Кетрин Распберри - Светская львица

– Да я… Да я сейчас… – Джинджер задохнулась от возмущения, резко села на своем лежаке и схватила полотенце, намереваясь запустить им в дерзкого негодника.

–..Ка-а-ак пойду и как скачусь с водной горки! – закончил за нее Вэл.

Он подошел к Джинджер и сгреб ее в охапку вместе с полотенцем.

Она еще немного побрыкалась, возмущенно пыхтя, но потом, ласково прижатая к широкой горячей груди, смущенно затихла и позволила себя унести на соседний пляж, где блестели мокрыми поверхностями на солнце водные аттракционы.

– Тебе же самой надоела игра в принцессу, – тихо добавил Вэл, наклоняясь к Джинджер так низко, что светлая прядь его длинных волос защекотала ей лицо. – Пора поиграть в счастливую и веселую девушку, у которой нет никаких забот.

– Поиграть? Я хотела бы такой стать, – вздохнула Джинджер.

Вэл был прав. Джинджер выросла не в особняке элитного квартала, а в одном из самых дешевых районов города. Родилась она не в Далтонморе, а на ферме где-то ближе к югу. Ее папаша баловался мутным пойлом, которое мать гнала на продажу, и однажды под парами алкоголя застрелил женушку из дробовика, застукав с соседом – таким же, как он сам, фермером, пьяницей и дебоширом (а других типажей в округе и не водилось).

Как ни странно, это печальное событие спасло Джинджер жизнь. Страшно подумать, в какой обстановке она прозябала бы сейчас, если бы отец тогда не сел и ее не забрали бы в приют при мормонской общине.

В приюте Джинджер отмыли, расчесали ее длинные густые волосы, научили аккуратно одеваться, запретили произносить некоторые слова – и оказалось, что она вполне симпатичный и временами милый ребенок, хоть и со сложным характером. Невеселое раннее детство не могло не наложить свой отпечаток.

Однажды сестры велели всем девочкам собраться в зале, где обычно проходили музыкальные занятия. Это происходило так: сестра Мэри играла на фортепиано, а воспитанницы пели религиозные гимны ее собственного сочинения тоненькими-тоненькими голосочками, напоминающими жалобное скуление кутят.

Гимны, надо признать, были дурацкими.

В тот раз все происходило как обычно, кроме одного: музыкальное занятие было в этот день уже вторым, его повторили специально для гостей. Две дамы средних лет вошли в зал в сопровождении сестер, благодушно улыбаясь детям, и присели рядышком на стульчики напротив хора.

– Девочки, это мисс Гринделл и мисс Нортонхилл. Пожалуйста, исполните для них ваш самый любимый гимн, – попросила директриса приютской школы и кивнула сестре Мэри, которая тут же заиграла вступление.

Девочки запели:

Мисс Гринделл – худощавая женщина, одетая в черные брючки и элегантную белую водолазку, – с улыбкой кивала в такт, любуясь бедными милыми ангелочками, пищащими свою несусветную чушь. Мисс Нортонхилл – особа гренадерского вида в джинсах и клетчатой мужской рубашке, обладающая, как выяснилось позже, глубоким густым контральто, ее чувств не разделяла. На ее лице грубой лепки читалось не умиление, а безграничная жалость к затюканным детишкам и ирония в адрес их наставниц.

Она вообще, как позже смогла заключить Джинджер, была умнее своей подруги и обладала критическим складом мышления и недюжинными аналитическими способностями.

– старательно выводили малышки.

Маленькая Джинджер немного смущалась. Теперь, перед лицом посторонних, она чувствовала, что сочинение сестры Мэри не тянет на пять баллов. Особенно ее утверждал в этой мысли кривящийся рот мисс Великанши Нортонхилл.

В школе на уроках английской литературы стихи были не менее нудные, но более складные.

Когда девочки закончили пение, мисс Гринделл захлопала в ладоши.

– Ой, какие вы молодцы! Какие молодцы! – восклицала она.

– Бедолаги, – вздохнула мисс Нортонхилл. – Невесело же вам тут живется.

– Может быть, вам хочется поговорить с девочками? – подсказала сестра Клэр. – Задать им какие-нибудь вопросы?

– Да, пожалуй, – согласилась мисс Нортонхилл. – Например… Крошки, вам нравится песня, которую вы только что исполнили? Вот тебе, например? – Она кивнула маленькой девочке с туго заплетенными белесыми косичками.

– Да, конечно! – заученно отбарабанила малышка. – Сестра Мэри заботится о нас и сочиняет замечательные гимны! Они о том, как надо служить Господу, чтобы быть хорошими девочками и хорошо учиться!

Гринделл закивала, а Нортонхилл нахмурилась и продолжала опрос:

– Ну а ты?

На этот раз вопрос был адресован рослой двенадцатилетней брюнетке с прической-каре. Глядя на нее, не догадаешься, что это не прическа, а кара. Пару месяцев назад сестры остригли роскошные косы беглянки в отместку за то, что девочка смылась из приюта и отправилась путешествовать автостопом, да села по ошибке в машину шерифа, который вернул ее назад.

– Ну нравится, – хмуро подтвердила та. – Если мы будем просить Боженьку и все такое, он пошлет мне хорошего мужа, богатого и который драться не будет.

– Салли, что ты говоришь! Как не стыдно о таком думать! – зашипела на нее одна из воспитательниц.

Взгляд мисс Нортонхилл обратился к хорошенькой малышке с огромными светло-серыми глазами и роскошными каштановыми локонами, которую не портило даже серое платье воспитанницы.

– А ты что скажешь?

Джинджер – а это была она – замялась. Сестры твердили, что ложь – это страшный грех, но за правду сурово наказывали. И она уже готова была солгать, но вдруг поняла, что эта огромная тетя с добродушным мужеподобным лицом ждет от нее совсем другого. И если сейчас Джин побоится и скажет то же, что все, гостья потеряет к ней всякий интерес и равнодушно отвернется к другим девочкам, продолжая свой опрос.

И Джин решилась.

– Нет, что вы, мисс, – искренне ответила она. – Это полное дерь… – Девочка осеклась под злобным взглядом директрисы и растерянным – сестры Мэри. – Это не очень хорошая песня. Мне больше нравились те песенки, которые папа играл на губной гармошке, пока его не посадили.

– Твой папа сидит в тюрьме? – включилась в разговор мисс Гринделл.

– Да, его упрятали за решетку на всю жизнь после того, как он застрелил из ружья мою маму за то, что она путалась с этим придурком Сэмом, – не моргнув глазом, выдало ангельское создание.

– Джинджер! Опомнись, как ты разговариваешь! – Директриса была близка к обмороку.

Но маленькая бестия била в точку.

– Да, нелегко же тебе пришлось… – пробормотала мисс Нортонхилл и, переглянувшись со своей подругой, обратилась к директрисе: Сестра Клэр, мы можем немного погулять по саду с Джинджер – тебя ведь так зовут, верно? – Она подмигнула малютке.

– Конечно, если вам угодно, но… – Сестра Клэр удивилась. Ей казалось, что с таким ребенком, как эта Джин, никто не захочет возиться.

Амбициозная, своенравная девчонка, подверженная греху гордыни – и это в семь-то лет! Что же дальше будет? Такую нелегко обломать…

Но подруги трудностей не боялись. Бродя с Джин по приютскому яблоневому саду, они кормили ее конфетами и засыпали вопросами.

– Неужели все это случилось прямо у тебя на глазах? – изумленно и сочувственно расспрашивала мисс Гринделл, которая разрешила звать себя тетушкой Мэгги.

– Ага! – радостно подтвердила Джин. На самом деле она ничего не помнила, но поняла, что оседлала правильного конька. – Он входит и говорит: «Какого дьявола! Я вас застукал, попались, голубки! Прощайтесь, встретимся в аду!»

И – БАХХ! Мозги по стенам, кругом кровища, а Сэмми успел выскочить в окно. И тут входит шериф и говорит: «Всем оставаться на местах!

Вы арестованы! Билл, зачитай ему его драные права». А отец говорит: «Прощай, дочка. Я сделал это ради тебя. Теперь ты будешь жить в приюте, и, может быть, тебя однажды заберут к себе какие-нибудь добрые люди»… – На этом месте Джин немного подпустила слезу.

Тетушка Мэгги всхлипнула и прижала к носу платочек. Тетя Алиса – мисс Нортонхилл – недоверчиво хмыкнула, но тоже была тронута нелегкой судьбой бедняжки. Что с того, что подробности были почерпнуты из боевиков, которые девчонки иногда смотрели тайком, заглядывая в окно к сестре Клэр и другим любителям вечерних телепросмотров.

– Милая, посиди здесь пять минут, нам с Мэгги надо немного посовещаться, – объявила Алиса, усаживая Джин на один край садовой скамьи и отодвигаясь с подругой на другой.

Женщины принялись шептаться. До слуха Джинджер долетали отдельные слова: миленькая… но непростая… дерзка… зато неглупа…

Наконец они пришли к согласию и развернулись к Джинджер.

– Итак, Джин, нам надо кое-что тебе сказать, – начала Алиса. – Мы с Мэгги – давние подруги… – Она ласково взяла Мэг за руку. Мы живем с ней вместе, у нас квартирка в Далтонморе – не слишком богатая, но вполне уютная и своя.

– Вы что – лесбиянки? – в лоб спросила девочка-паинька, теребя край платьишка. Она слышала о таких женщинах от Салли, которая за свою двенадцатилетнюю бродячую жизнь много чего повидала.

Мисс Гринделл покраснела и закашлялась.

Алиса тоже как-то странно заквохтала. Вскоре ее квохтанье переросло в здоровый радостный гогот.

– Ну ты даешь, малышка. За словом в карман не лезешь, – заметила она сквозь смех. – Короче.

Мы хотим удочерить кого-нибудь. Как тебе эта идея? Пойдешь к нам жить? Золотых гор не обещаем, но и голодной засыпать не будешь. Опять же, не придется гимны дурацкие петь…

– Здорово! – восхитилась Джинджер. – Значит, у меня теперь будут настоящие родители?

То есть две мамы? А телевизор мне можно будет смотреть?

– Только не допоздна, – вставила Мэгги. – И не все подряд. Без всяких там неприличных передач.

– А мне неприличные передачи и не нужны, – пояснила Джинджер. – Они какие-то скучные.

Видали мы их через окно нашего садовника – он постоянно смотрит «Плейбой поздно ночью» и думает, что никто не знает. А еще набожного из себя корчит.