Ипатий согласно кивнул.

– Ты разумная женщина, Светорада Смоленская. И все правильно поняла. Если же, стремясь добиться своего, ты через царственного возлюбленного осмелишься прислать ко мне убийц…

– Ипатий!.. – Княжна даже подскочила. Смотрела на него возмущенно и гневно. Как он мог подумать такое!

Ипатий не выдержал ее взгляда. Отошел, устало сел на скамью, покрытую ковром. Его веки смежились.

– Ты уже не та славянская девочка, которая поражала свободными порывами души и нежным взором. Ты стала обитательницей Палатия. А это место отравляет любого. И если мой брат Зенон вырос среди этой отравы, если он попросту не замечает ее… или, возможно, считает, что это нормально, поскольку не ведает иной жизни, то ты очень скоро насквозь пропитаешься лицемерием и беспринципностью тех, кто живет рядом с властителями. Эта отрава разъедает всех без исключения. Поэтому я не желаю, чтобы Глеб оказался в этом вертепе. Я хочу спасти его душу, я люблю мальчика.

– Раньше ты сам рвался из Херсонеса служить в Священном Дворце, – язвительно напомнила Светорада. Она не забыла, как Ипатий спешил в Константинополь, чтобы предстать перед лицом божественнейшего и наивысочайшего.

– Херсонес… – тихо повторил за ней Ипатий. – Там я был счастлив. Если бы мы остались там, все бы сложилось по– другому. Но теперь… – Он открыл глаза и пронзительно посмотрел на нее. – Теперь все разрушено. И я не позволю тебе отнять у меня последнее. Я не отдам тебе Глеба.

– Я ведь уже согласилась, – раздраженно произнесла Светорада. Ее переполнял гнев. Этот человек шантажирует ее, он забирает у нее сына, лишает его высокой доли.

– У тебя какие– то планы на мальчика? – спросила она, выдержав паузу.

Оказалось, Ипатий не собирался быть к ней чересчур жестоким. Он сказал, что иногда она – разумеется, с его разрешения – сможет видеться с сыном. Глеб будет всю зиму жить с ним, а летом Ипатий увезет сына в Оливий, к побережью. Здесь же он отдаст Глеба в богословскую школу при одном из мужских монастырей, скорее всего в обитель Мартинакия, куда и сам Ипатий думает удалиться со временем. Это в Константинополе, так что им не составит труда договориться о встречах в определенные дни.

– Но там из моего сына сделают монаха! – возмутилась Светорада.

– Такое возможно, – чуть кивнул Ипатий. – Но это куда лучше, чем если его развратят в Палатии.

Она хотела возразить, но Ипатий остановил ее протестующим жестом. Смотрел теперь почти жалостливо.

– Наверное, потому что в тебе еще сохранилось нечто языческое, ты по– прежнему чиста и не понимаешь, что делает с человеком власть. Высшая власть, где царствует вседозволенность и уверенность в собственной непогрешимости. Ты живешь в самом прогнившем и подлом месте, среди предательств, разврата и лицемерия. Однажды ты поймешь это. И возблагодаришь Бога, что я не отдал нашего мальчика в Палатий. Мое решение только во благо ему.

Княжна хотела воспротивиться, сказать ему, что самые именитые сановники, магистры и патрикии думают иначе, но промолчала. Возможно, и впрямь было нечто, что знал Ипатий, а она… только чувствовала. И Светорада заговорила о другом: стала выяснять, как часто Ипатий будет позволять ей видеться с сыном и разрешит ли ей сегодня побыть с ним.

Он позволил, и княжна долго разговаривала с Глебом в садовой беседке. Глеб за это лето стал такой живой, подвижный. Разговаривая с матерью, он все время лазил по перилам беседки, забирался на ее опоры, сползал по ним, куда– то отбегал, потом опять возвращался. Но когда настало время уходить, когда появился Варда и сказал, что ее отсутствие уже, наверное, заметили в Палатии и могут волноваться, Глеб так и кинулся к Светораде, прильнул, и на какое– то время они замерли обнявшись, не замечая странно смотревшего на них Варду.

– Зачем ты оставила нас с отцом? – даже заплакал Глеб.

Что тут ответишь ребенку? Глеб был таким маленьким, чтобы все помнить, да и не сомневался, что Ипатий его родной отец.

Вернувшись во дворец, Светорада была так печальна и молчалива, что даже встретивший ее ревнивыми упреками Александр, недовольный, что она столько времени провела у бывшего жениха, постепенно успокоился. Подсел к ней, ласково обнял.

– Ну, что случилось? Он оскорблял тебя?

Узнав, что Ипатий просто– напросто отказался отдать ей сына, Александр только пожал плечами.

– Малеил его отец, по нашим законам он имеет право оставить ребенка подле себя.

Нет, Александр ее решительно не мог утешить, и Светораде даже стало легче, когда он ушел.

Но вскоре к ней напросилась в гости болтушка Анимаиса, стала выспрашивать, что опять натворила ее милая Ксантия. Она видела, как волновался кесарь, как хотел послать слуг на ее поиски. Только когда узнали, что она под охраной Варды, он несколько успокоился.

«А ведь я рассказывала Александру, что Варда мне не друг», – с некоторой обидой отметила про себя княжна. Что касается ее отношения к Варде, то она даже не замечала его во время обратной дороги. К тому же Варда служит кесарю, и его предупредительность к ней – это лишь дань этой службы.

Но, видимо, Александр все же чувствовал, что его княжна нуждается в участии, так как не успела Анимаиса утомить Светораду расспросами, как появился услужливый китонит с большим блюдом сладкой халвы.

– О, я вижу, кесарь балует вас! – улыбаясь, воскликнула Анимаиса, и Светорада уловила в ее голосе нотки разочарования. Вряд ли теперь ей удастся порадовать Зою сообщением, что у Янтарной и Александра что– то не ладится, решила про себя княжна. Тем не менее она любезно предложила гостье угощение. Пусть эта тощая обжора поест, с набитым ртом хоть меньше трещать будет. Сама же Светорада даже не притронулась к этому восточному яству: подавлена была, грустна, да и от болтовни Анимаисы у нее разболелась голова. Но княжна терпеливо сидела подле гостьи, пока та не опорожнила почти весь поднос. И куда в нее столько вмещается?

Правда, когда вечером на устроенном в честь победителя Имерия пиру княжна не увидела среди приглашенных супруги проэдра, она даже немного позлорадствовала: объелась почтеннейшая, уже на яства и взглянуть не может. Однако, услышав, как Агир сказал, что его жене нездоровится, Светорада искренне пожалела ее – в отличие от иных пирующих, которые отнеслись к недомоганию жены проэдра с иронией. Княжна и не догадывалась, что эту сплетницу так недолюбливают. А может, просто в Палатии все относились друг к другу с предубеждением? И она вспомнила, с какой неприязнью отзывался о жизни в Священном Дворце Ипатий Малеил.

То, что Ипатий был прав, она поняла уже на другой день, когда стало известно, что Анимаису отравили. Перепуганная Дорофея принесла весть о том, что жена проэдра страшно мучается, что ее просто выворачивает наизнанку и у нее уже началась кровавая рвота.

– Никто не сомневается, что это от яда, – нервно ломая пальцы и глядя на госпожу испуганными глазами, говорила Дорофея. – И самое страшное…

Она не смогла договорить, заплакала. Но Светорада и так поняла: Анимаиса была отравлена той самой халвой, которую принесли княжне по приказу Александра. Однако Александр сам пришел в ужас от случившегося. Оказалось, что никакого угощения он Светораде не присылал, а когда кесарь повелел вызвать находившегося у нее в услужении евнуха, того и след простыл. Александр назначил награду всякому, кто разыщет подлого китонита, однако все усилия были тщетны. До вечера. Пока не пришел с новостями Варда. Во– первых, он сообщил, что, несмотря на все попытки лекарей оказать помощь Анимаисе, она умерла. Во– вторых, стало известно, что тело принесшего халву евнуха обнаружили порубленным на куски в одном из больших котлов палатийной кухни. Варда говорил об этом в присутствии Светорады, которая едва не лишилась чувств от страха.

– Вон поди! – крикнул Варде Александр, заметив, как оседает у стены Светорада. Подскочил к ней, схватил на руки, сел с ней на кровать и стал баюкать, словно ребенка. Успокаивал по– своему – просто нес какую– то чушь о том, что все обошлось и они по– прежнему вместе, так что он вновь может обнимать свою нежную наяду.

– Александр, ты что, так и не понял, что хотели отравить именно меня? – отстранилась от него княжна.

– Это не я прислал халву. – Кесарь почти несчастно поглядел на нее.

Но она и так поняла, что его вины тут нет. Стала объяснять, что если кто– то решился на попытку убийства, то это может повториться. Доказывала, что им надо выведать, кто замыслил против нее неладное. И видя, что Александр растерян и не знает, что сказать, начала перечислять тех, кто у нее под подозрением: назвала Варду и ненавидевшего ее Василицу, вспомнила и Зою, даже предположила, что, возможно, сам император, разочаровавшись в ней…

– Тсс!.. – предостерегающе поднял руку кесарь. Глянул на нее исподлобья, потом сказал: – Все мы под Богом ходим.

Светорада была поражена. Смотрела на него и чувствовала, как у нее сжимается сердце. Вспомнила, что некогда, в хазарском гареме, ее тоже пытались отравить, но тогда ее увез царевич Овадия, который пылал к ней любовью. А здесь…

Александр старался по– своему успокоить княжну. Заверил, что теперь все подаваемые ей кушанья будет пробовать специальный слуга, что… А может, она предпочитает сама следить за приготовлением блюд в Дафне?.. На пиру отравить кого– либо просто невозможно, а он в свою очередь обязуется никогда не присылать ей через слуг каких бы то ни было яств. Так что она может быть спокойна. К тому же на все, что происходит, есть воля Всевышнего, без Его ведома и птенец не выпадет из гнезда. А эта попытка… Они живут в мире, где опасность всегда идет рядом с властью и высоким положением. Вон даже его отец, император Василий Македонянин, не просто так разбился на охоте и даже твердил перед кончиной, что все это дело рук Льва. Да и его мать, Евдокия Ингерина, умерла столь странной смертью, что поговаривали об отравлении. Так что…

Светорада устало села на край ложа, почти не чувствуя объятий кесаря. Она поняла, в каком мире привык жить он. Но она– то не готова к подобному!