ничем не замаскируешь! Все ж таки карикатуристы группы «Мы ненавидим Веру Филимонову!» знали, какие ее недостатки надо выпятить. Недостатки… Да, недостатки… Хотя… плевать ему на ее недостатки, если честно. Уж себято не надо обманывать! А кто обманывает?! Он и не обманывает. Он, Алик, между прочим, вступил в булатовскую группу «Мы любим Веру Филимонову!». Конечно, не под своим именем… Но кто туда вступит под своимто? Разве что сам Булат да недотепа Серега Новиков. Остальные все, как и он, Алик, под никами.

А вот непонятно, почему Булат организовал эту группу. Можно было бы подумать, что он, вопреки всему, влюбился в Веру, но както непохоже на это. Влюбленные они, что? Они за ручку ходят, все время вместе. А Вера с Илюхой так… только иногда перекинутся парой словечек, и все. Странно это… Хотя… Вера же в этой подворотне сказала, что продолжает любить его, Алика… Значит, у Булата любовь безответная, и этой группой он старается заслужить Верино расположение. А что, если он в этом преуспеет?